I
Когда жизнь несется под откос, хочется махнуть рукой и позволить себе свалиться в яму. По крайней мере, именно так Юлиана поступала в студенческие годы. Она меняла одного парня на другого, играла чувствами однокурсников и никогда не воспринимала мужчин всерьез. А все потому, что казалось, стоит остановиться, и сразу придется нести ответственность за свои поступки, и уже нельзя будет отмахнуться от проблем как от назойливой мухи.
Сейчас Юлиана осознала, что перемены в ее жизни достигли апогея, и игнорировать их уже невозможно. Поэтому предложение Ильи переехать в новый город и начать жизнь с чистого листа кажется ей смешным и абсурдным. Хотя, возможно, сейчас даже Евгений, который раньше прибегал к шантажу и угрозам, стоило Юлиане заикнуться об увольнении, отпустит ее с легкостью, лишь бы не впутываться в ее проблемы.
Однако слишком поздно.
– Итак, мы снова встретились.
Тихий голос с хрипотцой вырывает Юлиану из задумчивости. Она даже не заметила, как открылась дверь в кабинет и на пороге появился Валентин Гордеев. Первый сеанс тет-а-тет, а она совершенно не готова. Ни морально, ни физически.
– Здравствуйте. Рада вас видеть, – она улыбается и кивает на диван. – Присаживайтесь.
Сердце ускоряет темп. Нужно сосредоточиться на работе. Она – психотерапевт, а Валентин – ее пациент. Но тогда почему она так ярко чувствует мужской парфюм и ловит на себе его взгляды, ища в них двусмысленность?
– Валентин, сегодня я бы хотела поговорить о вашем прошлом с Аллой. Расскажите мне о самых счастливых моментах ваших отношений.
Из огня да в полымя. Юлиана утыкается носом в планшет, готовясь делать записи. Она задает этот вопрос всем парам. И в случае с Никольскими было так же. Она спросила у Веры, но в ответ услышала лишь невнятное бормотание про первый поцелуй… И поэтому Юлиана подкорректировала ей память. Да, именно так. Она внушила Вере то, чего не было на самом деле. И все ради того, что спасти брак сходящей с ума женщины.
А теперь она спрашивает себя: если бы она не зациклилась на собственной профессиональной непогрешимости, возможно, Никольский был бы до сих пор жив?
Валентин молчит, только водит ладонями по бедрам, обтянутым джинсами. Из его кармана торчит помятая маска, синяя рубашка с заломами застегнута не на ту пуговицу и перекошена на груди.
– Я слушаю, – мягко напоминает Юлиана.
С начала сеанса проходит уже пять минут, а он еще не сказал ни слова. Только смотрит на нее так, будто она принадлежит ему раз и навсегда.
– Что вам это даст? – наконец уточняет он.
– К примеру, я пойму, смогу ли спасти ваш брак. По статистике у пар, которые способны вспомнить счастливые моменты своих отношений, есть неплохой шанс сохранить брак даже на самой грани развода. В противном случае все очень печально.
Валентин кивает и задумчиво смотрит в потолок, прежде чем произнести:
– Сложно.
– В смысле?
– Мы женаты всего ничего, а мне сложно припомнить хоть один счастливый момент. – Валентин равнодушно пожимает плечами и наклоняется вперед. – В этом есть и ваша вина.
Она вздрагивает. Его тонкое лицо в обрамлении волнистых волос кажется восковым.
– Не понимаю, о чем вы.
Чтобы скрыть волнение, Юлиана вновь утыкается взглядом в планшет. Перед глазами мигает чистый экран, а ведь обычно она успевает к этой стадии консультации сделать несколько записей.
– Я все думал над вашими словами, – Валентин подрывается с места и нависает над Юлианой. – Что мы слишком юны для женитьбы, и этот никому не нужный фарс не стоит того, чтобы его спасали.
– Не помню, чтобы говорила что-то подобное, – бормочет Юлиана и вжимается в кресло.
И снова его одурманивающий парфюм кружит голову. Запах кожи. Стоит его вдохнуть, как в воображении вспыхивает огонь, который и пожирает ее заживо. Планшет с колен куда-то исчез. Кажется, Валентин переложил его на стол. А сам наклонился еще ниже.
– От тебя пахнет только что скошенной травой, – шепчет он. – Мне нравится, когда от женщины веет свежестью. Ненавижу приторные духи. Ненавижу вульгарный макияж. Ненавижу крашеные волосы. Если и существует на свете идеал женщины, то его назвали твоим именем.
– Валентин…
Это все, что она успевает произнести. Их горячие губы сливаются, сталкиваются в бесстыжем поединке.
Юлиана толкает ладонями в грудь Валентина, отчаянно цепляясь за остатки здравомыслия и чувствуя, как звенит в ушах. Но ее пальцы при этом впиваются в его рубашку, и вот Юлиана, сама не понимая, как это случилось, прижимается к юноше, вместо того чтобы его оттолкнуть. Этому притяжению невозможно сопротивляться.
Невозможно сопротивляться жестким пальцам Валентина, которые, как тисками, сжали плечи; у нее точно останутся синяки. Невозможно, да она и не хочет. Хотя должна.
Юлиана не поняла, кто из них прервал поцелуй. Просто в какой-то миг Валентин отстраняется от нее, оставив с припухшими губами и в смятой блузке. И тут же зарывается носом в ее волосы, вдыхая их аромат. Лишь после этого он отступает и садится на диван. На его лице такая задумчивость, словно он только что решал сложную математическую задачу и так и не решил.
– Я… – Юлиана сглатывает и смотрит на дрожащие руки. – Мы не сможем продолжать сеансы, – неожиданно твердо произносит она.
– Почему? – Легкомысленный вопрос Валентина убивает наповал.
– Почему? Как я могу спасать ваш брак после того, что случилось? Как мне смотреть в глаза Алле?..
Голос срывается на шепот, и Юлиана сцепляет руки на коленях, чтобы придать себе видимость уверенности.
– Да, ты права. Спасать нечего. Но проведи хотя бы следующий сеанс с Аллой. Не хочу, чтобы она что-то заподозрила. Мне нужно время, чтобы подготовить ее к разводу.
– Черт, что ты творишь? – Юлиана вскакивает на ноги, которые кажутся ватными. – Если ты изначально собирался разводиться, зачем пришел?
– Почему собирался? Я был искренен в своем желании, пока не увидел тебя. А потом что-то засело вот здесь, – он стучит себя по виску. – Знаешь, когда постоянно думаешь об одном человеке и не можешь отвязаться от мыслей.
– Не знаю. Мне сейчас не до интрижки на стороне, – отрезает Юлиана. – У меня есть муж. И достаточно проблем без тебя.
– Расскажи.
– Что?
Просьба Валентина так неожиданна, что злость Юлианы на саму себя за то, что дала слабину, улетучивается.
– Поделись тем, что у тебя происходит. И я помогу решить твои проблемы, – самоуверенно заявляет Валентин.
– Не могу. Тебе лучше уйти. Навсегда. Не стоит доламывать то, что еще можно исправить.
– Уже ничего не исправить, Юлиана. И, – он смотрит на часы, – наш сеанс еще не закончен. Почему ты меня прогоняешь?
Валентин снова встает и подходит ближе. Странно, раньше она не замечала, что он выше нее на полголовы.
– Ты моложе меня на десять лет.
– Вот именно, всего лишь на десять, – усмехается он и обнимает Юлиану за талию.
– Ты женат, я замужем.
– Это поправимо.
