ак будто застыла сплошная серо-зеленая смазанная полоса.
— Кто разворотил могилу вашего деда? — наконец решилась она.
— А? — спросил Эмиль, перекрикивая струнный дуэт скрипки и виолончели, который врубил на полную мощность. Было заметно, как он дергал рулем и педалями в такт музыке.
Вера указала пальцем на регулятор громкости на магнитоле. Эмиль сделал потише, стрелка на спидометре тотчас отползла к ста десяти. Фуф, жить можно. Впрочем, реакция у него была действительно как у спортсмена: он ловко объезжал фуры и экскурсионные автобусы, везшие детей в Диснейленд, дважды легко ушел от столкновения по встречке, точно в тетрис рубился.
— Кто разворотил могилу вашего деда? — повторила вопрос Вера.
— Похоже, теперь я начинаю прозревать… Раньше думал на другого человека, у меня много фанатов из ENSP[86], которые считают, что я незаслуженно получил офицерский чин.
Вера потупила глаза. Да уж, его он точно вырвал с кровью и мясом.
— Но угрозы начались с тех самых пор, как я по просьбе Кристофа собрал фотографии подозреваемых в деле о пропаже первого мальчишки. Своеобразный бартер, мы помогаем друг другу. Видно, меня засекли с фотоаппаратом. С тех пор письма, отпечатанные на машинке, с затейливыми угрозами, граффити, дважды добрались до мое…могилы деда. Напугать думали. Это значит, что наш маньяк не собирался выставляться, хотел обрубить расследование на корню. Мальчишки пропали не просто так. Они, видимо, стали свидетелями чего-то…
— А почему такой разлет в датах похищения? Второго он взял только спустя год. И почему вы не нашли… первого мальчика?
— Это не работа маньяка, который красиво рассаживает трупы, а подметание улик и избавление от свидетелей.
Вера кусала губы в раздумьях.
— Здесь легко запутаться. Все-таки надо исключить подражателя.
— Подражателя, который подражает самому себе. Он развлекался убийствами, его не раскрыли, — надоело играться, остепенился, обзавелся семьей. Но вдруг потребовалось убрать свидетеля. Что он может сделать в помощь себе? Только сработать по старой схеме, в надежде, что обставленное убийство внесут в общий счет «Призрака Тюильри».
— Жан Живодер — призрак Тюильри, звучит, как «Бельфегор — призрак Лувра», — покачала головой Вера, искоса следя за тем, что уже десять минут стрелка спидометра не поднималась выше девяноста. Ей вдруг пришла интересная мысль: Эмиль играл при сестре этакого недотепу, чтобы она поделилась с ним своим мнением охотнее. Сам он прекрасно разбирался в поведенческой психологии.
— Или «Призрак Оперы». Но это версия Зои. — Эмиль бросил на Веру хитрый взгляд, будто прочел ее мысли. Это-то в нем и пугало. Никак Вера не могла до конца понять его таланты с толикой мистики. — Посмотрим, получится ли разговорить Куаду, надеюсь, мы застанем его живым. Кристоф зря торопить не стал бы.
— А можно еще вопрос? — Вера смущенно потерла коленки. — Если я его не задам, то буду думать, что «Призрак Тюильри» — это ты.
— Кто? Я? — расхохотался Эмиль. Эта ассоциация так сильно его позабавила, что он истерически ржал минуты три и не мог остановиться. Машину бросало из стороны в сторону, Вера с криками пыталась ухватить руль.
— Ну что за вопрос? — наконец сквозь смех и слезы выдавил он.
— Почему могила вашего деда находится рядом с тем местом, где мальчики проводили свой ритуал?
Его лицо окаменело на несколько секунд. Он смотрел на дорогу тем самым взглядом, что и на всех своих семейных фотографиях — потемневшим, обреченным. А потом резко повернулся к Вере и начал смеяться вновь.
— Ага, напугалась! — хохотал он. И, резко оборвав смех, добавил: — Это чистая случайность, клянусь!
Навигатор сообщил о круговом движении. Ехать осталось ровно половину пути.
Больница Святого Антуана на левом берегу Сены была простым классическим зданием с аркадой по первому этажу, возвышавшимся на площади Антуана Беклера. Прежде чем ехать сюда, Эмиль заскочил в бюро и забрал ноутбук. Зачем — Вере было неведомо. Он бросил «Мини Купер» сестры прямо на проезжей части улицы Л’Эшикье, ключи зашвырнул на балкон, велел Вере ждать внизу, а сам поднялся на четвертый этаж за какими-то срочно понадобившимися ему проводами.
Юбер выбежал на балкон, подлетел к ажурной балюстраде и ахнул, увидев машину племянницы внизу.
— Ключи он бросил куда-то туда, — извиняющимся тоном прокричала Вера и виновато пожала плечами.
Через мгновение Эмиль был уже внизу. Он завел свой мотоцикл, припаркованный у кафе «Зазза», и Вера смогла открыть глаза, только когда он объявил, что перед ними главный вход в Hôpital Saint-Antoine. Перед входной аркой стояло такое невероятное множество велосипедов, скутеров и мотоциклов — все припаркованы строго по линеечке, — что казалось, каждая медсестра, медбрат, да и доктора тоже прибыли на рабочие места исключительно на них.
— Так и есть, — кивнул Эмиль, ответив на это предположение Веры, произнесенное вслух. — Здесь это самый удобный транспорт.
