е мы им послали. Буквы едва ли не нарисованы. Правда, некоторые их особенности ставят под подозрение Хосе Антонио Трухильо, но точно утверждать это эксперты не берутся.
— Неприятный сюрприз.
— Да уж. А я-то надеялся, что графическая экспертиза даст нам конкретные выводы. Ну ладно, посмотрим результаты лабораторного анализа, они у меня.
— И что там?
— Шприцы и иглы идентифицированы.
— Еще улика против доктора Мирамара.
— Без сомнения... и все же я задам тебе один вопрос. Если ты постоянно пользуешься шприцем и иглой, станешь ли ты прибегать к ним, когда задумаешь убить человека?
— Конечно, нет.
— Я тоже. Но если я не дурак, — Осорио медленно прошелся по комнате, — я соображу, что никто не сочтет меня настолько глупым, и поступлю так, что внешне мой поступок будет выглядеть логично, а на самом деле лишен логики, иначе говоря, я создам многочисленные улики против себя, но улики такого рода, которые мог бы создать против меня и кто-то другой.
— Мы уже сталкивались с подобным.
— Да, и в этом главная трудность нашего запутанного дела. Но вполне могло быть и так, что кто-то украл эти инструменты у доктора и воспользовался ими без его ведома.
— Разумеется. Не знаю, но мне кажется, что выбирать нам придется между Хосе Антонио и доктором Мирамаром.
Зазвонил телефон. Осорио снял трубку.
— Слушаю... Да... Да... Когда? Превосходно. Всего хорошего и большое спасибо, Виктор. — Повесив трубку, он нахмурился. — Кажется, кое-что начинает проясняться. Из министерства государственной безопасности сообщили, что в минувшее воскресенье с побережья Калетон-Бланко, в месте, которое называется Каньисо, кто-то проник на территорию Кубы. Судя по найденным следам, он был один.
— Теперь мы должны иметь это в виду, Рубен.
Толкнув дверь, Фрэнк вошел в лачугу. На пустом ящике сидел тот, кого они и ожидали здесь найти. В глазах мужчины отражался яркий свет фонаря, прикрепленного к потолку. Он улыбнулся, продолжая заряжать ружье для подводной охоты.
Доктор Мирамар вошел вслед за Фрэнком и, легко кивнув мужчине, тоже сел на старые автомобильные шины, лежавшие напротив двери. Дверь осталась открытой, и в лачугу врывался запах моря и ритмичный шум волн, бьющихся о каменный берег. Доктор прикрыл глаза тяжелыми веками.
— Пойду за кирками и лопатами, — сказал мужчина и вышел, взяв с собой ружье.
Лишь в четвертый раз чиркнув зажигалкой, Фрэнк закурил сигарету.
— Волнуетесь?
— Нет, просто камень не в порядке. — Фрэнк прислонился спиной к стене.
— А мне показалось, вы нервничаете.
— С чего бы это?
— А с того, что, когда задумывают убить человека, всегда волнуются.
— И кого же, по-вашему, я задумал убить?
— Двоих. Его, — врач кивнул в сторону двери, которая теперь была закрыта, — и меня. Разве не такой план вы разработали вместе с Хулией?
— О чем вы говорите?! — воскликнул Фрэнк с видом оскорбленного достоинства.
— Об убийстве, убийстве двух человек. Зачем вы привезли меня сюда? Глупо думать, что старику взбрело в голову зарыть деньги в таком месте, как это, далеко от города, к тому же здесь часто ночуют рыбаки. Нет, Трухильо не любил разлучаться с деньгами. Они у него всегда были поблизости, чтобы пощупать их, коснуться, хотя бы взглядом. Итак, все очень просто: вы привезли нас сюда, чтобы убить. Тогда добычу можно будет поделить всего лишь на две части: вашу и Хулии.
— Доктор Мирамар!
— Оставьте! Хотите, я скажу вам, как все должно было произойти? Как только он войдет с кирками и лопатами, которые никому не нужны, вы выхватываете пистолет и всаживаете ему и мне в брюхо всю обойму. Место ведь для этого вполне подходящее, не так ли?
— На мой взгляд, у вас слишком богатое воображение.
— Ничуть. Просто некоторые вещи лежат на поверхности... Но разумеется, все обернется по-другому. Завтра поутру здесь обнаружат не два трупа, а один. Ваш.
— Вы так думаете? — Фрэнк выплюнул окурок и раздавил его каблуком.
— Я в этом уверен. Вы упустили из виду одно обстоятельство: мы с ним столковались, мы всегда находим общий язык. Когда вы приехали из Соединенных Штатов, он снова ожил. Впрочем, он жил и все это время, хотя считался мертвецом. Вы заметили, как он изменился? Совсем другой человек, совсем другой. И отнюдь не расположен позволить вам удрать, прихватив с собой Хулию и деньги. Это было бы совсем глупо, неужели вы не понимаете?
— Вы ошибаетесь...
— Нет, не ошибаюсь, я раскусил вас. Никогда в своей жизни я не был столь проницателен. И чтобы подтвердить свою правоту, я принес с собой эту штуку, — его правая рука, которая до сих пор пряталась в тени, сжимала револьвер. — Вот почему я сказал вам, что ваши замыслы провалились. Не вы заберете у меня ключ, а, наоборот, я заберу у вас карту и пластинки с шифром. Как вам это покажется?
— Задумано неплохо. Но как вы уедете? Вы не знаете места, куда за мной приплывут.
— Действительно не знаю. Но не будете ли вы так любезны назвать мне его перед смертью? Там, куда вы отправитесь, оно вам уже не пригодится.