Валентин целует ее в шею, а его пальцы скользят вдоль спины, заставляя выгнуться.
– Я же сказала, – слабым голосом произносит Юлиана, – я не могу. Не хочу прятаться от мужа, у меня столько проблем… Ты не вписываешься в мои планы.
– Как и ты в мои. Но я не привык отказывать себе в желаниях, – он хватает Юлиану за подбородок и заставляет заглянуть себе в глаза. – Я хочу тебя. Просто скажи, что не испытываешь ответных чувств, – и я уйду.
Юлиана тяжело вздыхает. В этих черных глазах, что сейчас смотрят на нее, написан ответ. Она всегда была слабой и, как Валентин, не могла сопротивляться своим желаниям…
Он ускользает из ее рук. Она ощущает это не только на эмоциональном уровне, но и на физическом.
Алла вертит на пальце обручальное кольцо, а слова лектора не долетают до сознания. В огромной аудитории довольно пусто и холодно. На некоторых рядах сидят по два-три студента. Давно пора перевести всех на дистанционное обучение, но власти в их области старательно делают вид, что все хорошо и никакой пандемии нет и в помине. Просто всем вдруг вздумалось носить маски, в большинстве своем на подбородке.
Алла переводит взгляд на окно, за которым лишь серость и туман. Какая к черту разница. Даже будь она на дистанционке, Валентин не стал бы ближе.
Еще недавно она хвасталась подругам, что вышла замуж за того единственного, о ком мечтала с детства. И не лгала. Вряд ли на земле найдется женщина, которая может любить сильнее, чем Алла. Потому что она даже сама понимает, что порой ее любовь доходит до крайности, превращаясь в зависимость. В готовность все прощать, все принимать и на все соглашаться. Но ведь иногда хочется быть просто любимой…
Согнутым пальцем Алла вытирает уголок глаза, где щекочет слеза. Валентин сейчас на приеме у Евсеевой. И да, Алла сама согласилась пойти к психотерапевту, но на душе тошно. Эта Юлиана… Женщина-хищница.
Алла готова зуб отдать, что у Юлианы список любовников длиннее, чем у самой отъявленной эскортницы. И неважно, что она якобы помогает семьям сохранять брак. Всем известно, что сапожники вечно без сапог.
Долгожданный звонок разносится по пустой аудитории, окончательно заглушив последние слова преподавателя. Одной из первых Алла вскакивает со скамьи и стремительно выходит в коридор, стуча каблучками по обшарпанному линолеуму. На сегодня хватит зря терять время. Еще предстоит…
Алла останавливается перед выходом, замечая возле колонны за турникетами знакомую фигуру бывшего сокурсника.
– Матвей? Что ты здесь делаешь? – Она проводит пропуском и выходит к парню.
Карие глаза этого тощего неврастеника вечно влажные – смотришь на него, и кажется, что он вот-вот расплачется. Алла и раньше не питала к нему дружеских чувств, а после того, как он отчислился из группы Валентина, и думать о нем забыла.
– Соскучился по тебе, – судорожно улыбается Матвей и разворачивает зеленую бейсболку с грязным козырьком задом наперед.
– Ну, а если серьезно?
Алла застегивает белую кожанку до горла. Так и не скажешь, что он стремный. Даже наоборот. Симпатичный, молодой. Слегка излишне худощав, но мышцы – дело наживное. А поближе узнаешь – и жутко становится. Он из тех парней, которые даже в элементарной вежливости видят намек на любовь.
– На самом деле… Валика искал.
Алла морщится:
– Его нет в инсте. И ты знаешь, что он не любит, когда его так называют.
– Да, но он же все равно не слышит, – Матвей оголяет в улыбке верхние десны.
– Если хочешь, передам, что ты его искал. А вообще… У тебя что, нет его телефона?
– Есть, – уклончиво отвечает Матвей и опускает глаза. – Просто… Думал, вдруг тебя увижу. – Видимо, из-за волнения Матвей картавит сильнее обычного, и его речь царапает слух.
Алла не выдерживает, и угрюмый вздох выдает ее раздражение:
– Матвей, ты вообще в курсе, что я вышла замуж за Валентина?
– Замуж?
Похоже, это единственное слово, которое Матвей улавливает в ее вопросе. Его глаза становятся больше, и снова кажется, будто они на мокром месте.
– Судя по всему, не знал.
Он выглядит таким несчастным, что Алла виновато обхватывает себя за плечи:
– Слушай, так надо что-то передать Валентину?
– Нет, – коротко мотает головой Матвей. – Лучше даже не говори ему о нашем разговоре. – Он избегает встречаться с ней взглядом.
– Как скажешь.
С долей облегчения Алла проскальзывает мимо него к выходу и только на улице оглядывается на здание, где остался Матвей. Они учились с ним на разных факультетах, но он умудрялся попадаться ей на глаза чаще, чем парни из ее группы. Странно, что он не знал про их свадьбу. Ей казалось, они хорошо общались с Валентином. Видимо, она многого не знает не только о муже, но и о Матвее.
II
Дождливая осень, душная осень, снежная осень… Юлиана уже устала от такого разнообразия. Словно погода сговорилась с людьми и решила помочь ей, Юлиане, потерять рассудок. И сейчас, шагая по кладбищу, где ноги в резиновых сапожках на каблуках утопают в вязкой грязи, она вообще не понимает, что здесь забыла. Они с мужем собирались выехать еще утром, но лишь к обеду она нашла в себе смелость отправиться на могилу дочери.
Маяком служит высокая фигура Ильи, который идет впереди. Хотя он ссутулился так, что стал на голову ниже ростом. По сгорбленной спине, обтянутой ветровкой, стекают капли недавнего дождя, да и сам Илья выглядит неуместно среди могил. Наверное, это правильно, когда живые кажутся чужеродными рядом с мертвыми.
Интересно, его тоже беспокоит холод в их отношениях? Вчера они даже не пожелали друг другу спокойной ночи. По взгляду Ильи она догадалась, что он ждал от нее первого шага, но не была готова его делать. И не потому, что до сих пор обижалась на Илью за прошлое, о котором тот умалчивал. А потому, что в душе появилась странная пустота. Которая, правда, исчезала, стоило подумать о Валентине и о том, какая химия случилась между ними в кабинете.
Так что, в отличие от мужа, Юлиана прекрасно понимает, что происходит. Из-за амнезии она потеряла контроль над жизнью, и теперь пытается создать нечто новое, чем точно сможет управлять.
– Скоро придем, – не оборачиваясь, бросает Илья.
После его слов Юлиана вновь оглядывается и будто видит кладбище впервые. Гранитные памятники чередуются со свежими могилами. Узкие дорожки между ними ведут от одной боли к другой. Земля здесь окроплена слезами, ветер насыщен горестными вздохами.
Нет, Юлиана никогда не любила приходить на кладбище, будь то могила отца или матери. Мертвым уже не помочь. К ним не заглянешь в душу. Не раскроешь их тайн. Не излечишь их раны.
– Я думала, могила будет неподалеку от отцовской, – замечает Юлиана, лишь бы заполнить паузу. Молчание на кладбище становится еще более мрачным и тягостным.
– Похоронами занимался я, и тогда было туго со свободным местом.
– Рядом с папой есть.
– Да, и ты сказала, что оно твое, – равнодушно роняет Илья и неожиданно останавливается. Смотрит Юлиане в глаза, словно видит впервые, и спрашивает, наверное, в третий раз: – Ты уверена?
– Нет, но я должна.
