— Остался бы, Гиви скоро придет, — поднялась и хозяйка.
— Да нет, пойду.
Капитан вышел в прихожую и, надевая шинель, почему-то бросил взгляд на потолок. Хозяйка уловила этот взгляд.
— Да вот, никак не заставлю Гиви сменить старую люстру. Здесь такой ни у кого, кроме нас, уже не висит.
— Заставь непременно. Всего доброго, Лиана.
— Будь здоров, капитан. Заглядывай, когда приезжаешь.
Он рассмеялся громко и как-то нервно.
Он поспешно сбежал вниз по лестнице и быстро пошел прочь.
«Боже мой, какой кошмар, — думал он, понемногу остывая. — Какая идиотская история, кто знает, может, не пойди я тогда на день рождения, не услышь я от нее тех слов, я сейчас не был бы так одинок. Кретин, кретин, и ради чего, ради кого все это. Ради жены этого болвана. Вот так, всю жизнь принести в жертву болтовне глупой девочки, и где же теперь эта девочка, мечтательная и милая? Значит, ее и не было». «Кретин! — снова сказал он себе. — Болван! Ох, уж эти глупые мечтательные девочки и еще более глупые мальчики».
Чья-то рука остановила его. Перед ним стояла Лиана. Юная, как двадцать лет назад, худенькая, продрогшая.
— О… Моя маленькая девочка, вам ведь тоже очень нравятся моряки, — усмехнулся он. — Наверное, это у вас семейная традиция, — и понял, что сказал лишнее.
Девушка взяла его под руку, моряк смутился, как мальчик, заглянул ей в глаза.
— Я знала, что вы убежите, — тихо сказала она.
— Откуда ты знала? — спросил моряк.
— Ведь мама вернулась?
— Вернулась.
— Я знала, когда мама вернется, вы убежите. Одна мамина подруга рассказывала мне о вас. Мама очень изменилась… — В глазах у девушки моряк увидел слезы.
— Изменилась, это просто не она, это совсем другая женщина, и вам тоже надо измениться, наверное, так лучше… Ведь кто-нибудь может…
Он не договорил.
Перевод А. Златкина.
МУЖЧИНА
Кто-то забарабанил в дверь. Датуна в темноте широко раскрыл глаза. «Наверное, он», — от этой мысли сердце забилось чаще.
— Кто там? — спросила женщина.
— Кто еще может быть, — послышался осипший мужской голос.
«Он», — подумал Датуна и от страха сунул голову под одеяло.
— Оставь меня в покое, Шукрия.
— Отопри, мне нужно кое-что тебе сказать!
— Говорить днем надо, испорченный ты человек, убирайся отсюда! — Молодая женщина встала с постели.
«Если бы отец был здесь, этот не посмел бы прийти», — подумал Датуна.
— Ты же знаешь, Шукрия, я не открою. Никому не говорю, что ты сюда ходишь, не хочу, чтобы у тебя неприятности были, так отстань, оставь нас в покое! — Датунина мать уже стояла у двери и оттуда упрашивала пришельца.
— Э, птичка, открой мне, скажу тебе кое-что, а потом хоть убивай меня, если хочешь.
— Говори оттуда, — женщина плакала, кутаясь в одеяло.
— Тут холодно, птичка.
«Убивай, если хочешь», — когда он произнес эти слова, у Датуны словно что-то вспыхнуло в голове. Он выглянул из-под одеяла, потом спустил ноги на пол.
— Уходи, Шукри, умоляю, неужели у тебя сестры нет, бессовестный! — взмолилась женщина.
— При чем здесь сестра. Я тебя люблю. Открывай, а не то высажу дверь.
Датуна так подкрался к висевшему на стене ружью, что мать, которая стояла у двери, ничего не услышала. Он снял ружье, снова лег в постель; с трудом, еле-еле отодвинув затвор, пальцем нащупал патрон, затем положил указательный палец на спуск, направил ружье на дверь и замер.
— Уходи, Шукри, ради бога, уходи, — женщина опустилась на колени перед дверью…
Дощатая дверь дрогнула под ударом ноги. Датуна оробел и убрал палец со спуска. В дверь снова ударили ногой. Женщина оглянулась на ребенка и сказала: «Не бойся, маленький, это дядя Шукри».
«Был бы отец, этот не пришел бы сюда», — хотел сказать Датуна, но не смог издать ни звука.
Женщина взглянула на стену, туда, где должно было висеть ружье; не найдя его, она начала тревожно оглядываться по сторонам, — и Датуна опять осторожно потянулся к спуску.
— Где ружье, сыночек? — тихо спросила мать.
Он не ответил. Даже если бы он и захотел что-нибудь сказать, страх помешал бы ему вымолвить слово.
Дверь снова затряслась, и в комнату вломился огромный мужчина. Женщина закричала, верзила кинулся к ней. Датуна зажмурился и нажал на спуск.
Звук выстрела и вой раненого он услышал одновременно.
Падал снег, он покрывал крыши деревни, и заснеженные крыши сверкали на солнце. Поднимающийся из труб дымок понемногу таял в воздухе.
— Входи, уважаемый Шалва, чего ж у калитки-то стоять, — приглашала гостя женщина с черной повязкой на лбу.
— Вы давеча выстрел слыхали? Не знаешь ли, в чем дело?
— Еще бы не слыхать, родненький, — усмехнулась женщина с повязкой. — Шукрия ворвался к Ладушиной Цице, мол, хочешь не хочешь, давай… — ухмыльнулась женщина.
— Э, послушай, скажи толком, не тяни.
