Завтрак прошел мирно. Майка похвасталась сделанными уроками, и никто ее не спросил, почему в воскресное утро она уже надела уличную одежду.
К десяти она уже стояла в заштопанном и вычищенном Асей пальто под окнами Коли. Заходить Майка не хотела – вся семья в сборе, еще и Лиза вернулась на выходные. Улица была безлюдна. Утреннее солнце бликами сверкало на стеклах домов, обливало лучами деревянные и каменные их стены, так что можно было разглядеть каждую трещинку на взбухших от времени и влаги досках и на капителях и пилястрах. По крышам шныряли коты, ловко огибая дымящиеся трубы. В полуголых ветвях, прикрытых местами желтыми кляксами, гулял ветер. Хороший денек, чтобы поиграть в сыщиков.
Майка нагнулась к мостовой и, сыскав среди жухлой листвы мелкий камешек, запульнула им в окна гостиной. Почти тотчас показался Коля, он поспешно влез на подоконник, открыл фрамугу и, высунув лохматую голову, крикнул:
– Не пустят!
И так же поспешно скрылся. Майка с досады поджала губы. Ему шестнадцать уже скоро, что за крепостнические устои в семье – взрослый мальчишка, почти мужчина, а его, видите ли, не пустят. Она вынула из кармана завернутый в Колин платок пузырек из-под чернил, развернула и еще раз прочла адрес: фирма «Меркурий» Кроянса Т. А. и Цукермана С. И., Александровская площадь, угол Бахметьевской, дом № 15/1. Это было рядом с новаторским зданием автобусного парка, выполненным из металлических конструкций по каким-то хитрым чертежам в стиле конструктивизма. Майка решила попытать удачу и съездить туда.
Добредя до Садового кольца в раздумьях, она спросила у кондуктора первого подъехавшего трамвая, как добраться до Бахметьевского автобусного парка, и получила ответ, что на этом вагоне она будет там ровно через десять остановок. Сойти надо на Александровской площади.
– Там столько автобусов, девочка, что не ошибешься.
И Майка не ошиблась, увидев наконец из окна вагона размашистое белокирпичное здание, вокруг которого как мухи кружили машины и люди. Под треугольной крышей ярко-алая надпись «Бахметьевский автобусный парк» повторяла двускатные линии крыши. Слева от нее было написано белым на белом «Сторона», справа – «В’езд». А под ней уточнение: «Московское коммунальное хозяйство. Гараж построен в 1926–7 г.», над каждым из ворот большая римская цифра.
Майка соскочила с подножки трамвая, огляделась и тотчас была сметена к обочине невообразимым возбуждением, царившим в это сонное воскресное утро. Всюду бегали какие-то люди, махали руками и кричали, или просто шли мимо, или что-то несли, в гараж въезжали и выезжали одни автомобили и автобусы, разворачивались на месте, меся колесами грязь, другие отправлялись по маршрутам. Почти час Майка слонялась по площади, перепачкав ботики и чулки едва не до колен, когда решила наконец, что с нее хватит, сошла в сторону, в лабиринт улиц. Набредя на огромное, как дворец, здание с вывеской на воротах «Московский институт инженеров транспорта имени Ф. Э. Дзержинского» – здесь учился дядя Леша, она села передохнуть на цоколь. Потерла жухлой листвой ботики, вздохнула и пошла искать дом № 15/1.
Это оказалось невысокое отштукатуренное, с потеками, строение, над которым возвышалась труба. К нему был пристроен флигелек с полукруглыми витражами, а над дверью имелась полустертая от дождей и едва различимая вывеска «Меркурий» – химический завод и лавка при нем. По обе стороны от двери прибиты деревянные таблички, чуть поновее: «Краска восковая, воск сапожный, гуталин, аппретура для блеска» и «Чернила, сапожная мазь, вакса», на самой двери третья табличка: «Кроянс Т. А. и Цукерман С. И. Работаем с 8:00 до 20:00 без выходных».
Майка, обрадованная, что в выходной лавка открыта, толкнула дверь, попав в типовой магазин со шкафами и прилавками по всему периметру и разнообразными плакатами на стенах, при первом взгляде неотличимый от любой булочной или колбасной лавки. Только полки шкафов тут были уставлены коробочками и пузырьками, и пахло не сдобой и пряностями, а гуталином.
На звук открывшейся и закрывшейся двери откуда-то из-подсобных помещений вышел седой старик в очках и коричневом фланелевом костюме. Майка поздоровалась и сразу, без отступлений, выложила, с чем пришла.
– Этот пузырек, – серьезном тоном взрослого проговорила она, положив на прилавок свой трофей, – я отобрала у мальчишки, который приобрел его, скорее всего, здесь. И для хулиганских целей.
Она подняла руку, показывая черную метку.
– Вы бы не могли припомнить, кому продавали чернила в таких пузырьках вчера или позавчера? На меня возле дома напала целая стая шпаны. Так этого оставить не могу. Нужно наказать разбойников. Приметы одного из них такие: глаза зеленые, волосы светлые, щербинка между зубами.
Продавец нахмурил лоб, пытаясь припомнить. Майка разглядывала его с любопытством. Кто был перед ней – Кроянс или Цукерман, – непонятно.
