й писатель, устраивает по ночам в парке Тюильри голодные игры. Даже твой подвиг мог остаться бесполезным.
— А полиция? — возмутилась Вера.
— Я же объяснил: ни одна девочка не пожелала написать на него заявление. Нет заявления — нет дела!
— Понятно. — Вера потупила взгляд.
Эмиль развернул распечатки к себе.
— Ан, дё, труа, солдат дё шоколя, — стал бормотать он, водя пальцем по воздуху. — Квятр, сянк, сис: лё рой не па дё шемиз.
Эмиль раз десять произнес эту детскую считалочку, потом поднялся и набрал чей-то номер, подсмотрев его из файла.
— Турно отключил телефон, — сообщил он.
Потом набрал другой номер, отошел к окну, нервно принявшись комкать штору, и Вера услышала, как он стал договариваться о встрече с Жаккаром.
Почему-то ей уже расхотелось с кем-либо из этих двоих разговаривать. Каждый мог оказаться серийным убийцей. Но ничего не поделаешь, она нехотя поплелась за Эмилем, который вышел в гостиную, деловито откопал одну из множества разбросанных по полу толстовок, стряхнул с нее крошки, нырнул внутрь, накинул на голову капюшон, подхватил мотоциклетную куртку и два шлема. Вера медленно застегнула куртку до самого горла, проведя руками по искусственной коже, которая не спасет от удара ножом, если вдруг маньяк нападет на них прямо с порога своей квартиры.
Глава 15Безутешный отец
Франсуа Жаккар жил неподалеку от Центра Помпиду, в двух перекрестках от театра Эссайон, где служил бухгалтером и кассиром. Его жена работала в крупной фармацевтической компании. Когда пропал их сын, она уволилась и куда-то уехала. Сейчас Жаккар жил один. И ему можно было посочувствовать, не будь он, возможно, серийным убийцей.
Эмиль оставил мотоцикл на площади перед культурным центром у огромной инсталляции в виде двух белых канализационных труб. Веру бил озноб. Она даже не посмотрела в сторону гитариста, разложившего свою футболку прямо на брусчатке, не обратила внимания на компанию смеющихся студентов, которые сидели и лежали под фонарным столбом. Площадь Жоржа Помпиду представляла собой пеструю картину, но Вера не могла думать ни о чем другом. Вчера на ее глазах умер человек, сегодня она шла в логово возможного маньяка. Ну и жизнь, сплошная романтика!
Две улицы они шли пешком. Эмиль без умолку болтал, строил гипотезы и составлял новый список имен, по которому теперь срочно требовалось пробежаться. Во-первых, нужно было найти антиквара, которого обвинили в первом убийстве, во-вторых, его помощника, в-третьих, придется отправиться на набережную Орфевр и поделиться открытиями с Кристофом, в обмен получить папку с делом «Призрака Тюильри», в котором наверняка имелись такие детали, которые Эмиль не брал в расчет прежде.
Вера молчала. С каждым шагом ей становилось все больше не по себе. На узкой улице Шапон перед двойной дверью глубокого зеленого цвета Эмиль остановился.
— Ты что? Боишься? — бросил он оценивающий взгляд на Веру, прежде чем нажать на кнопку домофона.
— Нет, — тотчас стала отнекиваться она.
— На тебе лица нет. — Он взял ее руку, сжал запястье. Пальцы Веры дрожали, как у хорошего выпивохи. — Так не пойдет. Ты сейчас нам все испортишь. Ну-ка, соберись!
— Я не могу. — Она высвободила руку. — Иди один.
— А что я там один сделаю? Ты с камерой обойдешь квартиру, снимешь все. Потом будем искать, под что подкопаться.
Вера закатила глаза.
— Как? Как я обойду его квартиру?
— Ты что, детективы никогда не смотрела? Спросишь, где туалет, а я в это время буду его прессовать.
Эмиль вынул из кармана бутылек с таблетками.
— На, выпей одну. — Он протянул белую капсулу на ладони.
— Что это? Мет?
— Плохая шутка. Простой барбитал.
— Простой барбитал? У нас в России его вообще не продают. Я не стану ничего принимать, спасибо. — Она отстранилась. — Хватило с головой хлоралгидрата в вине.
— Тогда успокойся и прекрати трястись, — повысил голос Эмиль. Проходивший мимо мужчина хмуро глянул на него.
— Как можно успокоиться, — зашептала Вера, — когда мы сейчас поднимемся в квартиру человека, который отнял четырнадцать жизней! И это число, которое нам известно.
— Он убивает, тщательно все планируя. С топором на нас вряд ли сегодня будет охотиться. Так что выдохни.
— Не могу. — На глаза Веры навернулись слезы. — Я не хочу умирать!
Эмиль усмехнулся, вдруг обнял ее одной рукой и прошептал на ухо:
— Знаешь, как говорил Кастанеда? Когда тебе становится страшно, посмотри на свое левое плечо — на нем сидит твоя смерть, она всегда рядом.
— А у нас в России знаешь, как говорят? — передразнила Вера, вывернувшись. — Не так страшен Кастанеда, как те, кто его прочитал.
— Слушай, ну, я не знаю, как еще успокаивать в таких случаях. — Эмиль нажал на кнопку домофона, представился и дождался, когда Жаккар отворил ему дверь подъезда.
