— Не скажи, жизнь — она штука сложная, мало ли кому ты когда-то где-то ногу подставил, и кто его знает, кому за тебя браться в голову придет? Молчишь? Ладно, будь по твоему, там дальше посмотрим, какой ты крутой, — многозначительно пообещал молча сидевшему парню опер:
— Я, по доброте душевной, хотел тебе немного посодействовать, но раз ты сам уперся — дело твое. Хотя, очень может быть, что ты еще и передумаешь.
Вызванный кумом мордастый конвоир, отпирая по пути решетки, перегораживавшие длинный коридор, освещенный неуютным казенным светом, провел Егора до лестницы, по которой они поднялись на четвертый этаж. Там, свернув от входа налево и пройдя мимо двух запертых камер, контролер лениво рыкнул:
— Стоять! Лицом к стене!
Ставшая уже привычной команда заставила Егора остановиться и повернуться лицом к стене. В глаза ему бросился номер 87, выведенный белой краской на запертой двери камеры, рядом с которой он оказался. Контролер отпер дверь и бросил Егору, стоявшему у стены:
— Давай заходи, не стесняйся, — а затем, заглянув в камеру, по-приятельски махнул там кому-то рукой и с нескрываемой иронией, мастерски копируя голос Высоцкого в роли Глеба Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя», добавил:
— Граждане жулики и бандиты, принимайте еще пополнение.
Егор оторвался от стены и, переступив порог помещения, вошел внутрь. Дверь с противным скрипом захлопнулась, оставив его в перекрестье прицелов по меньшей мере десятка пар незнакомых глаз. Новая камера была размером около тридцати квадратных метров и была прямоугольной формы. Из всех, виденных Егором до сих пор, эта камера имела самый ухоженный вид. Ее стены были до половины выкрашены местами выщербленной темно зеленой краской, а дальше, до потолка и на самом потолке, была нанесена относительно чистая побелка. Широкое, забранное толстой решеткой окно, расположенное прямо напротив двери, выходило на глухую кирпичную стену, до которой было всего метра три. Казалось, только потянись через прутья, и ты легко дотронешься до нее рукой, но это была только иллюзия — до стены было минимум метра два. Кирпичная стена была возведена всего несколько лет назад, специально для того, чтобы затруднить арестантам связь с внешним миром, а до этого окна с этой стороны изолятора выходили прямиком на обычную городскую улицу со стоящей прямо напротив изолятора забегаловкой, в которой продавались весьма недурные фыдчины. Теперь улица, заполненная катящимися по проспекту Коста трамваями, автомобилями и спешащими по своим делам горожанами, была наглухо скрыта от тоскующих по воле арестантов и только иногда, если хорошо прислушаться, оттуда доносились приглушенные звуки автомобильных сигналов и раздраженные звонки трамваев.
Справа и слева от входа в камеру, протянувшись от окна почти до самого выхода, стояли длинные сплошные одноярусные деревянные нары, покрытые разноцветными шерстяными одеялами, на которых сидели и лежали около полутора десятков арестантов. Слева нары не доходили с полметра до побитой эмалированной раковины и расположенного за ней отхожего места, отгороженного невысокой, по грудь, перегородкой. А справа они почти упирались в сваренную стальную конструкцию, представляющую собой стол и идущие по бокам лавки с деревянными сидениями. За столом, застеленным чистой клеенчатой скатертью в мелкую клетку, сидели трое голых по пояс плечистых молодых парней. Они неторопливо пили чай из стальных эмалированных кружек и закусывали бутербродами, сооруженными из ломтей свежего белого хлеба и толстых кругов докторской колбасы, ополовиненная палка которой лежала тут же на столе, рядом с работающим маленьким черно-белым телевизором. Позади пьющих чай обитателей, на стенке висела большая старая деревянная полка, плотно заставленная разнообразной посудой, а неподалеку примостилась небольшая закрытая ветхая деревянная тумбочка.