После ее слов он отступает в сторону, и глазам открывается одинокая могила с ажурным металлическим крестом. Сама площадка усыпана гравием, на могиле жалкие искусственные цветы. Все аккуратно, чисто и… бездушно. Вместо портрета на кресте овальный медальон с ангелом, именем и годами жизни.
Юлиану передергивает от роя мурашек, и веки вдруг щиплет от слез. Она переступает через черную оградку и растерянно смотрит на пустые руки. Ничего не взяла, ни цветов, ни конфет. Ни даже мягкой игрушки… Пришла с пустыми руками. Мать, позабывшая свое дитя.
– Как я могла… – шепчет она и зажимает ладонью губы, но нельзя сдержать той боли, что рвется прямо из сердца.
– Юлиана, ты не виновата. Это все амнезия.
Илья оказывается рядом и прижимает ее к себе. Сейчас тепло его тела кажется благословением. На мгновение стена, которая выросла между ними, рушится, и два одиноких человека, потерявших ребенка, вдруг обретают друг друга. Ненадолго, лишь на время, пока они здесь. В этом месте невыносимо притворяться.
– Знаешь, я почти не сплю, потому что стоит заснуть, и мне снятся сны о ней, – шепчет Юлиана. – Я не знаю, это реальность или вымысел, и поэтому боюсь спать. И в то же время кажется, лишь тогда я могу снова все вспомнить.
– Хочешь, попробуем гипноз?
– Нет, вряд ли он вернет мне достоверную память. Это все внушение. Она восстановится сама, если я… – Юлиана умолкает.
Если она будет постоянно об этом думать. Если она будет представлять Зою перед мысленным взором. Тогда память вернется.
Именно так Юлиана говорила своим пациентам, когда внушала им что-то. Именно так она заставила Веру Никольскую поверить, будто ее брак полон счастливых воспоминаний и за него стоит бороться. А на самом деле она заставляла поверить в ложь. Во имя спасения.
А сейчас сама оказалась на месте своих пациентов. Илья, его мать, Евгений и даже гинеколог Инесса – все они твердят об одном: у нее была дочь. И у них нет резона врать. А значит, это правда, которую надо принять. Вспомнить. И пережить боль заново.
– Ты все еще против того, чтобы уехать в другой город?
Вопрос Ильи отзывается легкой досадой, больше напоминающей ссадину на ладони.
– А ты все еще наивно веришь, что место жительства играет роль в наших отношениях? Ну, переедем мы в Москву, и что? Я продолжу изводить себя тем, что ничего не помню. И рано или поздно ты устанешь от моей депрессии.
– Не надо решать за меня. Я просто хочу спасти наш брак!
– Наш брак похоронен здесь, – Юлиана кивает на могилу. – А последние два года мы украли у судьбы. И должны быть благодарны хотя бы за это.
Илья молча проглатывает ее слова и вглядывается в сереющее небо:
– Может, пойдем домой? Скоро дождь вернется и польет в два раза сильнее.
– Да, – помертвевшим голосом произносит Юлиана, – конечно.
Она отступает назад и еще раз бросает взгляд на одинокую могилку маленького человечка:
– Почему нет ее портрета?
Илья вздыхает, и его голос дрожит от слез:
– Я не мог смотреть на фотографию Зои. Это было выше моих сил.
Он отворачивается и уходит по дорожкам между могил, даже не дожидаясь Юлиану. Она смотрит ему вслед, а внутри все переворачивается от горечи. Шесть лет назад она встретила мужчину, который казался ей спасителем. А теперь сама все разрушила.
Шесть лет назад…
Тик-так, тик-так.
Звук часов бьет по ушам. Юлиана стоит посреди кабинета Евгения и глубоко вдыхает насыщенный, будоражащий аромат его одеколона. Ей стоило бы уйти, но взгляд мужчины пригвоздил ее ноги к полу. Сердце болит. Кажется, его выдрали из груди – и вот оно лежит на столе и истекает кровью. Еще бьется, но с каждым ударом все медленней и безнадежней.
– Очень жаль, что мы не поняли друг друга, – наконец вздыхает Евгений. – Я ведь никогда не говорил, что люблю тебя. И не давал повода думать, что наши отношения – нечто более серьезное, чем приятный, но короткий роман.
Не давал. Он прав. Наоборот, при каждом свидании подчеркивал свою свободу и независимость, а Юлиана молчала и улыбалась, поскольку наивно надеялась, что с ней он передумает. Что она особенная. И сама же захлопнула ловушку для дурочек, которая называется «со мной будет иначе».
– Значит, ты всем отводишь на любовь один месяц? – Голос подводит и дрожит, как затихающая струна гитары.
Евгений устало потирает лицо ладонью, скользит пальцами по усам и черной бородке.
– Зачем ты так? С некоторыми мне хватает и ночи. Это пустой разговор. Юлиана, дорогая, давай забудем, что было, и продолжим работать, как взрослые люди.
– Работать и изредка спать вместе?
– Сколько яда. Нет. Я не возвращаюсь в старые отношения. Просто работать, – холодно замечает Евгений.
– А если я не хочу и не могу так? – Юлиана вскидывает бровь.
– Только не говори, что собираешься уволиться спустя месяц после того, как устроилась. Сразу после ординатуры… Подумай о карьере.
– Спать с директором – обычно хорошее начало карьерного роста, да вот только не в моем случае, – язвит Юлиана. – Я сегодня же напишу заявление. Надеюсь, я могу рассчитывать на увольнение одним днем? Тогда завтра меня здесь уже не будет.
Какие внутренние силы удержали ее от того, чтобы разрыдаться, Юлиана не знает, хотя обстановка кабинета и даже лицо Евгения давно смазались из-за пелены невыплаканных слез.
– Юлиана, ты не поняла. Я не позволю тебе уволиться. Ты слишком талантлива. «Санитатем» нуждается в таких талантах. – Он говорит тихо и вроде бы спокойно, но именно в этом спокойствии и кроется главная угроза.
– И как же ты меня остановишь?
– Никак. Можешь уволиться. Но репутацию я тебе испорчу. Мне не составит труда уничтожить твою карьеру психотерапевта одним щелчком. В наш центр мечтают попасть хотя бы уборщицей. С нашим мнением считаются. Да ты и сама это знаешь. – Евгений покачивает головой с такой безнадежностью, будто разговаривает с ребенком. – Иди домой, Юлиана. Я дам тебе неделю отпуска, чтобы ты пришла в себя, а потом жду на работе. Надеюсь, мы поняли друг друга и я больше не услышу от тебя слово «увольнение».
После его тирады у Юлианы не остается ни желания, ни сил что-либо говорить. Ноги сами выносят ее из кабинета Евгения, и она под порывами ветра идет по осенним улицам прочь от центра. Хочется кричать, но из груди вырывается лишь хриплое дыхание. Она сама не понимает, как оказывается на пороге юридической фирмы отца, а ведь до него от психотерапевтического центра пешком больше часа. И правда… Юлиана оглядывается в сгущающихся сумерках. Она и не заметила, куда делось время.
Только в фойе отцовской конторы, где ее окутывает тепло и встречает приветливая улыбка администратора Нины, Юлиана понимает, насколько продрогла. Идти к отцу в таком жалком виде не хочется, и она, приютившись на кожаном диванчике, с благодарностью принимает от Нины кружку горячего чая.
В голове пусто. На удивление, в душе тоже. Будто длинная прогулка по промозглому городу убила ее печаль. Хотя Юлиана подозревает, что это временный эффект от усталости.
