Анна Карла подняла Франческу и со снисходительной улыбкой королевы показала ее через окошко двум женщинам. Затем небрежно помахала им рукой. Ведь так мало надо, чтобы сделать приятное ближнему.
— Помедленнее, Эмилио, прошу вас. Помните, вы везете ребенка.
— Не беспокойтесь, синьора. Куда ехать дальше?
— Пока на пьяцца Кастелло. А там посмотрим.
— Слушаюсь, синьора.
Он такой услужливый, бедняга, словно с детства нянчил меня. А ведь он поступил к нам на службу всего несколько лет назад. Впрочем, у него на лице написано, что он рожден быть слугой, как другие рождены быть официантами или офицерами королевской кавалерии, как ее отец. По старой фотографии 1910 года можно было твердо сказать, что отцу суждено геройски погибнуть в Африке, хотя на самом деле он умер от лихорадки.
А что уготовано судьбой мне? — размышляла Анна Карла.
Эмилио резко затормозил у «противотанкового рва», на месте ремонтных работ, огражденного двумя барьерами. За барьерами рабочие малевали пешеходную дорожку.
— Вот мерзавцы, — прошипел Эмилио.
— Послушайте, Эмилио, — миролюбиво сказала Анна Карла. — Пожалуй, лучше мне отправить Франческу с Жанин на трамвае. Машину поведу я, так будет спокойнее для всех.
Уши у Эмилио стали фиолетовыми.
— Простите, синьора, — пробормотал он.
Уже в третий раз Анне Карле едва удавалось уберечь Франческу от удара о спинку переднего сиденья. В глубине души она не очень рассердилась на Эмилио. То, что она инстинктивно прикрыла Франческу в момент толчка, порадовало Анну Карлу: да, она преданная мать, воплощение материнской любви, мадонна с полотен Рафаэля. Она крепко прижала к себе дочь.
— Мне жарко, — высвобождаясь из ее объятий, захныкала Франческа.
— А теперь куда? — спросил Эмилио, остановившись у светофора.
— Сверните на виа Вьотти, — сказала Анна Карла.
— Разве там проезд не закрыт? — усомнился Эмилио.
— Думаю, что нет. Если только ночью не поставили знак.
— Жарко, — снова заныла Франческа.
Анна Карла поцеловала дочь в макушку и посадила ее на сиденье рядом с собой.
Материнство. Само по себе ничего не значащее слово, такое же, как «любовь», как дурацкая пословица «Тише едешь, дальше будешь». Но как иначе назовешь внезапный прилив крови, дрожь в коленях, чувство слабости, беззащитности?! То же самое испытываешь, когда влюблен. Странно, что авторы эстрадных песен так мало пишут о материнстве. А ведь такие песни стали бы не менее популярными и кассовыми, чем песни о любви. В сущности, и мать и возлюбленная произносят одни и те же слова: «мое сокровище, моя радость, счастье мое».
Певица, прорыдавшая с эстрады: «У моей крошки температура тридцать восемь. Не вызвать ли врача?» — наверняка привела бы в восторг всех членов жюри. Продюсеры получили бы гигантские прибыли. Пластинки миллионными тиражами. «Голышка в своей пластмассовой ванночке», «Ради бога, не суй пальчик в рот». Чего они ждут, не пора ли зарядить жюбоксы такими дисками?
Она выглянула в окно.
— Отлично, вот здесь и остановитесь.
— Не могу! — крикнул Эмилио. — Стоянка запрещена.
— О господи! Пристройтесь вон за тем грузовиком. Он и так уже загородил проезд, — простонала Анна Карла.
Они остановились за грузовиком, шофер которого умолял дорожного полицейского не штрафовать его. Полицейский был писаный красавец.
— Нет-нет, Эмилио, не выходите, — попросила Анна Карла. — Возвращайтесь через час. А лучше подождите нас у «Кариньяно».
— У театра, — уточнил для себя Эмилио. — Слушаюсь, синьора.
— Примерно минут через сорок пять.
— Слушаюсь, синьора.
Дорожный полицейский повелительно махнул им рукой в перчатке. Он улыбнулся, когда из «ланчи» вышли девочка и ее мать. На Анну Карлу он бросил весьма красноречивый взгляд.
Так смотреть на меня — почти мадонну! — подумала Анна Карла. Но невольно улыбнулась ему в ответ и вошла вслед за Жанин и Франческой под портики.
Было всего половина пятого, когда комиссар Сантамария увидел, как такси остановилось у тротуара и из него вышел высокий худой мужчина лет тридцати. Сантамария сразу узнал синьора Кампи. Тот осторожно обогнул оградительные барьеры перед воротами префектуры и вошел в здание. И тут Сантамария еще раз перебрал в уме все, что было ему известно о синьоре Кампи. Возраст — тридцать два года. Холост. По болезни освобожден от военной службы. Родился в Турине, проживает на виа Сольферино, 28. Анкетная профессия — консультант по административным вопросам. Истинная профессия (это он выяснил у своего коллеги из налогового управления) — единственный наследник миллиардов своего отца. По данным полиции, ничем другим синьор не занимается. Глядя, как Массимо Кампи выходит из такси, Сантамария припомнил еще одну подробность: у сына миллиардера нет своей машины. Об этом ему сообщил не коллега из налогового управления, а сам Массимо, когда они ехали в такси на виллу, где произошла кража. «Иметь машину — целая проблема», — объяснил ему тогда Кампи. В молодости у него был «Астон Мартин», но он испытывает жгучий стыд при одном воспоминании об этом. На будущее он решил вообще обходиться без машины.
