Теперь она чувствовала действие наркотика явно. Постепенно стены комнаты стали таять, реквием наполнил пространство густыми звуками. Вера обреченно улыбнулась, протянув пустой бокал Эрику.
— Не бойся. Ты вся дрожишь. — Он приблизился тенью, взял ее вялое запястье в руки. Она не решилась надеть свои умные часы. Он все равно бы не позволил взять их с собой на коронацию.
— Я не боюсь. Напротив, чувствую, как моя душа наполняется силой и решимостью, — проронила она, усиленно вспоминая, куда положила свой телефон. Если получится, можно взять его с собой, включить камеру и спрятать под подвязкой чулок. Видео, конечно, не будет, зато запишется звук. Она загонит беса в бутылку, заставит дьявола остаться там, где ему самое место. Но одновременно с этими мыслями голову разрывали другие. Она королева! Королева на балу у Сатаны…
Действуя непонятно по чьему велению, Вера принялась раздеваться. Стянула джинсы, сняла через голову майку. Стоя в одних чулках посреди ярко освещенной спальни, она ловила себя на мысли, что выполняет чьи-то приказания. Но голоса она не слышала, только густые отзвуки ре минор, дребезжание хора из моцартовского реквиема.
Эрик подхватил белую тунику, надел на нее, взял под руку и повел к двери. Тьма сгустилась за их спинами, но Вера успела различить щелчок выключателя. Надо ловить звуки жизни, цепляться за то, что остается реальным.
На Риволи они поймали такси. Вера впилась взглядом в номер машины. Буквы тотчас вылетели из головы, но цифры она не сразу забыла. Шесть-восемь-три, шесть-восемь-три… Ее шепот стал слишком громким. Замолчи, ведь он все поймет!
В салоне ей завязали глаза. Машина ехала невероятно долго. Зачем они катались? Она прекрасно знала, что стать королевой ей предстоит в саду Тюильри. Паук наматывал вокруг своей жертвы паутину дорог. Они, вероятно, ездили вокруг Лувра или по площади Каррузель.
В конце концов, ее укачало. Она уснула и очнулась, когда Эрик поставил ее босые стопы на холодный каменный пол. Глаза ее по-прежнему были завязаны, она хотела снять повязку, но обнаружила, что ее руки стянуты за спиной, а на ногах недлинная веревка. Тело подрагивало от холода.
— Ты боишься, что я сбегу? — спросила она. Во рту пересохло, горло свело. Хотелось пить. Била дрожь.
— Это святое место. Сюда ты войдешь рабыней, а выйдешь королевой. Веревки сейчас снимут. Это лишь часть ритуала.
Несколько метров ей пришлось преодолеть, спотыкаясь и едва не падая. Ее кто-то поддерживал с двух сторон. Это был не Эрик. Руки мужские, грубые, как у охранников ночных клубов. Она вошла в какую-то залу: ощущалось широкое пространство, было холодно, из-под маски виднелся мерцающий свет множества свечей.
Наконец кто-то развязал ей глаза. По обе стороны от нее стояли красные фигуры палачей в высоких колпаках-масках с разрезами для глаз. При их жутком виде Вера ощутила, как трезвеет, волнами тошноты накатывает ужас, ее решимость стала просачиваться в бреши, оставленные наркотиком, у которого имелся свой срок действия.
Зала была огромная, выложенная камнем, возможно, это один из подвалов Лувра, или просто муляж. Сводчатые потолки озаряли тысячи зажженных свечей. Нет, кладка старинная, настоящая, как в одном из тех залов, где находился старинный донжон.
У стен выстроились фигуры в карнавальных костюмах — начиная с египетских, вавилонских, античных туник, заканчивая платьями с высокими каркасными воротниками, турнюрами и париками времен Помпадур. Какое-то дикое смешение эпох. Фигуры были странно неподвижны, каждая приняла причудливую форму, будто застыла в менуэте. Может, это манекены? Вера не могла разглядеть их лиц — на каждом маска. Внезапно одна из фигур дрогнула и отделилась от общей массы, приблизилась к Вере. Парик, черная кружевная маска на молоденьком, набеленном лице. Присев в глубоком реверансе, она подала серебряную чашу, взяв ее со столика, стоявшего слева. Один из палачей разрезал тонкий шнурок на запястьях за спиной, второй — веревку, болтавшуюся между щиколоток.
Опять наркотик.
Вера выпила залпом, как гусар, боясь: если начнет трезветь, то струсит. Вперед! Ей ничего не сделают, ничего! Куаду прекрасно знает, что она иностранка, если поднимет шум, ему несдобровать. Он не посмеет ее тронуть. Это просто игра.
Послышался лай собак.
Сердце Веры забилось сильнее. Но страх быстро перетек в торжественность — начало действовать неведомое ей вещество.
Она станет королевой бала. Королевой у Сатаны!
Девушка, что подала ей вино, вновь сделала реверанс и взмахнула рукой.
— Да здравствует королева! — Голоса грохнули так неожиданно, что Вера вздрогнула и накрыла грудь руками. В первое мгновение ей показалось, что это выстрелы, причем из пушек.
Девушка в парике и маске, с набеленным лицом вынула из рукава ножницы и стала медленно, начиная с подола, разрезать тунику на Вере. Лезвие легко скользило по прозрачному шелку, холодя кожу, заставляя дрожать. Как разрезали чулки и отняли телефон, она уже не заметила.