– Привет-привет, – рядом с ней присаживается молодой парень с коротким блондинистым ежиком на голове. Голубые глаза такие яркие и солнечные, что Юлиана не может выдержать его взгляд.
– Мы знакомы? – хрипит она.
– Я знаю, что ты дочка моего босса. Поэтому заочно знакомы, – и снова улыбка, открывающая белоснежные зубы.
– Значит, ты тоже юрист?
Странно, но фамильярность блондина не раздражает. Наоборот, отвлекает от переживаний.
– Да. Меня зовут Илья, кстати.
Он протягивает Юлиане руку, которую она неуверенно пожимает. Рука теплая, широкая, мягкая. Рука человека, занимающегося умственным трудом.
– Ты не подумай, я не подкатываю. Но у тебя чертовски ведьмовские глаза. Такого темно-зеленого цвета я еще не встречал. Они меня околдовали.
– Думаешь, я помогу тебе построить карьеру? – хмыкает Юлиана, даже не задумавшись, звучит ее вопрос обидно или нет.
Какая разница. К черту мужчин. К черту вежливость.
– Боюсь, как бы не вышло наоборот, – Илья наигранно округляет глаза и оглядывается в сторону кабинета отца Юлианы. – Твой отец на собеседовании так и сказал: будешь приставать к моей дочери – огребешь выше крыши.
Юлиана не выдерживает и смеется, впервые за день ощущая, как напряжение перестает сковывать плечи.
– Значит, захотелось огрести? – игриво интересуется она.
Илья кивает, задорно улыбаясь:
– По полной.
III
– Ты не пойдешь домой?
Юлиана выбирается из аутлендера Ильи и бросает на мужа усталый взгляд. Она надеялась, что обойдется без допроса.
– Мне нужно пройтись, проветрить голову.
– До сих пор мало доказательств?
Илья с грохотом захлопывает водительскую дверь и смотрит на Юлиану через капот, сощурив голубые глаза. В сумерках он уже не выглядит так дружелюбно и знакомо, как обычно. В надвигающейся темноте в нем проступают доселе неведомые ей черты, опасные и пугающие.
– Почему же… – Она кутается в плащ. – Вот именно что достаточно. Поэтому я хочу побыть одна.
На самом деле Юлиана вовсе не жаждет одиночества. Все, чего ей хочется – это позвонить Валентину. Попросить его приехать. Но вдруг то, что случилось между ними в кабинете, для него ничего не значит? Всего лишь поспешный секс с женщиной на десять лет старше себя.
Она роется в сумке в поисках телефона, но пальцы натыкаются на плотный картон. Это визитка журналистки Марии, которая выглядит как подросток. Чертова девчонка!
Юлиана закидывает визитку обратно. Где журналистка раздобыла ее адрес, с чего решила, что она готова к диалогу? Удивительно, что Мария больше не осаждает ее и не преследует. А может быть, она и вовсе не журналистка, и все это – дикий фарс?
Юлиана выходит на тротуар и вслушивается в длинные гудки телефона. Ну, ответь же… Спустя шесть или семь томительных секунд ожидания она слышит знакомый голос с хрипотцой, от которой бегут мурашки:
– Слушаю.
– А я уже подумала, ты дал мне свой номер, чтобы игнорировать звонки.
Юлиана переходит через оживленную улицу по пешеходному переходу и останавливается возле черного фонаря, который отбрасывает на мокрый газон желтые лучи. Отыскивает дом Валентина и скользит взглядом по блеклым окнам, пытаясь угадать, какое из них принадлежит ему.
– Это не входило в мои планы, – тихо смеется Валентин.
– Ты дома?
Он не сразу отвечает. Короткое мгновение Юлиана слышит лишь его дыхание.
– Да. А ты выглядишь одиноко.
– Ты меня видишь?
– Еще как.
– Сможешь выйти, или… – горло сдавливает от безысходности.
Что она творит? Он женат. Она замужем. И все равно стоит здесь и просит его о встрече.
– Скоро буду, – коротко отвечает Валентин и обрывает звонок.
Юлиана отходит от фонаря, скрываясь в тени дома, и невольно оглядывается. Но Ильи нигде не видно. Да и не в его стиле следить за неверной женой.
– Откуда столько печали на лице?
Юлиана улыбается Валентину. В черной косухе он выглядит весьма колоритно в вечерних сумерках.
– Так заметно?
Валентин вместо ответа подхватывает ее руку и тянет за собой в глубь дворов, подальше от окон своего дома.
– Рассказывай.
Они останавливаются в темной арке, куда едва проникает городское освещение. Тишина вокруг такая, будто человечество вымерло, ведь до этого закутка не долетают даже звуки дорожного движения.
Валентин ласково касается щеки Юлианы, убирает выбившийся локон.
– Я всего лишь хотела тебя увидеть.
– Да? Тогда почему у меня чувство, будто ты вот-вот расплачешься? – произносит он будничным тоном, но этот вопрос пробивает брешь в броне Юлианы.
Она прикусывает нижнюю губу и крепко жмурится, но слезы проникают сквозь ресницы и скатываются по лицу. Юлиана сама не замечает, как оказывается в объятиях Валентина и судорожно рыдает. Все напряжение последних дней выходит из нее сдавленными всхлипами и короткими фразами о том, что произошло. О том, как она вытеснила из памяти ужасную трагедию, как выдумала другую жизнь, стерев все напоминания о дочери.
Валентин слушает молча и словно не дышит. Лишь когда рыдания Юлианы затихают, с его губ срываются слова:
– И ты уверена, что это правда?
– Столько доказательств! Ты думаешь, это невозможно? Я изучала вытесненные воспоминания, но считала их мифом. Пока не столкнулась с ними сама.
– Человеку можно внушить фальшивые воспоминания, если хорошо постараться, – задумчиво произносит Валентин и неожиданно целует Юлиану.
От короткого, но теплого поцелуя по телу разливается благодарное тепло. Вот почему ее так непреодолимо тянет к Валентину. Когда он рядом, любая проблема кажется решаемой.
– С другой стороны, наша память такая ненадежная. – Он вдруг горько усмехается. – Моя собственная мать постоянно забывала обо мне.
– Почему? – Юлиана заглядывает в его темные глаза, но не находит ответа.
– Долгая история, – отмахивается Валентин. – Если все, что ты узнала, – правда, прими ее и живи дальше.
– Но…
– Но проблема ведь не только в этом? – он с улыбкой перебивает Юлиану, и та нервно сглатывает.
Да, теперь проблема не только в памяти. И даже не в Никольских. Дело в Валентине. В том, что у нее поехала крыша и она цепляется за совсем молодого парня. Юлиана как зачарованная смотрит, как он наклоняется к ней, как его губы становятся все ближе. И она не может противиться. Не может, не хочет. Она…
Звук, напоминающий хлесткий удар плетью, раздается над ухом и оседает звоном на барабанных перепонках.
– Пригнись! – кричит Валентин и наваливается на Юлиану.
Она даже не понимает, как оказывается прижата к асфальту. В нос врезается сырой запах земли, легкие сжимаются от испуга. И снова звук, от которого волосы шевелятся на затылке.
– Не шевелись, – шепчет Валентин и исчезает из поля зрения.
Юлиана оглядывается и замечает лишь, как он скрывается за углом. В них стреляли. Это все, что ей сейчас понятно. Она поднимается на ноги и едва их чувствует. На стене, к которой Валентин совсем недавно ее прижимал, остались две вмятины. Еще чуть-чуть, немного левее… И ее проблемы закончились бы.
