имеет тенденцию стать самодостаточной. Это нерешенная загадка множества научно-фантастических рассказов, когда изобретение получает автономность и лишает власти или жизни своего создателя. Что-то вроде «секуляризации» технологического творения, способной в конце концов отодвинуть на задний план творца.
Столкнувшись с такой счастливой в своей провокационной силе двусмысленностью, проблема заключается не столько и не только в том, чтобы опасаться угрозы и попытаться от нее защититься, а, скорее, в том, чтобы противостоять ей и встретить лицом к лицу, ответить на ее провокацию. С другой стороны, невозможно избежать тесного контакта с техникой, просто отказавшись от ее использования, потому что техника не только принадлежит нашему миру, она уже давно пронизывает его сверху донизу, это не только контекстуальный элемент географии наших обществ, но и наша собственная среда обитания. Было бы наивно и самонадеянно пытаться убежать от нее. Это словно абстрактный или утопический призыв, который не учитывает реальный опыт.
Даже настаивая на сохранении «гуманистических» ценностей и тем самым ставя в центр технологической сферы человека и его цели, мы не можем избежать двусмысленного влияния технологии, в том числе и потому, что когда мы отрываем человека от этого господства, то мы словно отрываем его от собственного естества. И это верно как для движения вперед, так и для отхода назад. Назад, потому что технология сопровождает человека с самого начала: «искусственное» и «технологическое» – их можно было встретить уже в примитивных культурах, созданных с биологической точки зрения неполноценными и неуверенными существами, которыми являются люди, которые вмешиваются в природу, охотятся, культивируют ее, селятся во враждебной среде и тем самым превращают эту природу в «мир» (этот процесс убедительно описал ставший классиком Арнольд Гелен). Не говоря уже о том, что сам «логос», язык и дискурс людей, представляет собой (как показал Карло Сини) первую форму техники, с которой люди «работали» и тем самым «наделяли значением» мир.
Что касается движения вперед, то техника в виде набора инструментов, с помощью которых наше тело в своей человеческой и сознательной форме обживается в природе, все чаще воспринимается как расширение возможностей нашего сознания – не просто протез для тела, но и продолжение нашего собственного сознания. Некоторые философы и ученые-когнитивисты вроде Дэвида Чалмерса и Энди Кларка говорят даже о «расширенном разуме», то есть о разуме, не только расположенном в нашем мозге, но и распространенном вне нас, кибер-разуме, чьи неврологические терминалы – это инструменты или «органы», с помощью которых мы прикасаемся к миру, видим его, слушаем и взаимодействуем с окружающей средой. К настоящему времени у нас развилась огромная потребность в технологиях, настолько большая, что поломка какого-либо аппарата сразу приводит к зримому воплощению двусмысленности: если технологический инструмент перестает работать, то использующее его «Я» сразу же теряется, застывает и сжимается в точку. Человек с ужасом и нетерпением ждет, пока технический специалист перенастроит его внешние органы разума, чтобы снова овладеть собой.
Поэтому колебание между тем, чтобы использовать технику и быть использованным ею, не следует понимать только как попытку выбрать, как ее использовать или каким образом доработать ее операционные возможности. Как в течение некоторого времени отмечали многие наблюдатели (я имею в виду Эмануэле Северино), техника не является нейтральным и невинным по своей сути инструментом, которому люди дают задания и определяют направление движения в зависимости от собственных целей, хороших или плохих. Здесь опять же можно разглядеть два противоречащих друг другу смысла: с одной стороны, технология с самого начала всегда подразумевала волю людей к обустройству собственного мира, чтобы придавать ему соответствующий смысл; с другой стороны, экспоненциальная эволюция этой конститутивной структуры человека и мира высветила сначала неявную тенденцию использовать инструменты технологии как самоцель и подменять цель их использования простым функционированием ради функционирования. Чем лучше работает техника, тем меньше ей нужна какая-то великая цель.
2. И именно здесь мы обнаруживаем «техническое» лицо современного нигилизма или даже «нигилистическую» черту технологий как силы планетарного размера. На это нам указал Мартин Хайдеггер в 1950-х годах, когда пытался описать эпохальную судьбу бытия в сфере технологий. Техника для Хайдеггера была способом исполнить предназначение, с самого начала вписанное в западную метафизику от Платона до Ницше, которая отдавала предпочтение мысли определяющей, характеризующей и вычисляющей присутствующие в мире сущности как «объекты» в распоряжении человека, не обращая при этом внимания на «тайну» бытия (мы уже упоминали об этом в главе 11). Метафизика могла позабыть об этой тайне и скрыть ее за процессом производства сущностей (сначала «произведенных» Богом, а потом «произведенных» технологией).
