— Нет. Хочу поговорить с вами о некоторых вещах, что, возможно, будет иметь большое значение для следствия. Поговорить полуофициально. Без протоколов, предупреждений об ответственности за ложные показания и других формальностей. Хотел пригласить вас пообедать, но поскольку это отпадает, то, может быть, зайдем куда-нибудь выпить чашечку кофе? И еще: поскольку наш разговор не официальный, вы имеете право отказаться от него, тогда останавливайте машину и я покину вас.
— Вы, майор, сегодня очень любезны, миролюбивы и сердечны. Не то что во время нашей последней встречи у вас в управлении, когда вы допрашивали меня. Вы тогда явно подозревали меня в убийстве мужа. Я уже стала думать, выпустят ли меня из здания милиции.
— Последний раз мы виделись у адвоката Рушинского, — уточнил Калинович. — Что же касается того допроса, то не следует обижаться. Когда ведется следствие, все в известной мере подозрительны. Не нужно, однако, забывать, что главная цель следственной работы и заключается в том, чтобы снять подозрение с невиновных людей. В итоге такой работы подозреваемым остается лишь тот, с кого нельзя спять подозрение, то есть преступник. Я обязан был проверить ваше алиби, узнать о вашей супружеской жизни, о материальных и прочих ваших делах. Не скрою, все сказанное вами было самым тщательным образом проверено.
— Теперь вы меня уже не подозреваете? — с улыбкой спросила Барбара Ярецкая.
— Теперь уже нет.
— Весьма вам признательна. Чем объяснить эту милость?
— Тем только, что сейчас я знаю о деле и о вас значительно больше, чем тогда, на допросе.
— Любопытно, что же вы узнали обо мне?
Вероятно, все. Однако мне хотелось бы поговорить о другом.
— Я решила не выпроваживать вас из машины, — сказала Ярецкая, — хотя бы потому, что это ничего не изменит. Просто я тогда получу официальный вызов и должна буду явиться в милицию. Предпочитаю уж «полуофициальный разговор».
— Есть тут поблизости какое-нибудь кафе?
— У меня другое предложение. У вас есть немного времени?
— Для вас — всегда.
— Я устала. У меня болит голова. Предлагаю поехать к Заливу. В Непоренче также можно выпить кофе. В будни, в эти часы там малолюдно.
— Отличная мысль.
Барбара Ярецкая доехала до перекрестка, развернулась и стремительно повела машину к Висле. Вот они уже мчались бульваром. Спидометр показывал, что она превысила дозволенную в черте города скорость.
Калинович молча наблюдал, как она вела машину. Лицо напряжено, глаза внимательно смотрят вдаль. Вела она уверенно, но рискованно. Из двух вариантов: сбросить газ или прибавить — она выбирала второй.
— Вы любите быструю езду?
— Обожаю. Притом на предельной скорости. Это, наверное, у нас фамильное. Мой племянник Зигмунт — такой же заядлый автомобилист. Ради собственной машины этот парень готов душу дьяволу продать.
— Дьявол уже давно перестал заключать такие невыгодные для себя сделки. Однако, прошу вас, сбавьте скорость, иначе даже присутствие в машине офицера милиции не спасет вас от штрафа. Мы еще не проехали и четырех километров, а вы уже, кажется, нарушили все правила дорожного движения.
— О нет! Извините. Никогда не требую, чтобы мне уступали дорогу. — Ярецкая снизила скорость до шестидесяти. Они миновали бульвары вдоль Вислы и через мост у Цитадели попали на Прагу[2], проехали Сталинградскую и, выехав на шоссе, повернули к Заливу. И здесь прекрасная дама дала волю своей страсти. Зеленый «рено» стремительно набирал скорость. Стрелка спидометра опасно приблизилась к ста тридцати, а затем продвинулась дальше. Как хорошо, что дорога была почти пуста!
— Опасаюсь, что вы таким образом много не наездите.
— Почему?
— Просто потому, что при такой езде машина долго не протянет. А после повышения пошлины до ста пятидесяти злотых другой такой машины вам не купить.
— Еще несколько лет продержится. Машина проехала не больше пятнадцати тысяч. Я ее купила в ноябре, как раз перед повышением пошлины. На худой конец буду ездить на польском «фиате». Безусловно, не с такой скоростью, ибо он развалится в течение двух недель.
Майор не стал спорить по такому животрепещущему вопросу, как достоинства и недостатки продукции отечественного автомобилестроения.
Ярецкая остановила машину на стоянке.
— Давайте пройдемся немного, а потом где-нибудь выпьем кофе, — предложила она.
— С большим удовольствием.
Они шли молча. Белые и красные паруса выписывали замысловатые фигуры на подернутом легкой рябью озере.
— Для яхтсменов сегодня отличная погода. Тепло, и вместе с тем хороший ветерок.
— Я не поклонница этого вида спорта. В нем нет обожаемой мной стремительности. Я предпочла бы глиссер.
— Как вы справляетесь со всеми делами? — Майор старался, чтобы его вопрос прозвучал как можно более участливо и дружески.
