– И после этого ты утверждаешь, что она не Мадридский «Крик»? – Лицо Кристофа стало каменным.
– Не она.
– Тогда кто?
– Не знаю. Но узнаю, – сказал Эмиль и добавил, зло отчеканив: – Если мне никто не будет мешать.
Вера едва сдержала возмущенный вздох. Не скажет, он ничего не скажет Кристофу! Сам будет разгребать. Упрямец чертов.
Кристоф откинулся на спинку кресла, скрестив на груди руки, и устало прикрыл веки.
– Как полиция Испании умудрилась после того, что произошло в Прадо, не найти эти шахты? – процедил Эмиль. – Как можно было их не обнаружить после того, как в музее убили четырнадцать человек?
Кристоф молчал.
– Ты прекрасно знаешь, – давил Эмиль, – что там, где не может действовать толпа, хорошо работает один человек. Дай мне возможность найти доказательства, что она с кем-то связалась. Возможно, ее отец связан с преступными лицами, которые устроили эту заваруху. Этот человек не из тех, кто просто ходит на работу с десяти до семи. Он бывший разведчик, вам – как старая мозоль. Возможно, ему скучно, он психопат с ограниченным восприятием, топорный, как все вояки, уверенный, что все должно быть только так, как он видит, и ни на йоту иначе. Дай мне его прощупать на вшивость!
Эмиль окончательно распалился и опять начал кричать.
– Эта Аксель Редда основательно поселилась у тебя под коркой, Эмиль, – сказал Кристоф, постучав себе по виску. – Возможно, она действительно необычная девушка.
Он помолчал с минуту.
– Даю тебе три дня, – проговорил он глухо. – За домом Редда будет установлена слежка.
– Мне не мешать! – перебил Эмиль.
– Я дам приказ тебя не трогать, – с неохотой кивнул Кристоф. Он открыл было рот и хотел сказать еще что-то, но Эмиль опять перебил:
– Ни при каких обстоятельствах! Вообще ни при каких.
– Хорошо. – Кристоф вытянул руку, останавливая его. – Но карт-бланш лишь на три дня. Только три! Если ты не предоставишь мне убедительных доказательств, что Редда замешан в мадридских убийствах до пяти утра следующего четверга, я арестовываю девушку по подозрению в массовых убийствах.
Эмиль выпрямился и смотрел на комиссара с вызовом.
– Идет.
Они вернулись в бюро с рассветом. Эмиль бросил Вере, что даст знать, когда она понадобится, и ушел к себе на четвертый этаж отсыпаться.
У Веры не было сил обижаться на него, она едва доползла до кровати, сорвала с себя юбку и рубашку от «Эрме», приняла душ, включила кондиционер на полную мощность, залезла под одеяло и проспала без задних ног часов двенадцать.
Проснулась она только к вечеру. Вскочила, как ужаленная, и застыла, глядя на потемневшее окно, в стекле которого отражалось мигание светофора снизу. Был потерян целый день. Солнце село. А Кристоф дал так мало времени!
Все еще пребывая в тумане, который не рассеялся после тяжелого сна, она нырнула в мятую футболку, натянула джинсы и, сунув ноги в кроссовки, спустилась в бюро.
– Эмиль не оставлял мне никаких заданий? – пробормотала она, едва Юбер открыл дверь. – Где он?
Юбер с удивлением оглядел всклоченную Веру с припухшим лицом и в мятой, кое-как надетой одежде.
– Нет, ничего не оставлял. Кажется, он у себя. Вера поплелась на четвертый этаж. Едва она подошла к двери его квартиры, как замок щелкнул. Значит, шеф не спал, сидел у своих мониторов и увидел ее через многочисленные камеры, которыми были утыканы все этажи дома.
Вера осторожно толкнула дверь и ступила в прихожую, вечно заваленную обувью, какими-то вещами, старыми стопками журналов об искусстве, которые выписывала Зоя, и книгами, которые она собирала по дому, чтобы отнести в библиотеку. Стеклянные двери с расстекловкой в гостиной были распахнуты, большой старинный диван с ажурной деревянной спинкой, тоже заваленный вещами, стоял на месте, к нему на столике с колесиками был пододвинут большой плазменный телевизор. Свет экрана озарял беспорядок, на паузу была поставлена игра-стрелялка. Как всегда, на проигрывателе вхолостую мотало пластинку. Вера махнула рукой: ей надоело каждый раз останавливать этот несчастный «Элипсон». Эмиль и Зоя принадлежали к поколению, которое отменило уборку, глажку и даже стирку. В кухне единственным чистым предметом была кофемашина, но ни одной вымытой чашки.
Вера прошла по узкой тропинке между разбросанными вещами к кабинету Эмиля и, постучав, вошла.
Шеф сидел за монитором компьютера в наушниках и резался в игру. Вокруг него валялись смятые баночки из-под энергетиков, спутанные провода. На полу лежали все три его фотоаппарата с разными объективами, тьма распечатанных фотографий с застывшими на них людьми, раскрытый ноутбук, раскуроченные до микросхем компьютерные детали, паяльник и непонятные установки в виде черных коробок.
Вера нахмурилась. Раньше Эмиль никогда не позволял себе устраивать бардак в месте, где работал. У него имелась не очень здоровая психическая установка – хаос в квартире, но вокруг компьютеров должен царить идеальный порядок. Папки в стеллажах – только корешок к корешку, провода скручены в идеальные улитки, а окно занавешено от солнца черными непроницаемыми шторами. Этот контраст захламленной квартиры и вылизанного рабочего пространства Эмиль объяснял тем, что здесь – храм разума, а остальная часть квартиры – место креатива. Даже на его рабочем столе из эбенового дерева никогда не было ни пыли, ни отпечатков рук – он постоянно проводил вокруг себя салфеткой, чтобы какое-нибудь пятно не помешало ему думать.
