»? Кого мейнишь?[120] – спросила она.
Мозги Веры начали закипать.
Она переглянулась с Юбером, – он стоял в дверях, старательно избегая смотреть на то, что было под коротенькой юбкой Аски. Девушка почти лежала на столе, юбка задралась, обнажив черные кружевные шортики.
Эмиль приподнял бровь, собираясь изобразить недоумение, но расплылся в улыбке – он сделал это против воли, как кот, которому пододвинули мисочку сметаны. Вот и рухнула стена его внутренней крепости.
– Ладно. – Аска подперла ладонью подбородок. – А с какими пачками в бездну ходишь?
Эмиль продолжал молча улыбаться, разглядывая ее.
– Что, даже рекордом урона не поделишься? Э, я знаю, что ты режешься в «Геншин». Спорим, у тебя главный домагер[121] – Аяка?
Улыбка Эмиля тотчас сошла с лица, губы поджались. Девчонка, кажется, угадала. А он еще смел ругать Веру за ее эмоции. У самого-то лицо как поплыло!
– Ага, так и есть! – радостно прокричала Аска, сползла со стола, обошла угол и села на столешницу боком рядом с Эмилем. Тот продолжал молча пожирать ее глазами.
– Я угадала! – Аска закинула ногу на ногу. – Вот видишь, какой я хороший профайлер. А еще у меня третий дан по карате. – Она сделала рубящее движение ладонью. Вера и опомниться не успела, как Эмиль поймал запястье гостьи.
Он сжал его так сильно, что еще чуть-чуть и сломает руку. Но девушка даже не пикнула, не принялась вырываться, а просто смотрела на Эмиля с вызовом и насмешкой. Пальцы шефа разжались.
– Реакция хорошая, и выдержка – пойдет, – похвалил он. – Но в бюро не возьму.
– Почему?
– Тебе есть восемнадцать?
– Я заканчиваю лицей. И уже могу работать.
– Все равно – нет.
– Почему?
– Ты психопатка.
– Хорош! – рассмеялась она, запрокинув голову. Ее звонкий, как колокольчик, смех взмыл к потолку. – Ты как будто нет! Хочешь, составлю твой психологический профиль?
Эти слова для Веры прозвенели божественным громом, грохотом рушащейся каменной стены. Она тысячу раз слышала от Эмиля угрозы составления ее профиля, шеф клялся пропустить через свои сканирующие программы ее мессенджеры и почту, постоянно намекал, что уже двадцать раз взломал ее старенький «Asus» и сто раз – телефон. И наконец настал день и час, когда кто-то швырнул Эмилю в лицо его же козырную карту. К сожалению, Вера испытала торжество, внутренне потирала руки и малодушно, с мстительностью ждала слов этой богини грома, словно сошедшей с экрана какого-то аниме.
– Ита-ак, – протянула Аска, выдержав длинную паузу.
Обведя всех медленным взглядом с хитрым прищуром, она повернулась к Эмилю и поглядела на него сверху. Тот откинулся на спинку кресла, сложил пальцы домиком и ждал. На губах играла странная улыбочка. Он будто боялся ее, но в то же время не мог спрятать восхищения.
– Ну, давай, не тяни кота за хвост! – подначил Эмиль.
– Начнем с детства. – Она перекатывала в пальцах палочку с розовой конфетой, точно игральную карту. – Твои родители внушили тебе мысль, что ты инкарнация твоего деда. Надо признаться, фигура у него геройская: прожил в тибетском монастыре почти четверть века, умел драться, как Джеки Чан, Брюс Ли и Стивен Сигал, и участвовал в битве под Сталинградом. Первые шестнадцать лет ты провел в жестких тренировках, тебя таскали по соревнованиям и чемпионатам, победы в которых ты одерживал с легкостью. Это служило очередным доказательством для твоих родителей-сектантов, что ты не забыл прошлую жизнь.
Эмиль приподнял бровь. Улыбка с его лица не исчезла, но в глазах появилось темное облачко.
– Слушай! – Она растянула губы в выученной улыбке, жеманно прижав ладонь к груди. – Мои соболезнования по убитому детству. Я сама такая – мой черно-белый пояс по карате был заслужен кровью и потом. Когда на соревнованиях я не брала призовое место, мне так крепко доставалось и от отца, и от тренера, что мама не горюй. Папа до сих пор не оставил мысль засунуть меня в Национальную школу полиции. Так что мы братья по несчастью.
Вера удивилась – а эта малявка знает толк в манипуляциях. Какая качественная подстройка!
– Ок. Что с психологическим портретом? – холодно спросил Эмиль. Он, видимо, тоже заметил ее ход конем.
– Не спеши. Сейчас все будет. – Губы девчонки расплылись в елейной улыбке. – Ты готов? А?
– Я весь внимание.
– Сам попросил! – Она медленно провела языком по конфете и продолжила: – Ты жил окруженный эзотерической хренью, всякие там веды, мандалы, хочешь не хочешь, впитывал это. Родители держали тебя на веганстве. Сейчас они завели санаторий по вправлению мозгов, но ты решил пойти дальше и мыслишь масштабней. Хочешь переделать не просто горстку людей, обратившихся за помощью, а весь мир. В какой-то момент своей подростковой жизни ты понял, что мировое устройство никуда не годится и его надо менять. Возможно, твоя шизоидность – это гены, возможно, ты и вправду похож на своего деда. Или тебя таким сделали придурки-родоки. Мы все – тени своих отцов, и в этом наше проклятие. Вечно хотим изменить все вокруг, не понимая, что мы клоны клонов предыдущих таких же. И если это исправимо, то в лишь в рамках эволюции, а ее график оси и ординат слишком масштабен, чтобы мы могли обхватить его своими крошечными мозгами. Верно я говорю, шеф? Уже готов принять меня в бюро? Где ты еще найдешь такого толкового сотрудника? Я хорошо разбираюсь в людях.