— Придется нырять в холодную воду головой вниз. Нечего сопли жевать. — Он пожал плечами и шагнул в подъезд. — Если бы смерть не сидела у нас на левом плече, мы бы все сдохли со скуки.
Между первым и вторым этажами они остановились, и Эмиль нацепил на воротник куртки Веры камеру. На процесс сей она взирала со смиренностью обреченной. Почтовый голубь Шерлока Холмса — есть ли миссия более почетная?
Дверь квартиры на третьем этаже им открыл одетый в темные брюки, светлую рубашку и вязаную безрукавку невысокий, щупловатый мужчина, на вид лет сорока. Некоторое время он старался держаться к ним левой стороной лица — правая была повреждена застарелыми ожогами, но, видно, стараниями хирургов удалось довести кожу до состояния, когда она чуть рябая, но не ужасающа. Черные как смоль волосы он зачесывал назад и чуть набок, чтобы скрыть отсутствие ушной раковины.
Увидев его, Вера немного успокоилась. У Жаккара было такое положительное лицо, скромный вид, спокойный, тихий, интеллигентный голос, что она тотчас решила: они ошиблись в своих умозаключениях и выбрали на роль маньяка не того. Эти шрамы могли служить хорошей приметой. Тем более, видеокамеры засекли другого человека в промежутке времени, когда Куаду влили в капельницу яд. Тем более, тем более, тем более…
Эмиль, переступив порог, совершенно преобразился. Он вежливо поздоровался, извинился, что никак не находил времени на беседу (год!), пожал руку Жаккару. Тот провел их в просторную комнату, служившую гостиной. Вера поразилась удивительной, почти кристальной чистоте. В воздухе стоял стойкий запах моющих средств. Она легонько толкнула Эмиля в бок, мол, посмотри, как надо содержать квартиру.
— У него, по ходу, все жилое пространство — храм разума, — хихикнула она. Жаккар, услышав ее слова, пояснил, что с тех пор, как пережил пожар, боится оставлять квартиру не убранной.
— Говорят, тогда в общежитии пожар[87] произошел из-за непотушенных сигарет. А здание давно нуждалось в ремонте… И там был такой… трудно подобрать слово не из лексикона уличной шпаны, но, увы, — там был бардак.
Он смутился, произнося это слово, и предложил им сесть.
Они расселись в небольшие квадратные креслица в стиле шестидесятых. Две стены с полосатыми салатовыми обоями занимали полки с книгами, стоял круглый стол, покрытый кружевной скатертью, в вазе — свежие хризантемы.
— Вы жили в общежитии для эмигрантов из Сенегала и Конго? — мягко поинтересовался Эмиль, состряпав на лице совершенно искреннее сочувствие.
— Из Мали, Кот-д’Ивуара и Гамбии. А вот из Конго никого не помню. Это было кошмарное событие. Погибло семнадцать человек, из них шестеро детей. Несчастные прыгали из окон. Я не смог… Не смог прыгнуть, стал выбираться по лестнице, упал и потерял сознание. Дальше все, как в тумане. Больницы, операции… Страшно вспоминать.
— То есть вы не парижанин?
— Нет, я из Бордо.
— А как оказались в общежитии для цветных?
— Меня провел один знакомый. Понимаю, что несколько преступил закон, но мне негде было остановиться… — Жаккар чуть покраснел, очень убедительно изображая смущение.
— Вы живете здесь один?
— Да, как видите. Теперь один.
— У вас есть какие-нибудь родственники в Бордо, или где-то еще? Мы должны учесть все возможные варианты, где может прятаться ваш сын.
— У меня была бабушка, она воспитывала меня, в 2003-м она умерла.
— Значит, вы сирота?
— Да, остался круглой сиротой и, получив диплом, уехал в столицу, чтобы начать жизнь с нуля. Собирался устроиться на работу, искал подходящую. Я бухгалтер, окончил университет. Но в столице с трудом нашел и угол в общежитии, где едва не погиб.
— Да, действительно, ужасное происшествие. Сочувствую. Столица встретила неласково. Но говорят, что Париж раз залепит пощечину, в другой — поцелует, — когда хотел Эмиль, был королем small talk. Вера искоса наблюдала за их беседой, выжидая, когда можно будет отпроситься в туалет.
— После Париж был со мной милостив, — отвечал Жаккар, и в его словах не было и тени лжи. По крайней мере, для Веры она была незаметна. — Я наконец получил работу в театре — жертвам того происшествия помогли, всех приютили, потерявшим кормильца выплачивали пособия. Я даже смог бесплатно сделать несколько дорогостоящих пластических операций. Мое лицо представляло собой ужасное зрелище. Несколько лет я был чем-то между человеком-невидимкой и Фреди Крюгером. Но время лечит, а работа хороших хирургов — это вообще чудо. Потом я встретил свою будущую супругу, которая видела во мне человека, а не урода. У меня родился сын… — На последних словах он сжал сцепленные на коленях пальцы и опустил глаза в пол.
— Я уверен, что мы его найдем, — подался вперед Эмиль.
— Прошел уже год. — Жаккар на долю секунды расслабил пальцы и сцепил их вновь, стиснул челюсти, на глазах, устремленных в пол, выступили слезы.
Вера, решив, что ее час настал, закашлялась.
— Простите, — проронила она. — Простите! Но ужасно першит в горле. У меня аллергия на хлорку.