И вдруг куча пустых банок из-под энергетика вперемешку с фотографиями, паяльник… Все это не сулило ничего доброго.
– Разве мы не спешим? – спросила Вера.
Эмиль даже не обернулся, хотя прекрасно знал, что она стоит у него за спиной. На экране в кислотно-лиловых и розово-зеленых тонах аниме-девица с синими хвостами и в короткой юбке пускала стрелы в гигантский огненный цветок, что-то взрывалось и мерцало, мелькали строчки с цифрами.
– Нам дали три дня, а ты чем занят!
Никакой реакции. Вера тронула его за плечо.
– Сядь, – сказал он излишне громко – звуки игры в наушниках мешали ему слышать собственный голос.
– Куда? Здесь больше нет стульев.
– На стол сядь, – отмахнулся Эмиль, продолжая рьяно жать по мышке и двум клавишам «WSAD» на клавиатуре.
Вера залезла на стол и окинула взглядом разбросанные по полу фотографии. На многих мелькало повторяющееся изображение – напротив парадной двери своего дома на бульваре Распай спиной стоит Серж Редда. Казалось, фотографии совершенно одинаковы, но Эмиль часто нащелкивал подряд десятки с виду одинаковых кадров, чтобы запечатлеть движение. Делал он это, когда не успевал переключить камеру в режим «видео».
Вера достала телефон, – шел десятый час вечера, а Эмиль все не отлипал от компьютера. Наконец он снял наушники и, оттолкнувшись от стола, сказал:
– Погнали!
Он распахнул дверь и шагнул из кабинета так решительно и резко, что Вера на миг опешила.
– Куда, Эмиль?
Он пересек гостиную, перепрыгнув через диван, и теперь летел по лестнице, как ветер. Вера неслась за ним вдогонку. Ничего не говорит: ни куда, ни зачем. «Погнали» и все!
Пока Вера ждала его, окончательно стемнело и зажглись фонари. Внизу на тротуаре он вынул из заднего кармана джинсов телефон и открыл приложение «Убера». Вера выдохнула – поедут не на мотоцикле, уже хорошо. Она попыталась выяснить, что он задумал, повторяя одни и те же вопросы. Эмиль сначала старательно ее не замечал, потом наконец положил руку на плечо и с пугающим задором проговорил:
– Будем импровизировать!
Звучало жутко. Но то, что произошло дальше, оказалось еще хуже, чем она могла себе представить.
Такси оставило их на углу бульвара Распай и рю де Шерш-Миди, у кафе «Ле Распай» со столиками на тротуаре под красно-полосатой маркизой. Бульвар был освещен лишь фасадными фонарями на стенах домов. Зона деревьев посередине называлась Аллеей Сони-Рикель, и она утопала в полумраке. Эмиль пользовался темнотой, которая окутывала деревья после захода солнца, чтобы следить за окнами квартиры Аски. Вера было подумала, что он опять собрался залезть на дерево. Но ведь он не взял с собой фотоаппарат…
Эмиль же, не теряя той решимости, которую, видимо, почерпнул из своей компьютерной игры, и не покидая образа воина с секирой, направился к семиэтажному дому с волнообразными эркерами и барельефами, изображающими обнаженных мужчин и младенцев. Встав под окнами Аски прямо на проезжей части напротив черной парадной двери, он заорал:
– Аксель Редда! Аска! Выходи, черт тебя возьми! Аксель!
Вера инстинктивно отшагнула от него за ствол платана.
– Эмиль, что ты творишь? – зашипела она, ошарашенная его поведением.
Он не ответил и опять заорал на весь бульвар так, что прохожие стали на него оборачиваться.
Европейцев сложно удивить странным поведением на улице, особенно по вечерам. Кто-то вечно играл на музыкальных инструментах, кто-то барабанил на пустых консервных банках, кто-то пел. Один парень у Эйфелевой башни прославился тем, что не позволял голубям садиться возле него на асфальт, бегал за ними и отчаянно покрывал птиц матом, у фонтана Невинноубиенных ходили какие-то мутные личности в леопардовых лосинах и с кассетником на плече, однажды Вера видела темнокожих парней с ярким макияжем, в платьях, которые остановились на перекрестке и начали танцевать. На парижских улицах можно было встретить любую странность на любой взыскательный вкус. Но когда Эмиль стал орать под окнами Аски, людям это не понравилось, они зло на него косились, проходя мимо. Один пожилой месье в летнем пиджаке песочного цвета и старомодной панаме остановился и сделал ему замечание.
– Отстань, папаша! – бесцеремонно шикнул на него Эмиль и стал орать вновь: – Аска, выходи!
Наконец жалюзи на одном из окон второго этажа дрогнуло и приподнялось, выглянула Аска.
Ее ярко-красные волосы были собраны в пучок на макушке, она поддерживала полотенце, обернутое вокруг голого тела. Девушка ничего не сказала и застыла, точно римская матрона с высоты почетного места Колизея. Глаза – узкие щелочки, нос наморщен, на губах – презрительная усмешка. Вере оставалось только гадать, что между ней и ее шефом происходит на самом деле, о чем они говорят, переписываясь в чате онлайн-игры, не в сговоре ли.