Смерть, вдруг прошедшая так близко, лишает сил. К горлу подкатывает горячий ком. Перед глазами плывет.
– Юлиана, – Валентин подхватывает ее за талию.
Он тяжело дышит. Волосы взмокли и закрутились в кудри, а на щеках легкий румянец.
– Пытался догнать подонка, но не смог. Он растворился, черт подери!
– Ты видел его?
– Только силуэт. – Валентин хмурится. – Пойдем отсюда.
Юлиана кивает. Протирает ладони и нервно проводит ими по плащу, но тот не отряхивается.
– Меня пытались убить, – хмыкает она. – И я даже не могу заявить в полицию, потому что была с любовником. А даже если и заявила бы, толку? Я никого не видела. И даже предположить не могу, кто… – Юлиана замолкает.
Они опускаются на ближайшую скамью. Становится еще темнее, чем каких-то полчаса назад, и мрак пугает до жути. Но здесь, возле дороги, кипит городская жизнь. Спешат пешеходы, сигналят машины, лениво переключаются светофоры. Никто и не знает, что кто-то недавно стрелял в Юлиану с Валентином.
– Думаешь, целились в тебя? Я бы не был так уверен. – Валентин садится рядом.
Невооруженным глазом заметно, как он напряжен и готов сорваться с места. Так и происходит. Буквально через пару секунд он вскакивает и, коротко бросив, что сейчас вернется, бежит туда, где в них стреляли. Юлиана начинает бояться, что Валентин не вернется, но вот она со вздохом облегчения видит его стоящим на тротуаре.
– Думал, найду где-нибудь камеры, – фыркает Валентин и разочарованно потирает переносицу. – Вокруг ни одного магазина, а во дворах даже света толком нет.
– У тебя что, есть смертельные враги? – Юлиану лихорадит.
Мимо проходят люди и окидывают их недоуменными взглядами. Да, наверное, она даже приблизительно не представляет, как выглядит со стороны.
– Нет. Хочешь сказать, у тебя они есть?
Юлиана лишь вздыхает. В том-то и дело, что нет. И все же кого-то из них пытались убить.
Пусто на кухне, когда нет Юлианы. Пусть она не домохозяйка, но Илью всегда забавляло ее чертыхание, стоило ей вновь потерять специи или мучительно задуматься о том, сколько пельменей сварить на ужин.
А сейчас Илья одинок, как кусок сыра в холодильнике. И мысль, что жена для него потеряна навсегда, как бы он ни пытался ее удержать, бьет невыносимо больно.
В заварнике настаивается черный чай, и, не дожидаясь, пока закипит вода, он наливает в кружку крепкий чифир, от которого наверняка сведет зубы. Три куска сахара – заглушить горечь. Жаль, нельзя посыпать сахарной пудрой душу, чтобы она стала белая и сладкая и была не видна ее порочная чернота.
Два с половиной года назад мать пришла к нему и рассказала историю о смерти императора Клавдия. По одной из версий, его отравили бледными поганками. Сначала Илья не придал этому значения, но когда мать решила посвятить его в свой замысел…
А теперь, спустя столько лет, грязный секрет разрушил его семью окончательно. И в этом нет вины матери. Илья виноват сам. Илья сделал выбор, и этот выбор погубил все.
Легкий, едва заметный скрип входной двери заставляет Илью насторожиться. Но затем он слышит тяжелый вздох Юлианы.
– Я думал, ты еще долго будешь гуля… – незаконченное предложение обрывается на полуслове.
Илья растерянно смотрит на жену, пытаясь увязать спокойную вечернюю прогулку с грязным плащом, растрепанными волосами и безумными глазами цвета мокрой темной зелени. Она сидит на пуфе, молча разглядывая ссадины на ладонях. И лишь раз рискнула поднять на него взгляд.
– Что стряслось? – Илья ставит кружку с чаем на тумбу и опускается перед Юлианой на корточки.
На ее бледном лице сложно прочитать эмоции. Кажется, она совершенно опустошена.
– В меня стреляли, – нерешительно шепчет Юлиана, будто сознавалась в убийстве. – Не видела кто. Чудом… уцелела.
Илья цепенеет:
– Что ты такое говоришь?
– Я хочу спать, – вместо ответа Юлиана скидывает плащ в потеках от грязной воды на пол.
– Там должны быть камеры… – не сдается Илья. – Собирайся, покажешь мне это место, и поедем в полицию. Пускай посмотрят записи с ближайших камер, уверен, он где-то засветился!
– Нет! – истерически кричит Юлиана и цепляется за руку Ильи.
– А что если это сын Никольских? Что если он решил тебе отомстить? Нельзя закрывать на это глаза!
– Я и не закрываю.
Она проходит в спальню, и Илья не сразу понимает, что она собирает свой глянцевый гламурный чемодан. Без разбору закидывает нижнее белье, костюмы, платья, такой же неопрятной кучей летит обувь. Завершает сбор вещей косметичка и… ненавистная красная коробка, которую Юлиана кладет в чемодан после мучительных раздумий.
– Ты уходишь? – во рту пересыхает.
– Мне надо пожить одной и привести мысли в порядок, – безразлично сообщает Юлиана.
– Мысли? О чем?
– О том, что два года моей жизни – фарс. И продолжать его больше не имеет смысла.
Она закрывает чемодан и катит на колесиках мимо Ильи. Он лишь улавливает любимый аромат духов Юлианы. Травяной унисекс.
– Стой, стой! – вдруг кричит он и догоняет ее уже в прихожей.
Юлиана накидывает на плечи голубое пальто и замирает, в ожидании глядя на него.
– Не уходи, – беспомощно шепчет Илья.
Лицо Юлианы морщится, и она прикрывает тыльной стороной руки дрожащие губы:
– Как ты можешь, Илья? Как ты мог жить два года с женщиной, которая убила твоего ребенка? Ты должен был возненавидеть меня, развестись, а не подыгрывать моей психической болезни. Как ты мог?! – в отчаянии кричит она.
– Я люблю тебя.
– А Зою? Ее ты любил?
Вопрос Юлианы сводит с ума. Илья бессильно закрывает глаза и глухо рычит. Он должен, он должен сказать ей…
– Я… – слова примерзают к губам. – Я…
Надежда в глазах Юлианы тает, и она бессильно качает головой:
– Нам лучше пожить отдельно.
Она уходит. На полу остается грязный плащ. Он точно издевается над Ильей, напоминая о том, что ложью невозможно удержать любимого человека.
IV
В темном узком коридоре не хватает света. Единственная лампочка на потолке жалобно мигает и грозит в любой момент перегореть, но пока что каким-то чудом держится. Мария уже давно собирается сделать косметический ремонт и добавить уюта в свою однокомнатную квартиру с высокими потолками и старинной лепниной на стенах. Точнее, так она говорит сестре Инге, а на самом деле ей глубоко наплевать на то, что дверь в туалете скрипит, а в душевой течет поддон. Квартира нужна, чтобы ночевать не под открытым небом. И чтобы было куда заказать пиццу или роллы.
Мария скидывает стоптанные кроссовки и падает в комнате на разложенный диван под скомканным одеялом. Вот на что она не пожалела денег – это купила дорогой диван, из которого не торчат пружины, потому что сон – единственное, чем Мария не готова жертвовать.
Она отыскивает в подушках ноутбук, но не успевает зайти в Интернет, как раздается звонок скайпа, и на экране высвечивается кукольное личико сестры.