Эмиль улыбался одной половиной рта, глаза потемнели еще больше. Он молчал, глядя на гостью из-под упавшей на глаза челки.
– Чтобы добиться желаемого, ты подчинил себя жесткой дисциплине и поставил точные цели, – безжалостно продолжала она. – Это показывает твою паранойяльную сторону. Ты дистанцируешься от людей этим прикидом-маской, одновременно и боясь показаться бесхребетным, и не желая тратить на социальные правила много времени. Ты помешен на продуктивности – хочешь, чтобы твой КПД всегда был высоким, а потери минимальны. Поэтому посвятил себя изучению психологии лжи и эмоций. И хакерству, чтобы иметь доступ к душам людским. Ты собираешь души, как какой-то сталкер, проникаешь в гаджеты. И если мне вздумается пожаловаться на тебя за то, что ты снял моего отца на скрытую камеру во время интервью, распечатал его фотки на черно-белом принтере и вложил их в одну из миллиона папок, хранящихся в твоем чисто вылизанном сталкерском кабинете, то не пройдет и часа, как у твоего дома засверкает проблесковый маячок неотложки, которая благополучно доставит тебя туда, где таким, как ты, самое место – в дурдом!
Эмиль слушал ее, затаив дыхание, а потом усмехнулся и с нарочитой горечью покачал головой. Он не обиделся на ее острые, как сюрикены, слова. Или просто не показал вида?
– Чтоб этих журналюг! Ты читаешь коммунистов? Только «Юманите» могут позволить себе залезть в чужую квартиру, пока хозяина нет дома.
– Тебя с воплями и перестрелкой арестовали. – Аска, казалось, была разочарована.
– А как отпустили несправедливо обвиненного – это «Юманите» миру не поведала, – развел руками Эмиль.
– Ты – паранойяльный шизоид, – бросила она с ядовитой злостью.
– Это не диагноз. – Он вынул из кармана бутылек с лекарствами и закинул в рот две капсулы. – За это мы не сажаем за решетку и не отправляем на принудительное лечение.
Не прошло и трех месяцев, как хирурги чудом вернули его с того света, выковыряв пулю из селезенки после ранения в то ужасное пасхальное утро в замке владельца аукционного дома Ардитис[122]. Эмиль продолжал сидеть на обезболивающих и успокоительных, самостоятельно назначая себе дозировки прописанных врачами лекарств.
– Однако ты решил окружить себя нежными эмотивами. – Аска кровожадно посмотрела на Веру. – Зачем тебе здесь эта плюшевая зайка?
У Веры желудок сжался от ее взгляда – чистой воды Гого Юбари из «Убить Билла». Она с ужасом представила, как девчонка, разозленная поражением, набрасывается на нее и впивается зубами в горло. Школьница высунула язык и запихнула в рот свой чупа-чупс. Щека нахально выперла в сторону, опять сделав ее похожей на мультяшную Брезгливость.
– Ты нарочно взял ее, – давила она; чупа-чупс за щекой смешно задвигался, ревность фонтанировала искрами из глаз. – Чтобы стать, как она? Научишься и станешь еще эффективней обманывать людей? Тебе этого не хватает, да? Умения общаться с людьми.
– Как ты видишь свою работу в моей команде? Тоже хочется «обманывать людей»? – спросил Эмиль.
Своим простодушием он окончательно выбил ее из седла. Аска сидела, молча перекатывая конфету языком от щеки к щеке, по наморщенному носу было видно, как она силится придумать ответ. Уж чего-чего, а такой простоты она от него не ждала. Понадеялась, что хорошенько его разозлит, но нет. Эмиль при своей несколько отталкивающей внешности умел осуществлять потрясающую подстройку к людям. С паранойялами он был эмпатичным, с подвижными и жизнерадостными гипертимами умел проявить тревожность и даже печаль, с властными эпилептоидами становился истероидом, принимался играть на публику, завлекая людей в ловушки их страхов и тайных желаний.
Перед ним стоял точно такой же паранойяльный шизод, как и он сам. С не меньшей способностью к манипуляциям. Только женского пола. Она пришла к нему с мечом, имея намерение вывести из себя. Он это понял и тотчас преобразился в эмпата: смягчил лицо, голос, добавив в тон нотку наивности.
Но насчет Веры Аска была права.
Принимая ее на работу, Эмиль прекрасно знал, как будет воздействовать на него присутствие эмотива в команде. Вера хорошо разбиралась в психотипологии и поняла: она понадобилась шефу, чтобы учиться у нее эмпатичности. Он прекрасно знал, что свою паранойяльную экспрессию сможет нивелировать, лишь посадив возле себя человека с противоположным типом личности. И когда обстоятельства требовали, Эмиль копировал поведение Веры. Точно так же, как Аска копировала сейчас поведение его самого. Она знает, как работает подстройка.