По этой причине, согласно Хайдеггеру, метафизика «нигилистична» по самой своей сути, и нигилизм начинается не тогда, когда исчезает метафизика, а именно благодаря «метафизической» установке нашего бытия в мире. И техника может оказаться как раз тем способом, посредством которого можно было бы реализовать эту нигилистическую сторону метафизики.
В своей знаменитой лекции 1953 года «Вопрос о технике» Хайдеггер выделяет именно метафизическо-нигилистическую проблему явления. Принято считать, что техника целиком и полностью принадлежит сфере деятельности человека и представляет собой «средство для достижения целей», которые время от времени ставят перед собой люди. Таким образом, все сводится к использованию технологий в качестве адекватного средства с точки зрения высших целей человека (духовных в том числе). Но такой грубый взгляд рискует упустить цель, поскольку ошибочно принимает следствие за причину. Суть технологии для Хайдеггера гораздо шире: «это не просто средство», а «способ раскрытия» потаенного. Она не ограничивается инструментальной работой человека; напротив, «<…> непотаенностью, в которой показывает себя или ускользает действительное, человек не распоряжается»[81]. Техника – это скорее характер существования человека в мире, чем наша деятельность. Она раскрывает истину бытия, отождествляет истину с выявлением сути, как мы обычно и делаем (согласно этимологии греческого слова a-létheia, «истина» одновременно переводится как «открытость» и «выход из-за завесы»).
Какое потаенное может раскрыть техника? Как это отражается на истинности бытия? Чтобы объяснить происходящее с техникой, Хайдеггер использует искусственно созданное слово – Gestell, где – stell (от глагола stellen – нем. «ставить») выражает полагание, размещение и производство, а суффикс ge– указывает на совокупность или набор способов осуществить этот процесс, что можно передать словом «установка» или «наложение». Технология – это своего рода призыв или вызов, призывание к человеку пользоваться природой и всей окружающей его реальностью в качестве «фонда», ресурсы которого нужно накапливать, использовать и внедрять.
Но откуда исходит этот зов техники? Не от самой технологии. Хайдеггер утверждает, что «непотаенность, преобладающая в сущности современной техники», не «является сама по себе чем-то техническим».
Такое заявление, на первый взгляд, может сбить с толку. Это то же самое разоблачение, то есть та же самая истина, которая, по Хайдеггеру, зовет нас: не просто какое-то существующее положение дел или логическая процедура, а обращение к человеку. И человек должен «ответить на зов непотаенности, даже если сказанное ему противоречит». То есть даже если кажется, что наши современники позабыли о проблеме истины и свели ее к согласованности между «Я» и реальностью или к форме, в которой эта связь проявляется наиболее эффективно, то на самом деле именно в тот момент, когда они забывают об этой проблеме, они оказываются вовлечены в ее немой призыв. Этот голос без единого слова говорит им, что сведение всего сущего к расчету приведет к потере того неисчислимого, той истины бытия, которая не предоставляется в наше полное распоряжение, а, скорее, даруется, и каждый раз отстраняется и удаляется от нас. Только потому, что тайна бытия вечно ускользает от нашего понимания, мы можем подвергнуть расчетам весь мир. Поэтому только в расчетливом мышлении – и, следовательно, именно в нигилизме, а не вне его – сохраняется забытое первоначало. Хайдеггер утверждает:
«Опасна не техника сама по себе. Нет никакого демонизма техники, но есть тайна ее существа. <…> Угроза человеку идет даже не от возможного губительного действия машин и технических аппаратов. Подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе. Господство техники грозит той опасностью, что человек окажется уже не в состоянии вернуться к исходному раскрытию потаенного и услышать голос более ранней истины. Так с господством техники приходит крайняя опасность. „Но где опасность, там вырастает / И спасительное“[82]».
Нетрудно понять, что открытая Хайдеггером перспектива создала больше проблем, чем решила. Что значит вернуться к раскрытию «более ранней» истины? Разве технология как расширенная вычислительная рациональность не исключила раз и навсегда возможность девственного происхождения всего сущего? Разве прогресс глобального технического аппарата не летит на всех парах к строительству мира, в котором следы когда-то зародившегося начала стираются или постоянно перепрограммируются все более мощной и эффективной техникой? Разве что самое оригинальное открытие не следует понимать как начальный или вступительный момент, не как прошлое, к которому нужно вернуться, а как