– Ну, наконец я до тебя дозвонилась! – Разговор начинается с капризного голоса Инги.
В руках у нее плойка, которой сестра обычно выпрямляет каре. Но сейчас Инга сердито тычет ею в экран.
– По телефону с тобой не поговорить, вечно занята. Домой к тебе как ни приду, никого нет.
– Было много работы, – вяло отзывается Мария и подпирает кулаком щеку. – Что хотела?
– Как это, что хотела?! А кто дал тебе адрес Юлианы Владимировны? Меня бухгалтер чуть не застукал, пока я рылась в ее кабинете и искала данные сотрудников! Хочу узнать, чем закончился ваш разговор.
– Да ничем. Она отказалась говорить и даже не позвонила. Хотя я закинула удочку…
– Удочку? – Инга замирает от любопытства.
– Ну, типа мне обещали, что она будет разговорчивой. Думала, ей станет интересно, кто слил про нее инфу, но ошиблась.
Мария усмехается при виде побледневшего лица Инги.
– Надеюсь, ты не расскажешь, что это я?
– Конечно, нет. Да и звучит неинтересно. Юлиана точно ничего не скажет, если узнает, что ее сдал администратор клиники.
– А с чего ты вообще решила, что Юлиана Владимировна поможет тебе… с твоей проблемой? – Инга долго раздумывала, какое слово подобрать, чтобы завершить вопрос.
Проблема… Да нет, это далеко не проблема. Это кусок жизни, вырванный с корнем. Это страстное желание вспомнить и дикий страх, что так и случится. Это обожженный череп, на котором не растут волосы. Это дешевые парики. Это абсолютная пустота в памяти, как ее ни напрягай. И мигрени.
– Я встречалась с Верой Никольской и ее сынком. От самой Веры уже ничего не добиться. Она ушла в свой мир, а вот сын сказал любопытную вещь. – Мария стаскивает с головы белокурый парик и швыряет на край дивана.
В глазах Инги мелькает интересная смесь сожаления и смущения. И все же она отводит взгляд.
– Он сказал, что маме внушили ложные воспоминания, слишком счастливые, чтобы быть правдой. И когда Вера поняла это, остатки хрупкого разума не выдержали. Если Юлиана может так манипулировать памятью, я хочу, чтобы она научила и меня.
– Обратилась бы напрямую.
– Ага, – хмыкает Мария и разглядывает свои худосочные ноги в красных леггинсах. – Тогда почему же твои работодатели так старательно заминают это дело и не хотят сделать хотя бы маленькое заявление в свое оправдание? Ты представляешь, какой удар по центру? По репутации? Я уже предвижу заголовки в СМИ: «Психотерапевт, который подменяет твои воспоминания». А мне нужна ее помощь, а не ненависть. Придется встретиться еще раз. Инга, – Мария стучит по экрану, привлекая внимание сестры, – запомни: я найду этого ублюдка. И отомщу!
– Но ведь полиция не смогла его найти…
– Потому что я ни черта не помню. Но вспомню, это лишь вопрос времени, – шипит Мария.
На этом разговор заканчивается. Мария захлопывает ноутбук и спрыгивает с дивана. Да, она вспомнит. Плевать, что прошло два года, а результатов нет. Она не сдастся.
Мария задумчиво разглядывает свое отражение в заляпанном отпечатками зеркале. У нее довольно милое, как у сестры, лицо. Но кожа на голове, покрытая шрамами от ожогов, и пучки волос, которые Мария предпочитает стричь наголо – убивают все сходство.
Полиция не смогла, а она сможет.
Ночь была ужасной.
Небольшой номер в первом попавшемся отеле пах дешевыми ароматизаторами, чтобы перебить вонь прокуренных штор, но в остальном все было терпимо. Свежее постельное белье, протертая пыль на пустых полках в шкафу. В выключенном мини-баре – теплая бутылка воды.
Юлиана надеялась, что уснет беспробудным сном, но стоило голове коснуться подушки, как перед глазами стали проноситься обрывки, скорее даже лоскуты воспоминаний. День рождения – малышке Зое исполняется год. Сначала Юлиана ухватилась за цвет детского платья. Светло-голубой. А затем кропотливыми стежками стала дополнять вышивку. Шоколадный торт, который скорее для взрослых, чем для именинницы. Илья с подарком в нарядной упаковке, сверху криво прилеплен огромный бант.
Юлиана лежала с раскрытыми глазами и вглядывалась в темный потолок, пытаясь понять – реальные это воспоминания или она сама себе их внушила, потому что очень хотела в них поверить? Ведь все вокруг твердят одно и то же.
Сейчас утро, и она сидит на полу среди разложенных фотографий и документов из красной коробки, касающихся ее дочери. И отчаянно ищет хоть одну зацепку, которая докажет, что Юлиана не безумна.
Стационарный телефон на тумбочке звенит, и Юлиана срывается с места:
– Слушаю. Да, это ко мне. Пропустите, пожалуйста.
Буквально через пару минут после разговора в номер стучатся, и Юлиана втягивает внутрь Лизу.
– Спасибо, что пришла.
– Сложно было не прийти, когда ты звонишь в шесть утра и зловещим шепотом умоляешь приехать. – Лиза снимает берет, и становятся видны гладко зачесанные в пучок рыжие волосы. – Дети в саду, муж на работе, я в твоем распоряжении.
– Сначала расскажи, как твои дела с тем преследователем – Гроссмейстером?
Юлиана садится на край кровати рядом с Лизой, под весом которой матрас прогибается в два раза сильнее.
– А, с ним… – растерянно бормочет Лиза. – Поставила камеру в тот же вечер, как ты и посоветовала. Это действительно оказался Денис. Я показала запись его родителям, и они устроили ему взбучку. Оказывается, мальчик решил поиграть в триллер. – Она закатывает глаза.
– Хорошо, хорошо, – лихорадочно произносит Юлиана и сжимает теплые руки Лизы. – Мне надо кое-что тебе рассказать, потому что я хочу услышать твое мнение, мнение незаинтересованного человека.
– В твоем рассказе будет объяснение тому, что ты живешь в гостинице, а не в своей квартире с мужем?
– Да, и это тоже, – выдыхает Юлиана.
Сначала она медлит, не зная, как подступиться к мрачной истории, а потом начинает рассказ с того, как обнаружила коробку с фотографиями из жизни, о которой ничего не помнит. Юлиана опускает свою измену с Валентином и детали грязной истории с четой Никольских. Оставляет лишь то, что касается Зои. Маленькой голубоглазой девочки.
Лиза сначала слушает спокойно, но с каждым словом запинающейся Юлианы ее лицо бледнеет. В конце концов она не выдерживает и опускается на пол, внимательно разглядывая фотографии и распечатки интернет-статей с кадрами с места аварии.
– Из-за этого я ночую здесь. – Юлиана садится рядом с Лизой и поджимает к груди колени. – Не могу простить Илью, что он так долго молчал и поддерживал во мне иллюзию счастливой жизни. Я жила во лжи и сама об этом не подозревала.
– Кто бы мог подумать, что у семейного психотерапевта будут проблемы в браке, – задумчиво замечает Лиза и тут же ойкает. – Прости, я не хотела…
– Ничего страшного, – усмехается Юлиана. – Вечная история: сапожник без сапог.
– Так ты ничего не помнишь?
