— В картишки, что ли, перекинуться? — мечтательно протянул стажер.
— Я тебе дам картишки! — погрозил кулаком мрачный Родионов.
— Я шучу!
— А я — нет…
Помолчали.
Стажер демонстративно зевнул. Потом предложил невинно:
— Предлагаю сделать так: один кемарит, а второй в это время наблюдает. Меняемся через каждые полчаса. Согласны?.. Но, чур, я первый!
Однако Родионов и на это предложение не откликнулся — лишь посмотрел на стажера. Тяжело посмотрел, со значением. И понял тогда стажер, что лучшему сейчас заткнуться и сидеть тихо, а то светит ему после такой стажировки не тихое место в управлении и не светлый отдельный кабинет на Советской(простите, бывшей Советской)площади, и даже не знаменитый полуподвал в фиктивном Институте психологии, что находится не далеко от ВДНХ (вновь простите, бывшего ВДНХ), а совсем другое. Скажем, что нибудь вроде четырнадцатого уровня ракетной шахты в Перхушках, где вся работа только и состоит в том, что бы регулярно и подробно писать доносы на своих сослуживцев…Понял это стажер и замолчал. Надолго замолчал. До тех пор, пока вдруг в «жигуленке» не раздался писк радиотелефона. Наблюдатели вздрогнули, посмотрели друг на друга, затем Родионов — на правах старшего — протянул руку и взял трубку.
Послушав минуту, что ему говорят, он так же осторожно положил трубку на место и вытер выступивший пот.
— Ну? — нетерпеливо спросил стажер, он тоже заволновался. — Ну же?!
— Тихо! — прикрикнул Родионов и уже спокойным голосом добавил: — Сейчас начнется.
И они уставились в сторону подъезда.
Туда, откуда должен был появиться «объект»…
Глава вторая
А потом все, конечно же, посмотрели на нее — на Риту.
— Что делать будем?
Странный вопрос. Ясно что.
— Мочить!
Пауза.
— Ну?..
Это Ирка Брюхова по прозвищу Овца, потому что мать продавщица. Что с нее взять-то, с дуры! Овца и есть овца. Кудряшки, химия, круглые глаза, похожие на леденцы. А кулаки ничего. Хорошие такие кулачки. Пригодятся.
— Чего же стоим?..
Это Крыша по фамилии Латунина. Торопыга. Длинная и гибкая. Сантиметров на двадцать выше Риты, не меньше. Зато послушная, как робот. А это главное.
— Может, не надо?..
Это Кукла. Красивая стервочка. Яна Родных, отличница по истории. Эх, знали бы родители, какие истории на самом деле любит их Яночка!.. Не выпускали бы ее из дома. Точно! И сидела бы Яночка, прикованная к батарее, и выла бы на весь подъезд. Нет, она бы не выла. Не из таких.
Все высказались?
Нет. Как всегда, промолчала Тылкина. Лишь плечиком повела и передвинулась на полшага влево — чтобы, значит, ее Рита не видела. Глупая! Ну куда тут скроешься…
— А ты?
— Чего? — отозвалась Тылкина.
— Скажи что-нибудь… — Рита кивнула в сторону подруг. — Как эти…
— А чего говорить?
— Что-нибудь умное… — Хмыкнул кто-то за спиной Риты. Наверное, Кукла.
Нахмурилась Тылкина. Опустила голову. Молчит.
— Ну что же ты?..
Голос у Риты ласковый-ласковый. Прямо стервозный такой голосочек.
Молчит Тылкина. Носом сопит.
— Может, ты боишься?..
Молчит. Глаза в потолок.
— Может быть, у тебя есть дела поважнее?..
Молчит. Упрямая. Тоже неплохо.
Подошла Рита ближе к молчаливой Тылкиной. Заглянула в глаза, как умела только она. В самую-самую душу. И ударила по лицу. Не больно ударила. Точно рассчитав…
Голова у Тылкиной мотнулась, но на ногах девчонка устояла.
Улыбнулась Рита. Еще раз ударила. Затем решила — хватит.