— Я теперь одна и должна с этим смириться. Очень помог мне Зигмунт. До смерти Влодека я ему не слишком доверяла. Трудиться он не любит. Ничего не окончил. В голове одни автомобили. Торговал кое-чем, иногда посредничал при продаже и покупке машин и запасных частей к ним. Когда же нужда в деньгах особенно припирала его, работал у нас. Охотнее всего развозил по стране товар на нашей «варшаве». Это, кажется, единственная работа, которую он считал более или менее для себя подходящей. Несмотря на все это, Влодек неизменно благоволил к нему, испытывал какую-то непонятную слабость. Ему нравились в племяннике веселый нрав, беспечность и, казалось, даже сами его недостатки. Не раз муж тайком от меня снабжал парня деньгами.
— Много таких молодых людей. Мы, работники милиции, наверное, лучше других знакомы с этой категорией молодежи.
— После смерти Влодека Зигмунт изменился до неузнаваемости. Право, не знаю, что бы я без него делала в те страшные дни. Он занимался похоронами и всеми формальностями, связанными с ними. Меня опекал, как самая нежная мать. И сейчас продолжает помогать.
— В мастерской?
— Нет, с мастерской уже несколько лет я сама управляюсь. Влодек ведал снабжением и сбытом нашей продукции. Теперь этим частично занимается племянник. Конечно, под моим руководством. Он еще не имеет необходимого опыта и знаний, однако быстро осваивается. Кроме того, по собственному желанию присматривает за моими «рено» и «варшавой». То, что мой автомобиль, как вы могли только что убедиться, в хорошем состоянии, — это заслуга Зигмунта. Он его моет, холит, проверяет каждый винтик.
— Ну и за это ездит на нем, — рассмеялся майор. — К тому же может похвалиться перед своими девушками такой красивой машиной.
— А вот с этим дело хуже: тетка тоже любит ездить, хотя и не для того, чтобы завлекать молодых людей. Я вообще не разрешаю ему пользоваться моей машиной. Даже когда она свободна. В этом отношении я страшная эгоистка. Поэтому бедняга вынужден довольствоваться «варшавой», и более того — ездить в основном по делам фирмы.
— С мастерской нет осложнений?
— Я опасалась, что она будет опечатана до окончания всей процедуры по вступлению в права наследования. Однако адвокат Ресевич сумел сделать так, что я занимаюсь делами мастерской на правах управляющей. После соглашения с Ковальским эта проблема утратила остроту, ибо я теперь единственная наследница. Ведь у Влодека нет родственников, даже дальних. Был он, как говорится, «последним в роду».
— С Ковальским все улажено?
— Да. Сегодня утром в нотариальной конторе были подписаны все необходимые документы. Адвокат Ресевич сразу же отнес их в суд. Обе стороны хотят скорее покончить со всем этим делом.
— А я все думаю, — заметил майор, — как этот Ковальский оказался в завещании.
— Не знаю. Это вообще неприятная для меня тема разговора. — Барбара Ярецкая даже поежилась.
— Вам холодно. Пойдемте посидим в кафе.
Ярецкая молча повернулась, и они пошли в кафе.
— Разговор со следователем, — сказал майор, когда официантка обслужила их, — как правило, удовольствия не доставляет. И все же, как это ни печально, я должен вернуться к той же теме.
— Я понимаю. Трудно, но ничего не поделаешь. Спрашивайте.
— У вашего мужа перед смертью не обнаруживалось какой-либо нервозности или подавленности?
— Все пытаются объяснить странность завещания тем, что Влодек сошел с ума. Хотя завещание, и прежде всего содержащееся в нем замечание по моему адресу, глубоко обидело меня, я категорически отвергаю такое предположение. Мой муж был прекрасным человеком. До последней минуты он был абсолютно здоров как физически, так и умственно.
— Каким же образом этот Ковальский…
— Не знаю. И думать об этом отказываюсь. Я просто ничего не понимаю.
— Прочитайте, пожалуйста, это письмо. — Майор передал женщине письмо, полученное от адвоката Рушинского, которое тот «купил» у Ковальского.
— Кто это написал? — спросила Ярецкая, прочитав письмо.
— Не знаем. Как вы сами могли убедиться, какому-то «другу» Ковальского очень хотелось, чтобы он вступил в права наследования. Еще более удивительно, что «друг» прекрасно знал содержание завещания вашего мужа. Обратите внимание, какого числа было отправлено письмо. Его послали в тот день, когда Влодзимеж Ярецкий был найден мертвым. Спрашивается, откуда таинственный автор письма мог знать об этом? Ведь милиции пришлось потрудиться, прежде чем ей удалось установить личность погибшего.
— Вы даже не разрешили мне увидеть мужа после смерти. Никогда не прощу вам этого.
— Пани Барбара, это я отдал такое распоряжение. Уверяю вас, что сделал это, только щадя ваши чувства. Вид человека, который упал с высоты двадцати метров головой вниз на асфальт, страшен. Я хотел избавить вас от этого.
— Но как его опознали?
— По одежде. В карманчике брюк у пояса с левой стороны сохранилась записочка. Ее написал портной, который шил вашему мужу. В ней были указаны фамилия и адрес заказчика. Портной узнал свою работу и подтвердил, что шил этот костюм по заказу Ярецкого. Работники вашей мастерской таким же образом опознали своего хозяина.