– Кажется, начинаю вспоминать какие-то моменты прошлого, о которых раньше и не подозревала. К тому же я видела могилу, которой явно несколько лет. И фотографии, осмотр у гинеколога, а также заверения Ильи, его матери и даже моего начальника, – горько усмехается Юлиана. – Мне тяжело бороться с этим, поэтому я и позвала тебя.
Лиза откладывает в сторону фотографию Зои и тревожно вглядывается в лицо Юлианы:
– Чем я могу помочь?
– Мы познакомились с тобой недавно, и ты никак не можешь быть замешана в этом… всем, – она коротким жестом указывает на разбросанные документы. – Я хочу, чтобы ты помогла мне удостовериться в том, что все это ложь.
– Ложь?
– Да, я не могу… Не могу поверить, что вытеснила из памяти и заменила вымышленными воспоминаниями больше двух лет жизни. Почему я не забыла смерть отца? Он умирал тяжело, мучительно. Врачи даже не смогли поставить ему диагноз. А гибель дочери мой разум уже не смог пережить? – Юлиана сглатывает слезы. – Я ведь человек. И вся моя жизнь состоит из воспоминаний. Но я хочу быть уверена, что они настоящие.
– И что ты не создала их, потому что все убеждают тебя в этом? – Лиза будто читает ее мысли.
– Верно.
Лиза вздыхает и некоторое время молчит, ведь в такой обстановке сложно подобрать слова. К тому же до Юлианы начинает доходить, что она просит у подруги слишком много.
– Прости, я не должна была вываливать на тебя свое безумие, – Юлиана пытается разрядить напряжение улыбкой, но Лиза не улыбается в ответ.
– На самом деле мне и правда сложно убедить тебя, что это ложь, ведь мы с тобой тогда еще не были знакомы. Но, – Лиза по-матерински обнимает Юлиану за плечи, – я знаю, твоя семья говорит, что это правда. Думаю, тебе стоит им поверить. К тому же ты сама упомянула, что воспоминания начинают постепенно возвращаться.
Юлиана затихает в ее объятиях и закрывает глаза.
– Тебе страшно, я понимаю. Страшно вспоминать такое. Поэтому ты и ищешь любую зацепку, лишь бы не поверить, что это правда. Но я просто не понимаю, зачем устраивать такой розыгрыш. Я, конечно, видела твоего мужа всего раз, но могу точно сказать, что он тебя любит. – Лиза тихо смеется. – Не то что мой оболтус. И если ты считаешь иначе, назови хоть одну причину, по которой Илье понадобилось придумывать настолько невероятную историю?
Юлиана качает головой.
– Ну, вот видишь. Он же не пытается засадить тебя в психушку. Наоборот, делает все, чтобы ты как можно мягче приняла реальность. Возможно, твоя свекровь права. Вам надо смириться с правдой, пусть и с запозданием, и жить дальше. Роди ему еще одного ребенка и увидишь – в жизни наступят светлые дни, – продолжает увещевать Лиза, и от ее низкого грудного тембра голова Юлианы наливается приятной тяжестью.
– Я всегда думала, что не хочу детей, потому что боялась стать такой же бездушной матерью, как моя. А оказывается, причина кроется в Зое, – наконец шепчет она и чувствует, как слезы сбегают по щекам. Странно, но с каждой слезинкой ей становится легче. Вот сбегает еще одна, и с души будто сваливается камень.
– Прости, если не оправдала твои надежды, – в голосе Лизы проскальзывает сожаление.
– Нет. Я хотела услышать твое мнение и очень за него благодарна.
Лиза устало бросает сумку за тумбочку и закрывает входную дверь на щеколду. Без детей в квартире неестественно тихо. Впереди целый день, столько дел надо переделать, а Лиза морально опустошена настолько, что не может пошевелиться. С трудом доходит до продавленного мужем дивана и садится прямо в выемку. На подлокотнике лежит старый пульт со стертыми от постоянного нажатия кнопками переключения каналов. Иногда Лиза задумывалась: если у мужа отобрать телевизор, он покончит с собой? Или все-таки вспомнит о семье?
Она вздыхает и засовывает руку в складку между диванными подушками. Достает оттуда конверт, который получила на днях.
Лиза ведь и правда поставила беспроводную камеру на лестничной площадке. Пришлось заплатить соседу Вове, который понимал в технике и за деньги готов был молчать. Лишние траты того стоили. Вот только не Дениску с первого этажа она увидела, а длинного худого мужчину в надвинутой на лоб кепке и черной толстовке с натянутым на голову капюшоном. Лиза пронаблюдала, как он пришел, закинул очередной неподписанный конверт в ее почтовый ящик и так же молча удалился, не показав лицо.
А вот содержимое конверта повергло Лизу в такой шок, что она до сих пор ходила как сомнамбула. Внутри она нашла отрезанный локон. А потом нашла у Даши за ухом короткую кудряшку, ровно состриженную. Как она ни пыталась добиться от удивленной Даши ответа, кто и когда срезал его, девочка ничего не знала. А это значит, Гроссмейстер подобрался к ее семье слишком близко. Возможно, заплатил нянечке из детского сада или медсестре. Уже неважно. Он лишь доказал, что не шутит.
Поэтому, прежде чем перевести детей в другой детский сад, Лизе пришлось выполнить последнее требование Гроссмейстера. Сначала оно показалось бессмысленным, но сегодня все встало на свои места.
Лиза всхлипывает, чувствуя, что ее вываляли в грязи, от которой уже никогда не отмыться. Но она сделала это ради детей, да простит ее Юлиана. Она бы поняла. Лиза вытаскивает из кармана широкой юбки мобильный и открывает записи диктофона. Их утренний разговор был сохранен, но прослушивать его заново у Лизы нет сил. Она отправит запись по указанному адресу электронной почты и забудет все как страшный сон. Да, все будет именно так.
Если ты сделаешь то, о чем я прошу, я навсегда оставлю тебя в покое. Это моя последняя просьба.
V
Однажды у моря…
Отец обещал, что вечером они пойдут купаться, а пока Юлиане остается лишь смотреть на море и любоваться переливами на волнах, которые видны прямо из маленького окна ее комнаты.
– Тухлый отдых, – бормочет Юлиана себе под нос и подпрыгивает на месте от испуга, когда позади нее раздается смех.
На пороге комнаты стоит Ангелина, руками придерживая большой живот. В ее наряде со вчерашнего дня ничего не изменилось. Все то же мрачное платье, которое больше напоминает мешок из-под картошки.
– Не хочешь заняться музыкой? – предлагает она.
Улыбка преображает некрасивое лицо, и вот уже в нем нет ничего птичьего.
Юлиана морщится. Как отказаться, чтобы не обидеть Ангелину, которая теперь кажется ей очень милой? Но Лина понимает все без слов и снова улыбается:
– Ладно. А хочешь, покажу тебе свои рисунки?
Последнее предложение звучит заманчивее, и Юлиана спрыгивает со стула.
Комната Ангелины находится напротив гостевой спальни отца, но в ней нет ничего девчачьего. Юлиана ожидает увидеть постер с любимым певцом на стене и стопку зачитанных любовных романов. Так рассказывала о комнате своей старшей сестры школьная подруга Маришка.
Спальня Ангелины совсем не такая, как у Маришкиной сестры. Похоже, здесь живет монахиня, хотя им вряд ли можно беременеть. Но это определенно келья. Одноместная узкая кровать застелена чопорным коричневым покрывалом, которое словно царапает кожу при одном взгляде на него. Массивный серебряный крест над изголовьем подозрительно сверкает. Видимо, Ангелина натирает его каждый день.