Егор остановился у входа и, окинув все помещение быстрым взглядом, вежливо поздоровался с коренными обитателями этой камеры:
— Добрый день, меня зовут Егор, или Каратила, если кто слышал. А кто тут смотрящий?
— Здорово, Каратила, — сидевший на лавке лицом к двери массивный парень с густо заросшей черными жесткими волосами грудью неторопливо поднялся из-за стола и, на ходу обтерев лежавшим на лавке полотенцем руки, шагнул навстречу новичку, протягивая ему широкую ладонь для рукопожатия.
— Меня зовут Гамлет, а смотрящего, паря, у нас нет. У нас тут братская хата, так что все без излишних церемоний.
— Понятно, — кивнул Егор:
— А где мне можно тут расположиться?
— А вон на тех нарах, — Гамлет кивнул на нары слева от Егора, — отсюда с утра Зуб ушел на этап, вот и занимай его место, второе от окна.
— Спасибо.
— Да ладно тебе, — ухмыльнулся Гамлет, — тебе, наверное, помыться нужно? Ты присаживайся пока с нами за стол, перекуси, чем бог послал, а пацаны тебе воду погреют.
Гамлет тут же повернулся к двоим молодым парням, увлеченно игравшим в шашки, сидя на нарах.
— Сашка, Серый, давай-ка моментом закругляйтесь со своими шашками и быстро погрейте воду для пацана.
— Ага, — тут же отозвался тот, что поменьше ростом и кинул соседу:
— Сань, потом доиграем, ты достань кипятильник, а я пока воду наберу.
Он тут же сорвался к полке и, взяв с нее большую алюминиевую кастрюлю, направился к раковине. Второй парень в это время полез в тумбочку за кипятильником.
Егор, настороженно наблюдавший за всей этой суетой, сел на свободное место на лавке и, расстегнув свою сумку, достал оттуда остатки провизии.
— Вот, пацаны — это на общак. Тут чай, сахар, немного хлеба…
— Ладно, клади все на стол, потом разберемся, — прервал перечисление Гамлет, протягивая ему большую кружку с дымящимся чаем:
— Давай, не стесняйся, бери хлеб, колбасу и все, что видишь на столе…
— Спасибо.
Егор неторопливо взял кружку и, соорудив себе бутерброд, вгрызся зубами в мягкий хлеб и ароматную колбасу.
Глава 16
Через несколько дней Егор уже более или менее освоился на новом месте, перезнакомившись со всеми своими соседями по камере. Кроме него, там находилось еще семнадцать человек разного возраста. В основном это были молодые люди, попавшие за решетку впервые, но среди них попадались и опытные арестанты. Вообще-то первоходов и тех, кто попал за решетку не в первый раз, полагается держать в разных камерах, но здесь это правило почему-то не соблюдалось. Самыми распространенными видами преступлений среди сокамерников Егора были кражи, грабежи и разбои. Старейшему зеку этой хаты на вид было около пятидесяти лет — это был невысокий жилистый бородатый мужик с несколькими отсутствовавшими зубами и колючими черными глазами. Звали мужика Славиком, и для него это была далеко не первая отсидка. Когда-то в молодости он был неплохим боксером, а затем и тренером, но теперь о его славном спортивном прошлом ничего, кроме его хвастливых рассказов, не напоминало. На самом деле, Славику было всего тридцать пять лет, но благодаря выпивке, наркотикам, отсутствию нескольких зубов и без малого десятку лет за решеткой, выглядел он гораздо старше своего паспортного возраста. Самым младшим в камере был Арсен — он попал во взрослую хату прямо с малолетки, после того как ему исполнилось восемнадцать лет. Арсен приходился двоюродным братом двум другим сидельцам этой камеры — Дато, и Гамлету. Этот развязный и наглый парнишка, чувствуя поддержку первой семьи, членом которой являлся, время от времени позволял себе по отношению к другим сокамерникам весьма жесткие шутки и подколки на грани фола. Это пока сходило ему с рук, так как остальные арестанты, не сбившиеся в семейки — устойчивые объединения поддерживающие друг друга — не могли себе позволить испортить взаимоотношения с доминирующей в этой хате группой Гамлета.