— Ну? — спросила грозно.
— Пойду, — глухо ответила Тылкина.
И вновь засопела. Ну прямо как девочка, ей-Богу!
Лицо у Тылкиной хорошее — если по нему несильно бить, то следов не остается. Это Рита сразу отметила. К тому же Тылкина молчит, слова из нее не вытянешь. Тоже хорошо. Но упрямая! Иногда — упрямее, чем Кукла. А вот этого Рита не любила. Но продолжала удерживать Тылкину возле себя. Может быть, для того, чтобы время от времени разряжаться? Вот как сейчас…
— Рита, дай мне, — попросила Овца.
Рита грозно обернулась.
Зря говорят: бей своих, чтобы чужие боялись. Теперь все по-другому: бей своих, чтобы свои завелись. Эх, Овца, Овца, ты-то куда?!
— Дай, — повторила Овца.
И уже шаг вперед сделала, и глаза у нее подернулись пленкой. Ирка Брюхова всегда получала настоящее животное удовольствие, когда кого-нибудь била. И била, надо отметить, безжалостно…
— Нет! — отрезала Рита.
— Почему?
— Я сказала — нет! — взорвалась Рита. — Хватит с нее!..
Выдохнула тяжело. Успокоилась. Оглядела подруг.
Кукла, Овца и Крыша преданно смотрели на нее. И даже Тылкина перестала сопеть, придвинулась ближе к остальным. Боится, значит. Это хорошо.
А что ей, Тылкиной, остается делать? На Алтуфьевке одной никак нельзя. Обязательно надо с кем-то быть. Все девчонки начиная с тринадцати лет ходят в каких-нибудь группах. В «стайках», как их здесь ласково называют. Нет, есть, конечно, и другие. Дуры, например. Или — богатые.
Богатые — это те, кто у «стаек» откупился. Платят себе девочки каждый месяц и живут спокойно. А если кто привяжется, то отвечают: меня «стайка» охраняет. И тут же подробно говорят кто. Девочки отстегивают регулярно родительские денежки, и никто их не трогает. И все в порядке…
Ну, а дуры — они и есть дуры. Просто так проскочить норовят. Только редко у кого это удается. Потому что — «спальник», все на виду.
А вот эта захотела. Сучка!
Рита скрипнула зубами, руки сами собой сжались и превратили две мягкие ладошки в кулачки. Жесткие. Не знающие пощады…
— Пошли, — приказала Рита.
И двинулась первой, зная, что подруги не отстанут. Потому что Кукла, Овца, Крыша и Тылкина — не просто шестиклассницы. Это еще и «стайка». Ее, Риты, «стайка». И не будет теперь Верке Дедковой никакой пощады.
Никакой!
Родители Веры Дедковой переехали в Москву из Львова. Хотя теперь правильнее говорить — бежали. Потому что с недавних пор вдруг кончилась спокойная жизнь у Семена Дедкова, Веркиного отчима. И вовсе не потому, что «хохлы заели», как любил повторять огромный, заросший до бровей Семен. Нет, причина была в другом.
Испугали Семена. По-настоящему испугали.
Раз спалили ларек, другой… (Семен имел палатку на вокзале, торговал мелочью). И все — без угроз, без лишних предупреждений. Просто поджигали, и все. Как будто так и надо.
Вначале метнулся Семен по знакомым, по «крышам», что вокзал прикрывали. Все хотел узнать — за что, почему именно его, Семена… Но в ответ — тишина. Недоумение в глазах. И даже — некоторая брезгливость. Как будто он, Семен Дедков, вдруг заразился какой-то опасной болезнью и теперь к нему лучше не подходить.
В конец перепуганный Семен отправился к самому Тузу, самому крутому авторитету, которого он знал. Туз прикрывал небольшой базарчик, что прилепился к вокзалу, и знал такое, о чем простые люди и ведать не ведали. Потому как он — Туз, «полнота» по всем правилам…
Туз сидел в блинной. Обедал. А может, и завтракал.
Одним словом — кайфовал.