— Самый простой выход, не правда ли? Особенно с практической точки зрения.
Синьор Массимо Кампи — человек простой. Поскольку разговор шел между двумя людьми якобы равного социального положения, Кампи дал понять, а он, Сантамария, должен был молниеносно сообразить, что:
а) иметь спортивную машину, большую и к тому же английской марки, просто вульгарно и противоречит хорошему вкусу,
б) на машине средних размеров и умеренной стоимости ездить невозможно из-за ее непрезентабельного вида,
в) ездить на малолитражке тоже невозможно, ибо все воспримут это как снобизм,
г) все эти доводы, вместе взятые, ничего не стоят.
Но иначе господин комиссар может подумать, что он принял решение не покупать машины из-за присущей деловым людям практичности, которая и ему, и — он уверен — господину комиссару одинаково не по душе…
— Да, Массимо Кампи — человек на редкость простых нравов, — вздохнув, произнес вслух полицейский комиссар Сантамария и вытер пот со лба. Он отошел от окна и снова сел за письменный стол. Что означает столь ранний приезд? Нетерпение виновного? Любопытство, желание поскорее узнать, зачем он понадобился полиции? Едва ли. Такие люди, как Кампи, чтобы скрыть волнение, скорее прибудут с часовым опозданием. Вероятнее всего, он приехал пораньше, чтобы убедиться, готов ли уже паспорт друга, и, возможно, чтобы забрать его в регистрационном отделе. Но тогда почему же он так и не поднялся ко мне в кабинет?
Сантамария прошел в пыльный архив, служивший одновременно приемной, и предупредил агента Скалью:
— Я ненадолго спущусь вниз. Если кто-нибудь придет, скажи, что скоро вернусь.
— А, и ты здесь! — воскликнула Анна Карла.
— О, чао, — ответила ее подруга Бона, на миг обернувшись, но сразу же снова с недовольным видом уставилась на красное платьице, которое держала в руках. — Нравится тебе?
— Немного ярковато. Но, в общем, миленькое. Это для Изы?
— Угу» — подтвердила Бона, бросив платье на прилавок из орехового дерева. — А ты что хотела купить?
— Тоже детское платье, но какое-нибудь совсем легонькое, — объяснила Анна Карла сразу и приятельнице, и продавщице, которая с любезной улыбкой стояла рядом, заранее запасшись терпением. — Девочка прямо изнывает от жары.
Продавщица, пожилая седовласая женщина в очках, направилась к полкам.
— О, и Франческа тут! — воскликнула Бона, завидев девочку рядом с Жанин. — Почему ты мне сразу не сказала?! — Она стремительно наклонилась к ребенку.
— Добрый день, — робко прошептала Жанин.
— Добрый день, — бросила ей Бона. Она схватила девочку за руки. — Известно ли тебе, что ты красавица? Кра-са-ви-ца!
Франческа попыталась высвободиться, но Бона, крепко держа ее за руки, стала энергично раскачивать ее вперед и назад.
— Дин-дон, — слащаво пропела она. — Дин-дон, диин-доон! Не хочешь поиграть в качели?
Она, не раздумывая, села на пол и взяла девочку на руки. Франческа сжалась от испуга.
— Видите ли, Франческа… — осторожно вмешалась Жанин.
Продавщица положила на прилавок гору картонных коробок и крикнула:
— Госпожа графиня, подождите, сейчас я принесу вам стул.
— Какой там еще стул, — сказала Бона. — Нам так куда лучше, правда, Франческа? Не нужны нам ваши стулья.
Времена, когда они с Боной распевали дурацкие скаутские песни, сидя на земле у костра, давно миновали. У Боны муж, трое детей, два диплома. Но видно, ее все еще тянет к земле, не без иронии подумала Анна Карла.
— Не старайся ее любой ценой развеселить, — сказала она вслух.
— Но мне самой нравится сидеть на земле! — воскликнула Бона. — И тебе тоже, правда?! Как же твоя мама этого не понимает? С детьми надо всегда быть на их уровне, не смотреть на них сверху вниз. Ведь ты нас боишься — взрослые такие огромные, верно, стрекоза?
Франческа разглядывала ее жемчужное ожерелье.
— Тебе нравятся эти бусинки, детка? — засмеялась Бона.
— О, ради бога, перестань! — воскликнула Анна Карла. Ей вовсе не улыбалась идея все оставшееся до ужина время искать дочке новую игрушку — бусинки стоимостью в двенадцать миллионов лир.
— Оставь ее в покое, — сказала Бона, которая воспитывала своих детей по новейшим научным методикам. — Она сейчас в фазе манипуляций.
— Если ей дать волю манипулировать, — сказала Анна Карла, поднимая девочку с пола, — она разберет по частям «фиат».
Бона тоже поднялась, но даже не подумала отряхнуть юбку. Настоящую мать не интересуют такие мелочи — у нее просто не остается на них времени.
— Значит, ручки у нее крепкие, — с менторским видом произнесла она. — Как у моего Андреа. Он прирожденный разрушитель. И не потому, что он злой, просто ему нравится все ломать. А возьми мою Изу. Она уже совсем в другой фазе развития. Ломать, разбивать, раскалывать — все это ей надоело. Она сейчас все рвет.