Тот вопросительно посмотрел на Лелло.
— Вообще-то, — сказал Массимо, — мы с Лелло совсем мало побродили по рынку. Но уже поздно… Да и пообедать нам где-то надо. Так что…
Лелло угрюмо молчал.
— Тогда сделаем так, — торопливо сказала Анна Карла. — Вы еще немного погуляйте. Я тем временем подгоню сюда машину и позвоню домой, чтобы меня не ждали к обеду. А потом встретимся на этом же месте.
— Либо на Коттоленго, — предложил Бонетто. — Ведь Шейла еще не видела пьяцца Коттоленго.
— Хорошо, — сказала Анна Карла, посмотрев на часы. — Значит, в час на пьяцца Коттоленго?
— Да, — сказал Массимо, не глядя на Лелло.
Анна Карла ушла, после чего Шейла и американист направились к Коттоленго. Старик продавец вернулся в свою лавку.
Лелло с горькой усмешкой рассматривал закопченные картины.
— Прости, — сказал он наконец, повернувшись к Массимо, — какая в этом была необходимость?
Массимо ощутил смертельную усталость и давящую тяжесть в плечах. Он попытался любезно улыбнуться в ответ, но смог лишь криво и почти злобно усмехнуться.
— В чем? — сухо спросил он.
Лелло растерялся и сумел выдавить из себя только робкую, укоризненную улыбочку.
— Ну, обедать вместе с ними, — и на ходу ласково взял Массимо под руку. — Ведь мы и минуты не побыли вместе.
Массимо ничего не ответил.
Главное — сохранять спокойствие, подбодрил себя Лелло. Не будем делать из этого трагедии. Скорее всего, Массимо чем-нибудь расстроен, а может быть, всему виной погода. Он и сам утром проснулся в скверном настроении из-за резкой перемены погоды.
— Кстати, ты мне ничего еще не рассказал о твоей вчерашней поездке. Как там наша виллочка? — игривым тоном заговорил он.
— Ну, ремонт подвигается, — ответил Массимо, высвободив руку, чтобы переложить плащ.
— Вот как?
— Основные работы уже закончены. Но ты же знаешь, как всегда бывает с внутренней отделкой. То с одним задержка, то с другим.
— А-а, понятно, — протянул Лелло.
Он хотел было спросить, будет ли все-таки ремонт закончен к июню. Но почувствовал, что лучше не досаждать Массимо расспросами. Наверно, он из-за этих самых задержек и нервничает.
— Главное, чтобы были вода и свет. А если останется отделать стены или что-то там докрасить, то с этим на время можно смириться, не правда ли, Массимо?
— Что? А, конечно. Вода уже есть.
— Вода? — удивился Лелло.
— Да, а вот с электроустановкой дела неважные. Не мне тебе рассказывать, как это обычно происходит. Электрик сваливает вину на столяра, тот — на землемера, а землемер не торопится. В итоге работа стоит.
— Но разве в прошлый раз ты мне не говорил, что… — Лелло запнулся на полуслове. Помнится, Массимо ему говорил, что электрическая установка уже работает. Может, он ослышался или что-то спутал. Лелло остановился. — Впрочем, мне просто показалось… Кстати, о землемерах, — переменил он тему разговора. — Я вовсе не такой дурак, каким, видно, меня считают твои друзья.
Массимо засмотрелся на длинные ряды керамических блюд, по большей части разбитых, которые вперемешку с другой посудой лежали на длинном куске грубого полотна.
— Что?… Какие друзья?
— Этот твой Бонетто.
— Да я с ним почти незнаком. Что он тебе такого сделал?
— Начнем с того, что я на его лекции чуть не подох с тоски. И потом, сколько в нем самодовольства, надменности. Слова нельзя сказать, чтобы он… В своей области он, возможно, и знаток, но, к примеру, в итальянской литературе совсем не разбирается.
— Не разбирается, совсем?…
— Да, совсем. Но что с тобой? Ты устал? Хочешь, вернемся к машине?
— Нет-нет. Я залюбовался этим керамическим блюдом. Красивое, не правда ли?
— Какое?
— Вон то, с желтовато-синим ободком. Жаль, что от него уцелела лишь половина.
— Да, жаль… И эта Шейла! Смотрела на меня, словно учитель на нерадивого ученика, как будто это я сказал, что та мадонна — семнадцатого века. Конечно, в живописи я не слишком хорошо разбираюсь, но отличить старинную картину от современной мазни все же в состоянии.
Они пошли дальше по быстро пустевшему переулку.
— Кстати, раз уж мы заговорили о землемерах. Помнишь мою гипотезу о причинах убийства Гарроне?
— О причинах чего?… А, конечно!
— Так вот, это уже не просто гипотеза. Я провел расследование.
— Не может быть! — воскликнул Массимо.
— Нет, может, и нечего заранее смеяться. Не исключено, что в понедельник вы от изумления рты разинете — ты, супруги Ботта, Фольято и все остальные.
— Да? А почему именно в понедельник?
— Это пока секрет… Который час?
Он взглянул на часы и поморщился.
— Дойдем до пьяццетта и повернем обратно? Машину я у Арсенала поставил. Вон в том месте.
Он повернулся и замер.
— Что ты там увидел?
Лелло пожал плечами:
— Так, мне показалось… Словом, ерунда.
Они направились к пьяццетта.
— Ох! — воскликнул Лелло.
— Что это?
— Фонарь от старого фиакра. Идем. Уж его-то я не упущу.