Насколько понял Егор, первая семья — негласно державшая власть в камере — состояла из восьми человек, выходцев из Южной Осетии, часть из которых, к тому же, была дальними родственниками. Егор уже знал от Антона, что здесь, в изоляторе, за деньги можно почти все. Можно достать выпивку и наркотики, можно заказать встречу с женщиной, а можно собрать в одной камере друзей, родственников и знакомых, образуя своеобразный клан или, на тюремном языке, семейку. Костяк первой семьи составляли ее лидер Гамлет — двадцатипятилетний здоровяк, попавший в тюрьму полгода назад за разбой, Давид и Дато. Давид — высокий накачанный парень, с породистым лицом грузинского князя и телом, сплошь покрытым весьма специфичными тюремными татуировками — регалками. На углах ключиц и коленях у него явно выделялись знаки дерзкого отрицалы — вытатуированные восмиконечные звезды, по левому плечу шел витой немецкий погон, а на груди бросалась в глаза свастика. Спина Давида была украшена мощным, криво улыбающимся гладиатором с мечом в руках, что указывало на его склонность к насилию, а левое плечо охраняла оскаленная голова тигра, показывающая отношение владельца к органам власти и людям, порвавшим с преступной средой. Давид, уже оттянувший срок на малолетке, считал себя отрицалой и со временем надеялся высоко подняться в тюремной иерархии. Из своих двадцати двух лет он уже шесть провел за решеткой за грабежи и разбои, и сейчас он находился под следствием за покушение на убийство. Третий бугор, Дато, был одним из старейших обитателей СИЗО — этот приземистый и мощный ровесник Гамлета со сломанными на борьбе ушами сидел в изоляторе уже третий год в ожидании суда. Сроки следствия по его делу все продлевались, и конца и края этому не было видно. Такая вот весьма колоритная троица, опираясь на поддержку своих «семейников», и правила бал в камере. Несмотря на то, что хата была объявлена братской, южанцы исподволь помыкали остальными арестантами, которые хоть тихо ворчали, но вступать в открытое противостояние не решались, так как кроме физического перевеса, на стороне южанцев было очень хорошее отношение к ним со стороны смотрящего по этажу, который сидел в соседней хате номер 88. Это помыкание не было особо тяжким и сводилось в основном к пренебрежительному отношению к более слабым арестантам и к тому, что заботы по поддержанию чистоты в хате были возложены на всех, кроме членов первой семьи. Особняком, то есть более или менее независимо, держались двое сильных одиночек — Иван и Роберт. Роберт — уверенный в себе парень, который сызмальства прошел тюремные университеты, был уже осужден на три года общего режима и теперь ждал этапа на зону, он был соседом Егора по нарам, занимавшим место возле самого окна. Второй независимый одиночка, дигорец Иван, которого все арестанты звали по имени, делая ударение на второй слог — был приземистым, мощным и немного кривоногим увальнем из поселка Ногир. Егор помнил Ивана еще по воле как весьма неплохого дзюдоиста, когда-то занимавшегося в соседнем с ним зале на стадионе Динамо. Иван и друг Егора Марик одно время даже ухаживали за одной и той же девчонкой, пока непостоянный Марик не переключился на свою теперешнюю девушку Алину. С этими двумя парнями у Егора сразу сложились приятельские отношения, так как со вторым им было что вспомнить, а первый сразу почувствовал его силу и непоколебимую уверенность в себе. С остальными арестантами Егор держался спокойно и ровно, и к нему отношение было скорее доброжелательно-выжидающее — как он еще себя покажет, неизвестно, а к новому человеку всегда нужно присмотреться. Крепкая мускулатура, независимое поведение, знакомство с авторитетным парнем вроде Ивана и выяснившееся вскоре близкое знакомство с Антоном добавили Егору очков, и южанцы пока приняли Егора почти как равного, не оставляя, впрочем, попыток пробить его на вшивость.