От стены отделились еще несколько фигур, принесли кувшины с чем-то остро пахнущим. Возле Веры поставили небольшую стремянку, кто-то позади нее взобрался по ступенькам и занялся ее волосами, собирая прядки наверх, вплетая какие-то проволоки. Две другие фигуры принялись обливать ее чем-то теплым и липким. Это было масло. Ее кожа засверкала. Несколько ловких пар рук скользили по телу, втирая благовония. Первые мгновения Вера дрожала, но вскоре ее кожа согрелась, а потом стала пылать так, будто в масло насыпали перца. Они не оставили без внимания даже ее лицо. Губы, веки теперь страшно пекло, но мышцы словно одеревенели, она не могла пошевелиться. Иногда сознание прорезала страшная мысль: если ей дали паралитик, то как она убежит от собак? И почему не падает?
Грянул хор. Фигуры у стен не меняли своих поз, но от них исходило живое пение. Вера никак не могла понять, сколько человек находится в зале, да люди ли это? Порой она вспоминала, что действует под прикрытием и нужно следить за происходящим.
Но совершенно невозможно понять, где здесь декорации, а где — нет. Стены вроде и не каменные вовсе, кладка стала как будто плюшевой и заколыхалась.
Хор пел бесконечно долго. Тело затекло, она по-прежнему не могла пошевелиться, стояла, как статуя. Кто-то подошел к ней сзади, и ей завязали глаза. Вновь подхватили под руки и куда-то повели. Она насчитала семь шагов. Семь шагов, будто семь тысяч. Надавили на плечи с силой. Она не смогла подчиниться сразу, одеревенев, но вдруг рухнула на колени, и боль пронзила все тело. Пол был все-таки каменным, а не плюшевым. Нажали на затылок, уложили голову на нечто холодное и твердое.
Грянул хор еще громче. Пели на латыни какие-то незнакомые Вере средневековые гимны. Не сразу до нее дошло, что она стоит на коленях, а голова лежит на плахе. Подняться она не могла: либо ее успели связать, либо это парализующее вещество.
Ей же не отрубят голову?
— Да здравствует королева!
Рядом упало с глухим металлическим треском что-то большое и тяжелое. Вера даже вздрогнуть не смогла, испуг нервным спазмом сковал ее горло и сердце. Несколько мгновений она осознавала, что это наверняка муляж гильотины. Жива ли она?
— Поднимись! — голос Эрика прозвучал сладкой песней освобождения. Ей хотелось плакать и смяться, бросившись ему на шею. Ее приподняли за подмышки и поставили на ноги, как куклу.
Наконец принесли платье и положили его перед ней на пол, как солнце — корсаж, длинные рукава, объемная юбка, расшитая золотыми и алыми лилиями.
Нежные женские руки принялись сшивать куски ткани прямо на ней. Тяжелая парча давила к полу, голову стиснули обручем, который долго завинчивали, пока Вера не вскрикнула, умоляя остановиться. Из-под волос заструилась теплая жидкость. Кровь? Бутафорская? Она попыталась коснуться пальцами лба, но ее руку грубо отвели в сторону. На запястьях застегнули пару браслетов, каждый килограммов пять, не меньше. Напоследок опоясали тяжелым металлическим корсетом, надев его поверх платья.
Эрик подошел сзади. Она ясно уловила его знакомый парфюм. Даже знала, как он называется и как выглядит бутылочка. Givenchy Play Intense!
Он взял ее за подбородок и заставил поднять голову. Перед ними стояло взявшееся словно из ниоткуда овальное зеркало в золоченой раме. В нем отражались рассеивающие тьму подвала множество свечей и застывшие в танце фигуры в карнавальных костюмах.
Она стояла в золотом платье, с золотыми обручами на голове, руках и поясе. Ослепительно прекрасная! Как королева!
И он за ее спиной — будто сам Дьявол. В белом парике, красном камзоле, худые спортивные икры обтягивали белые чулки, на ступнях — изящные туфли с каблуками, банты на них были такими гротескно большими, что свисали к полу.
— Да здравствует королева!
Вера не успела насладиться собственной красотой: тем, как блестело ее лицо, как вздымались волосы и как плотно обхватывали фигуру платье и корсет. К ней подвели двух черных доберман-пинчеров, которые скалили зубы и рвали края ее юбки. Зеркало отъехало в сторону; пахнуло холодом ночи…
И началось ее восхождение на трон, похожий на ночной кошмар.
Вера пыталась бежать, но все время падала. Полуарка низкой двери манила скорой свободой, но до нее как до звезд. Ее толкали в спину. Вера скребла пальцами пол, ползла, поднималась, собаки висли на ее руках и юбке. Она вновь падала. А выбравшись на воздух, застряла руками в решетке отдушины. Она видела во тьме сияние чертова колеса парка Тюильри и нависающую как гигантское надгробье стену Лувра. Собаки то исчезали, и она обессиленная падала в песок, то появлялись вновь, заставляя ее нестись со всей силой вперед. Вот газон, кусты и есть где спрятаться.
Собаки потеряли след, стало тихо, но из густоты аллеи вдруг материализовалась фигура — тень без лица.
Ее поймали быстро, сил на бег совсем не осталось. Ее пытались раздеть, несколько раз валили в траву, рвали платье, сдирали украшения. Лай, далекий лай, непрекращающийся и оглушающий лай собак совсем близко.