— Очень сожалею, доктор Мирамар, но это место знаю только я и никому его не назову.
— В таком случае я сам придумаю способ убраться отсюда. А денег у меня к тому времени будет предостаточно, вам не кажется?
— Вы недооцениваете других, а себя считаете очень умным, так ведь?
— Отнюдь. И только не говорите мне, что у вас в рукаве козырной туз. Я не верю в подобные чудеса, а особенно в такой ситуации. Или вы хотите произвести на меня впечатление? Все равно кирки и лопаты понадобятся нам, чтоб вырыть для вас могилу.
— Скорее для вас, доктор.
— Итак, — доктор поднялся на ноги, — по-моему, хватит болтать. Прошу вас отдать мне карту и пластинки. — Он протянул левую руку. — Мы вам за это будем очень признательны.
— Он не сможет быть мне признательным, потому что вы его убьете, едва покончите со мной, угадал?
— Нет. Я, приятель, остаюсь верным тому, кто верен мне.
— Значит, вы остались верным моему отцу? И своей жене?
— Ваш отец постоянно ошибался, и я не предал его, а просто помог ему в его замыслах. Что же до моей жены, то это случай особый, и я не намерен обсуждать его ни с вами, ни с кем-нибудь еще.
— Я не верю ни единому вашему слову.
— И не надо, однако мы отклонились от главного. Итак, дружище Фрэнк, если вы не дадите мне того, что я прошу, я буду вынужден выстрелить раньше времени. Считаю до пяти. Раз... два... три... четыре...
Дверь вдруг распахнулась, и на пороге встал человек с ружьем в руках. Он не принес ни кирок, ни лопат.
— А вот и он, — сказал врач, — и ты мог думать, что вам с Хулией удастся обмануть его?
Человек улыбнулся, взглянул пренебрежительно на Фрэнка, потом на врача и высокомерно произнес:
— Оставь его мне.
Он прицелился, с невероятной силой из дула ружья устремились гарпуны, пронзившие жертву насквозь; несчастный так и остался с широко открытыми от удивления глазами, намертво прибитый к стене.
Женщина заметно нервничала, и тон ее, обычно сухой, стал гораздо мягче. От нее он узнал, что доктор Мирамар не ночевал дома. Осорио повесил трубку. Отсутствие доктора и обнаруженный в мучных шариках, которые дали попугаю, цианистый калий ставили перед следствием новые вопросы. Выходит, доктор понял, что ему уже невозможно подтвердить свое алиби, и удрал за границу? Кто из подозреваемых мог воспользоваться цианистым калием? Кто мог приобрести его? Кто дал его попугаю? Хайме? Убийца Хайме? Хосе Антонио? Или доктор Мирамар?
Осорио снял трубку, набрал номер и подождал немного, пока голос на другом конце провода не сообщил, что патрульная служба слушает.
— Дежурный офицер? Здравствуй, товарищ, с тобой говорит Рафаэль Осорио. Нужно обнаружить машину: «меркурий» пятьдесят седьмого года выпуска, голубой, номер семьсот пятнадцать — четыреста шестнадцать. Где б вы его ни нашли, следует задержать тех, кто в нем будет сидеть. До скорого. — Он откинулся на спинку стула и наморщил лоб.
Вошел Рубен, устало опустился в кресло и с отчаянием произнес:
— Ничего нового.
— Как ты думаешь, Рубен, кто убийца? — Взгляд Осорио был устремлен куда-то в пустоту, будто он спрашивал себя, а не Рубена. — По-моему, доктор Мирамар. Все улики против него: и записи в тетради, и смерть попугая, и шприц, и хирургические перчатки. Надо его задержать, я почти уверен, что это он убил Сабаса. И обратное придется доказывать.
Неожиданно громко зазвонил телефон. Осорио тотчас схватил трубку, и через несколько секунд его смуглое лицо стало серым. Рубен, казалось, угадал, что говорили Осорио по телефону, и, когда тот дал отбой, спросил одними губами:
— Ну?
— Объявился доктор Мирамар.
— Где?
— В Агуадоресе. Мертвый. Пронзенный гарпуном для подводной охоты.
Очки так и остались на его лице, но умный сверкающий взгляд угас навсегда. Голова склонилась на правое плечо, руки тяжело повисли вдоль тела, и, хотя ноги уже не могли держать мертвеца, он каким-то жутким образом казался стоящим. Один гарпун пронзил ему живот, второй грудь, пришпилив его к стене.
Когда эксперт сообщил, что среди тех, кто оставил свои следы на месте преступления, был мужчина, обутый в иностранные ботинки, у Осорио не оставалось больше сомнений, что здесь побывал сын Хосе Мануэля Трухильо. Он велел срочно изготовить гипсовый слепок, чтобы сравнить его с тем, что был в министерстве государственной безопасности.
Ружье обнаружили в нескольких метрах от лачуги, но отпечатков пальцев на нем не было. Рядом со старыми шинами нашли бумажник убитого со ста двадцатью песо и кое-какими документами. По этому можно было заключить, что убили доктора не из-за денег, хотя и было установлено, что, кроме жизни, у него отняли еще что-то.
Рыбак сказал, что наткнулся на труп случайно. Он рыбачил поблизости и, услышав выстрел, сначала подумал, что это лопнула шина — ведь он видел автомобиль, который немного раньше остановился у лачуги. А мертвеца нашел утром. Стал собираться дождь, и он решил кончать ловлю, а когда проходил мимо лачуги, дождь хлынул вовсю, и ему пришлось заскочить туда, чтоб не промокнуть. Только все равно промок, потому что побежал под ливнем сообщить о том, что увидел в этой лачуге.