Почесав подбородок, тот проговорил:
– Ко мне многие заходят, разные покупатели, девочка. Но в последнюю неделю был только один мальчишка, подходящий под твое описание, и я его знаю лично, к сожалению. Я бы не хотел, чтобы его слишком бранили…
Он замолчал, склонив голову набок. Майка выразительно на него посмотрела и опять подняла испачканную в чернилах руку, давая понять, что месть не терпит отлагательств и она не уйдет, не поквитавшись.
– Да, я понимаю твое законное желание возмездия, но… – вздохнул он и опять отчего-то замолчал, не решаясь.
– Я только сделаю ему строгий выговор, – пообещала Майка. – И щелбан дам.
– Ладно, – вздохнул Цукерман-Кроянс, подтянув очки к переносице. – Не сообщай, пожалуйста, что здесь тебе сказали, как его найти. Боря Нежданов его зовут, двенадцати лет всего, ребенок совсем. Живет в детдоме № 45, здесь рядом в переулке Достоевского. Он с ребятами часто помогает нам с погрузкой.
Довольная первой победой Майка отправилась в детдом № 45 – деревянное двухэтажное здание бывшей школы, почерневшее, покосившееся и страшное, как врата ада. Сторож занимался покраской входной двери, возил вымазанной в темно-бордовой масляной краске кисточкой по голым доскам. Майка по-пионерски отсалютовала ему и потребовала встречи с директором. Того не оказалось – уехал за город. Майка потребовала зама. Им была строгого вида дамочка, говорящая с сильным немецким акцентом. Она встретила юную посетительницу в своем маленьком кабинетике с единственным окном без занавесок, сидя за конторским столом, на котором возвышались горы папок, учетных журналов и ведомостей. Она сделала жест в сторону стула, но Майка отказалась сесть. Несколько минут они смотрели друг на друга неприязненно, изучающе. Немка была сухарем на вид, спуску своим подопечным, видно, не давала, да и гостью жаловать не собиралась. Майка протянула свою чернильную ладонь.
– На шее у одного из ваших воспитанников есть вот такое пятно, – сказала она. – Требую немедленной выдачи хулигана.
Дамочка с немецким акцентом сначала взвилась, вскочила из-за стола, принявшись возражать и уклоняться, отказывалась верить словам Майки, и разговор их некоторое время выглядел так: «Ну мошет пыть…» – «Нет!», «Ну мошет пыть…» – «Нет!»
Майка стояла на своем. Все, что она могла сделать, это красочно рассказать, как ее вчера повалили на землю и облили руку чернилами, крикнув, что это черная метка.
– Но что им нушно пыло так талеко от сюта? – не унималась женщина, то и дело всплескивая руками. Она отчаянно не хотела неприятностей, однако тут же смягчилась, когда увидела заштопанный карман пальто гостьи, видно, факт порчи имущества задел какие-то глубины ее душевной организации – немцы очень помешаны на порядке. Она замолчала, походила взад-вперед, внезапно изменилась в лице, опять заломила руки и спросила таким же озабоченным тоном, как давеча торговец чернилами, что Майя намерена делать с правонарушителем. Согласившись на выговор и щелбан, зам вышла.
Через полчаса в дверях показался обидчик Майки, которого немка подталкивала в спину. Боря Нежданов – тот мелкий с финкой. Конопатое лицо вымыто, светлые, как колосящаяся пшеница, волосы тщательно зачесаны назад, глаза круглые, зеленые, как у кота. Одет он был в рубашку, темно-синий вязаный жилет поверх нее и те же серые и широкие, как паруса, штаны, основательно перепачканные черным – обливая Майку, он, оказывается, испачкал и себя. А второй пары штанов у него не имелось. Боря застыл в дверях, уперся, дальше идти не хотел, как его женщина сзади ни понукала.
– Ну что, – Майка поднялась, не по-девичьи широко расставила ноги и уперлась кулаками в бока, – я же сказала, что не уйдешь.
Мелкий глядел на нее, как на привидение, высоко подняв брови, скривив умоляющую мину и что-то пришептывая под нос. Майка разобрала только: «Я больше не буду!» и «Простите Христа ради!» Наконец немке удалось впихнуть его в кабинет, и мальчик, понуро опустив голову, прошел к столу, далеко обходя Майку и поглядывая на нее, как на хищного зверя. Осторожно сел на край стула, сложил на коленках стиснутые кулачки. Зам принялась его на все лады отчитывать, перемежая гневную речь немецкими ругательствами и восклицаниями, шпаненок прижимал подбородок к груди и жмурился.
Когда у зама кончились все силы, она подошла к двери, заперла ее, прекрасно понимая, что мальчишка неспроста посматривает на выход, собираясь улучить момент и дернуть, и села обратно за стол, устало опустив перед собой локти, уронив лицо в ладони.
– Теперь моя очередь, – Майка подошла к Боре, взяла его за плечо и чуть нагнулась. Тот инстинктивно сжался. Будучи ростом ниже своей противницы, без финского ножа, да еще на вражеской территории, он почувствовал себя несчастным и крайне уязвимым. Майка с удивлением увидела слезы, навернувшиеся на его яркие, как крылья майского жука, глаза.
– Знаешь меня?
– Чеслово, нет, – пискнул он.
– Мой отец работает в Институте судебно-психиатрической экспертизы, что в Кропоткинском переулке, гипнотизирует преступников, чтобы те сознались в своих преступлениях. Давай договоримся так, ты просто расскажешь, кто тебя попросил мне руку в чернилах испачкать, а я тебя отцу сдавать не стану.