— Я говорю, уважаемый Шалва, он ворвался, а Ладушин Датуна выстрелил из ружья, и, я очень извиняюсь, но не моя вина, он попал ему прямо в задницу, и тот так орал, что все село переполошил.
Мужчина хлопнул себя по колену, и оба долго смеялись.
— А что еще оставалось делать Ладушиному парню! Молодчина он, молодчина, — повторял мужчина, и губы его прыгали от смеха.
Датуна с матерью жили в маленьком домике на окраине села. Когда раздался выстрел, в деревне оказалось всего двое мужчин, они выбежали во двор и, услыхав от воющего Шукрии брань в адрес матери и сына, направились туда, узнали, в чем дело, и всю ночь провели, утешая и успокаивая оставшуюся без хозяина семью. На рассвете Датуна уснул, и ему приснился отец. На нем была та самая кожаная куртка, что так нравилась Датуне; он держал Датуну на руках, подбрасывал его вверх, ловил, а мальчик хохотал и спрашивал: «Как же так, говорили, что ты ТАМ?»
Открыв глаза, Датуна первым делом увидел мать, она сидела у его постели и улыбалась. На стуле сидел дядя Валенти и тоже улыбался.
— Он умер? — спросил Датуна.
— Нет, браток, только зад поранил. Его так просто не убьешь, — усмехнулся Валенти. — Но он вас больше не потревожит.
— Одевайся, сынок, сходи к тете, — сказала мать.
При слове «тетя» Датуна просиял, но тут же о чем-то забеспокоился.
— А ты? — спросил он мать.
— Ведь здесь Валенти, сынок.
— Иди, браток, иди.
Мать нагнулась, надела на него носки и башмаки с облупившимися носами, поцеловала его колени и тихо проговорила: «Защитник мой!»
Датуна вскочил с постели и дальше уже оделся сам. Потом подбежал к маленькому зеркалу, примощенному у окошка, заглянул в него и провел рукою по глазам.
Затем он обернулся к матери. У женщины в руках была старая, потертая кожаная куртка отца.
Мальчик осторожно погладил рукой кожу, немного поглядел на нее…
— Надень, сынок, — сказала мать, — ты у меня уже мужчина.
Датуна сунул свои маленькие руки в рукава куртки, застегнул пуговицы; куртка была слишком длинна и широка. Руки утонули в рукавах, Датуна опустил глаза и принялся разглядывать вытертые полы куртки, болтавшиеся у самых ног. Потом выпрямился, одернул куртку, расправил плечи.
— Это ведь отцовская? — обрадованно спросил он.
— Теперь твоя будет, — мать подогнула рукава вовнутрь.
— А что наденет отец, когда вернется оттуда? — Мальчик не мог сдержать радостного смеха.
— Он новую привезет, Датуна.
Датуна чмокнул мать в щеку, направился к двери, открыл ее и уже с порога обратился к Валенти:
— А правда же, дядя Валенти, он бы не посмел ходить по ночам, если бы отец был здесь?
Он еще раз погладил кожу и вышел.
Тетка жила в другом конце деревни. Датуна радовался, что прогнал Шукри и надел отцовскую куртку. А еще больше его радовало то, что в этой куртке предстояло пройти через все село. Он шел по-мужски, широким шагом, часто посматривая на свои рукава и бросая украдкой взгляд по сторонам — все ли видят, как он идет.
— Эй, Датуна! — окликнул его какой-то мужчина из своего двора: — Ты вправду ранил этого бешеного Шукрию?
— А что еще было делать, — ответил Датуна и огорчился, что его не спросили о куртке. — Вот, отцовская, куртка-то.
— Дай бог тебе счастья в жизни, Датуна.
— Дядя Григол, ведь если бы отец был здесь, Шукри не пришел бы?
— Не пришел бы, сынок, он и так больше не придет.
— Не придет, — повторил Датуна. — Красивая, правда?
— Замечательная, таких только две было во всем мире, одну носил в Петербурге Керенский, а другую Ладуша в Мерии.
Отец Датуны умер год назад. Датуна один не знал об этом. Мать говорила, что он уехал куда-то далеко. Когда мальчик спрашивал, куда уехал отец, все отвечали: «Туда». Датуна тосковал по отцу. Теперь он не помнил никого и ничего. Он шагал очень быстро и мечтал лишь о том, чтобы тетка как можно скорее увидела его в отцовской куртке.
Перевод А. Златкина.
ЛАЛИ БРЕГВАДЗЕ
УЛЫБКА МАНЕКЕНА
Кто-то стучался к ним в дверь, именно к ним. Такое случалось нечасто, соседка по квартире, как правило, всегда закрывала входную дверь и, когда раздавался звонок, семенила по коридору, считая своим долгом приветить каждого, кто пришел — к ней ли, к соседям ли, безразлично. Тем самым она создавала своеобразную иерархию в их скудном коммунальном мирке. Но вот уже несколько дней, как старуха не в духе и, видимо, забыла закрыть входную дверь. Дело в том, что с ней стряслась беда — пропали ее две любимые кошки. Она выпустила их погулять, а кошек и след простыл. Их украли, утверждала она, несомненно украли, они не могли по доброй воле уйти от хозяйки, которая в них души не чаяла. Удрученная горем старуха двое суток не покидала своей комнаты.
Вновь раздался стук, уже более энергичный, более настойчивый и вовсе неуместный.
Интересно, кто бы это мог быть?..
На лице жены в ту минуту выражалось пренебрежение ко всем в этом подлунном мире.