Они перешли через улицу. Кривой и проржавевший фонарь валялся на земле рядом с прочим хламом. Лелло наклонился и поднял его.
— Оригинальный, правда? Надо будет лишь вставить стекло, покрыть черным лаком, и получится чудесная лампа. Верно? — Он повернулся к молодому парню в красной майке, который с мрачным видом курил сигарету, прислонившись к стене.
— Сколько? — Спросил Лелло с таким видом, словно он интересуется лишь из чистого любопытства.
Парень что-то процедил сквозь зубы.
— Сколько? — недоверчиво переспросил Лелло.
— Десять тысяч, — сказал Массимо. — Отдай ему этот фонарь и пойдем.
Лелло насмешливо засмеялся и положил фонарь на прежнее место.
— Вы просто оговорились, не десять тысяч, а десять лир, не так ли? — пошутил он. — Ну назовите же настоящую цену!
Парень ленивой походкой подошел, взял фонарь и бросил его на груду хлама. Вернулся, снова прислонился к стене и закурил.
— Ну и наглец! — прохрипел Лелло.
— Брось, плюнь ты на этот фонарь, — сказал Массимо. — Зачем он тебе?!
Лелло позволил увести себя, но, пройдя несколько метров, обернулся и с яростью повторил:
— Ну и наг… — Не договорив, он вдруг остановился как вкопанный и впился глазами в грузовик, который стоял на перекрестке. — Он до сих пор не ушел!… — с изумлением сказал он.
— Кто? — не понял Массимо.
— Мне и на этот раз не удалось хорошенько его разглядеть, но он явно за мной наблюдал, спрятавшись за грузовик.
— О ком ты говоришь?
— Невероятно! — прошептал Лелло. Еще раз взглянул на грузовик, груженный стульями, и повернулся к Массимо. — О Рино. Он со вчерашнего дня меня преследует.
— Рино?
— Да.
— Не может быть!
— Сегодня ты только и знаешь, что говоришь «не может быть», — сухо заметил Лелло. — Мне не до шуток. Представь себе, вчера вечером…
Они обошли безлюдную площадь и повернули назад.
— Где-то это даже трогательно, — сказал Лелло.
— Пожалуй.
— Но в то же время очень неприятно.
— Надо думать.
— Ты что, мне не веришь?
— Ты о чем?
— О том, что его внимание мне неприятно. По-моему, ты был бы рад, помирись мы с ним, ну признайся!
Массимо ничего не ответил.
Лелло судорожно сглотнул слюну:
— Прости, я пошутил. Но ты сегодня какой-то… чужой.
Массимо угрюмо молчал.
Лелло понял, что взял неверный тон. А главное, сейчас неподходящий момент для выяснения отношений.
— Я сегодня с утра сам почему-то нервничаю, — вздохнув, сказал он. — Может, это от резкой перемены погоды.
— Возможно.
— И потом, этот подонок! Заломить такую цену! Да ему этим фонарем голову мало разбить.
— Это уж точно.
Когда они снова проходили мимо, фонарь лежал на прежнем месте, но продавца не было — он накрыл лоток клеенкой и куда-то ушел.
— Прости, Массимо, но почему ты все-таки сказал: «Зачем он тебе?» Конечно, десяти тысяч он не стоит. Но если его подновить, он, мне кажется, будет выглядеть совсем неплохо.
— Да я и не спорю.
— Почему же тогда?…
— Что почему?
— Ты меня даже не слушаешь… Я говорю, почему же ты тогда сказал: «Зачем он тебе?»
— О боже! — вздохнул Массимо. — Не помню, разве я это говорил?
— Говорил, говорил. Так и сказал: «Зачем он тебе?»
— Ну хорошо. Наверно, я имел в виду, что он тебе не нужен. Куда ты его повесишь? В прихожей у тебя висит датская лампа в виде глобуса. А в коридоре…
— Но я хотел его купить не для себя.
— Прости, но откуда же я мог знать?
— Это для виллы в Монферрато.
— А-а!
— Ведь мы и собирались в «Балуне» выбрать что-нибудь для виллы. А ты об этом даже не вспомнил. Я сразу подумал, что этот фонарь словно создан для виллы в Монферрато. Его можно было бы повесить у входной двери.
— А, ну да.
— По-моему, тут нечего акать и нукать, — мрачно заметил Лелло.
Они снова дошли до перекрестка, перешли на другую сторону.
— Послушай, Лелло…
— Да? — придушенным голосом сказал Лелло.
— Боюсь, мы опаздываем…
— Э, нет! — воскликнул Лелло. — Раз уж начал, договаривай. Если не хочешь брать меня на твою виллочку, так прямо и скажи.
— При чем здесь это?
— При том!
— Я только хотел сказать, что там уже есть свет, и над дверью, и над воротами. Вот и все.
Лелло остановился, медленно повернулся к Массимо лицом:
— Но разве ты только что не говорил?… Разве ты мне сам не сказал перед этим, что с электроустановкой? Может, у тебя вообще нет никакой виллы!
Он покачал головой и истерически захохотал. Да так громко, что синьор Воллеро, который в этот момент вышел из переулка, вскинул глаза, испуганно вздрогнул и спрятался за углом.
— А ведь… а ведь я знал, я сразу догадался. Понимаешь, сразу.
Массимо прислонился к стене антикварной лавки и мрачно разглядывал тротуар.
— Что ты понял? — еле слышно спросил он.
— Все!!! — завопил Лелло. — Все!!!