Их быстро пропустили, в реанимационном отделением встретил Кристоф.
— Где вас носило? — подлетел к ним комиссар. — Сколько можно ждать! У меня что, других дел нет! Он будет говорить только с Верой. Так что быстро, быстро…
Вера подскочила как ужаленная, оторопело глядя на него.
— Ты ей не сказал? — уставился на них Кристоф.
Эмиль медленно повернулся к Вере и, стиснув ее запястье, отвел в угол.
— Нельзя было предупредить? Почему ты раз за разом подставляешь меня? — зашипела уязвленная Вера. — Ты используешь людей, как вещи. Грубишь родителям, издеваешься над сестрой, которая в мыслях вчера тебя уже похоронила, увидев в таком состоянии. Ты бросил ключи Юберу, как собаке!
Он закрыл глаза, стиснул зубы.
— Я — плохой, ты — хорошая. Ты бы все равно поехала, так?
— Мне тяжело видеть этого человека, ты же знаешь. Мы любили друг друга!
— Это была не любовь!
Вера стиснула кулаки. Они молчали, с упреком глядя друг на друга.
— Я прикреплю к твоей куртке боди-камеру? — спросил он, вздернув брови и состряпав взгляд кота из «Шрека».
— Давай, вешай свою камеру, эксплуататор.
— Ты должна успокоиться. Его надо вывести на признание, — говорил он, закрепляя клипсу-камеру на пуговицу так, чтобы она не привлекала внимания. — Только ты можешь это сделать. Вся BRI будет тебе благодарна. Закрыть дело двадцатилетней давности — это многого стоит. Пожалуйста!
— Ты дважды мой должник! — скрежетнула зубами Вера.
Он справился с камерой и проводами, сжал ее плечи.
— Ты слишком возбуждена, успокойся.
— Успокойся? Этот совет кому-нибудь когда-нибудь помог?
— Закрой глаза. Сделай вдох.
Вера зажмурилась и со свистом втянула носом воздух.
— А теперь выдох.
Он получился почти бесшумным.
— Ну все, вперед. — Эмиль дружески похлопал ее по плечу.
— Я тебе не почтовой голубь, — огрызнулась Вера, крутанулась на пятках и зашагала к Кристофу походкой Вупи Голдберг.
Комиссар кратко объяснил: на ней веб-камера, и все, что будет слышать и видеть она, услышат и увидят они. Потом он перепоручил ее медсестре, и через мгновение Вера входила в палату реанимации. Голова закружилась так сильно, что она была вынуждена подойти к кровати, держась за стену.
Куаду лежал с забинтованной головой и кислородной маской на лице, из-под бинтов были видны густые синяки под глазами — видимо, сломал нос. Левая рука и обе ноги в пластиковом «гипсе» — современном его аналоге. Его опутывала тьма проводов, подведенных к нескольким мониторам и капельницам. В воздухе висел тихий шум работающих кулеров, что-то попискивало.
— Он в сознании? — спросила Вера, в ужасе глядя на того, с кем еще неделю назад готова была прожить всю жизнь.
Медсестра поднесла ей стул.
— Да. Только что открывал глаза.
— А это… смертельно… вот это все? — пролепетала она. — Он останется жить?
— Мы всегда надеемся на лучшее. Но ходить он не сможет — несколько переломов позвоночника.
Губы Куаду зашевелились, он облизал их сухим языком.
— Милая, посмотри… — слабым голосом заговорил он. — Что-то в той трубке, кажется, перестало капать.
Медсестра проверила все капельницы, подкрутила, поправила и вышла. Вера долго сидела молча, Куаду лежал, не шевелясь. Наконец она решилась жалобно позвать его по имени. Он тотчас открыл глаза, и под прозрачной кислородной маской было видно, что он улыбнулся.
— Ах, Вера, это ты, девочка моя… Как я рад, что успел тебя увидеть, моя королева. Я слышал твой голос, но мне показалось, что это… у меня в голове.
Он вздохнул и закрыл глаза, видимо, устал: то ли отключился, то ли восполнял запас сил.
— Помнишь, я говорил, что я — не писатель, — выдохнул он после длительной паузы.
Вера придвинулась к нему, поймав себя на мысли, что переживает, хорошо ли Эмилю видно и слышно.
— Я ошибся. Пока мы встречались, я написал свой второй роман.
Вера не знала, что говорить. Наверное, надо нежно и доверительно коснуться его руки, но страшно не хотелось. Она чувствовала холод стекающей между лопатками капли пота.
— Я оставил рукопись и права на нее тебе. Уверен, после моей смерти она будет оценена высоко. Смерть автора всегда повышает его труды в разы. Но если ты прочтешь и решишь, что книга плоха, дело твое…
— О, ты не умрешь! — вырвалось непрошеное. Вера подалась вперед.
— Это уже необратимый процесс.
— Откуда тебе знать?
— Это плата за мою трусость. Такой человек, как я, только и мог — стать собирателем чужих переживаний, бумагомарателем…
— Не говори так!
Он замолчал, надолго закрыв глаза. Вера опять подумала, что он заснул или потерял сознание от усилий. Показатели на мониторах особо не менялись, ничего предупреждающего не загорелось, не запищало, не затикало, как это обычно бывает в фильмах. Едва она собралась подняться, он шумно вдохнул и повернул голову. Она увидела его глаза, черные, большие и печальные.