Этих двух предметов достаточно, чтобы Юлиане захотелось сбежать из спальни, но она неуверенно замирает посреди комнаты. Сесть на единственный стул возле скромного столика не позволяет воспитание.
– Смотри, – Ангелина достает из тумбочки альбом для рисования и протягивает Юлиане, избегая смотреть ей в глаза.
Юлиана с любопытством раскрывает на первой странице и сразу узнает море и одиноко идущую по пляжу девушку, отдаленно напоминающую Ангелину, только без живота.
– Красиво… я не умею рисовать. Тем более цветными карандашами, – вздыхает Юлиана и переворачивает лист.
На этот раз нарисована девушка и молодой парень, который смущенно протягивает ей сорванную ромашку.
– Мне пришлось научиться, – грустно замечает Ангелина. При виде второго рисунка ее лицо бледнеет и вновь теряет миловидность, приобретая хищные черты. – Я не могу полагаться на свою память…
– Почему?
– Потому что воспоминания – это мутная вода. Ты постоянно добавляешь в нее красок, но от этого становится только хуже. Мы не в силах запомнить все, как было на самом деле. Уже на следующий день детали трансформируются, и с каждым разом изменений будет больше и больше. А затем они начинают тускнеть и растворяться в сознании. – Она печально улыбается. – Я спасаю их с помощью рисунков. И, если начинаю сомневаться, было ли мое воспоминание реальным, пересматриваю свои альбомы.
– О-о-о.
Юлиана ничего не понимает из того, что говорит Ангелина. Так зацикливаться на памяти – глупо. Но, похоже, Лина думает об этом постоянно.
На последнем рисунке девушка вновь одна на берегу моря, а на заднем плане виден дом Кристины Альбертовны, похожий на крепость. Юлиана закрывает альбом и возвращает Ангелине.
– Ты боишься что-то забыть?
– Да, – Ангелина прижимает к груди альбом и горестно вздыхает, – я боюсь забыть всё. Именно поэтому я не хотела иметь детей. Моя болезнь должна была остановиться на мне. Но Господь распорядился иначе.
– Ты болеешь?
Юлиана наклоняет голову и внимательно присматривается к Ангелине. Но по внешнему виду и не скажешь, что она больна. Когда у Юлианы была температура, папа говорил, что у нее блестят глаза и нос красный из-за насморка.
– У тебя температура? – продолжает допытываться Юлиана.
– Если бы… – Ангелина улыбается так, что становится грустно. – У меня хорея… Наследственное заболевание.
Разговор становится все труднее, и Юлиане хочется быстрее уйти. Рисунки больше ее не интересуют, как и воспоминания Ангелины.
– А-а-а, – протягивает Юлиана, надеясь, что Лина догадается закончить странную беседу.
Но та, кажется, погружена так глубоко в себя, что уже не замечает, с кем вообще разговаривает.
– Это ужасная болезнь. И самое страшное, что она вызывает деменцию. Я не хочу, чтобы мой ребенок унаследовал ее, но аборт – это грех. А жизнь, пусть и короткая, все равно остается жизнью.
Наконец Ангелина возвращается к реальности и поспешно прячет альбом в тумбочку.
– Прости, не стоило мучить тебя своими проблемами. – Она порывисто гладит Юлиану по голове и отворачивается в сторону окна. – Кажется, твой отец вернулся. Так что беги к нему, наверное, скоро пойдете на пляж.
Стоит выйти из комнаты Ангелины, как дышать становится легче. Деменция, хорея… Юлиана никогда не считала себя глупой, но сейчас ей кажется, что она и правда маленькая девочка. Так ее называла мама. И, видимо, так оно и есть.
Из всего разговора с Ангелиной Юлиана поняла одно: та не хотела ребенка. И даже думала об аборте. Но если не хотела, зачем тогда завела? Или дети не спрашивают взрослых, когда им появиться на свет?
Отпуск, о котором мечтала Юлиана, не состоялся. Ей удалось урвать лишь пару вечеров на море в компании отца. На третий день он явился в дом Кристины Альбертовны мрачнее тучи. Велел Юлиане собирать вещи, а сам отправился искать хозяйку.
Любопытство – пагубная вещь. Юлиана ставит маленький рюкзак на пол и мышью проскальзывает на первый этаж, ожидая найти взрослых там же, где и в первый вечер – на кухне. Так оно и есть, но помимо Юлианы в коридоре стоит и Ангелина. Прижимаясь к стене, она руками держится за живот, а на лице гримаса то ли боли, то ли отвращения.
– Ой, – Юлиана собирается быстро ретироваться, но тихий голос Ангелины ее останавливает:
– Подожди. Можешь послушать, что со мной сделала собственная мать, – безнадежно шепчет она. – Надеюсь, твоя так не поступит. И надеюсь, в твоей жизни не будет предательства за тридцать сребреников.
Где ее мать сейчас, Юлиана понятия не имеет. И о каком предательстве говорит Лина – тоже. Но она остается в коридоре, а голоса за дверью тем временем становятся все яростнее.
– Вы не должны были разговаривать с этим подонком! – визжит Кристина Альбертовна, видимо, уже не беспокоясь, что ее услышат.
– Я хотел получить полную картину произошедшего, я ее получил, – отрезает отец. – Повторяю, если в первый раз вы не поняли. Олег сказал, что очень нуждался в деньгах, и вы предложили ему сделку. Деньги взамен на то, что ваша дочь забеременеет. Вы знали, что они встречались, хотя Ангелина пыталась скрыть их отношения. По сути, вы дали ему официальное разрешение на секс с дочерью, да еще и заплатили. А теперь решили засадить в тюрьму. Это не просто мерзко, это… Я впервые не могу подобрать подходящего слова!
Слышно, как отец задыхается от злости. Юлиана испуганно глядит на Ангелину, но та будто тонет в своем сознании. Ее взгляд настолько пустой, что в нем не разглядеть ни искорки жизни. Ангелина отталкивается от стены и покачивающейся походкой идет мимо Юлианы. Та с молчаливым сожалением смотрит ей вслед.
– Почему вы так поступили со своей дочерью? – за дверью кухни отец продолжает пытать Кристину Альбертовну.
– Потому что вы не знаете, что такое жить под гнетом наследственной болезни, от которой нет лекарства. Вы что-нибудь слышали про хорею Гентингтона? – шепчет она, но Юлиана прекрасно разбирает каждое слово. – Это генетическое заболевание нервной системы. Психические нарушения, потеря памяти – лишь часть того, что ждет больного. А исход один – смерть. Мой отец умер в сорок пять лет после долгих лет болезни. Бабушка дотянула до пятидесяти. Благодаря вере в Бога и молитвам я избежала тяжкой участи и не унаследовала хорею. А моя дочь, к сожалению, не избежала.
Повисает тишина. Но ненадолго. Кристина Альбертовна медленно продолжает:
– Ангелину ждет короткая жизнь, потому что болезнь стала проявляться очень рано. Но она отказывалась рожать детей. А я не могла поверить, что Бог окончательно покинул наш род, ведь меня же он благословил здоровьем! Поэтому я взяла все в свои руки. Я воспитаю внука правильно, и он не будет болеть. Не будет…
– Вы серьезно верите, что своими молитвами убережете маленького ребенка от генетики? – На этот раз отец скорее изумляется, чем злится.
Юлиана прижимается ухом к двери, стараясь разобраться, о чем они толкуют. Пока понятно одно – Ангелина умирает.
– Мне жаль Ангелину, но ее решение не рожать было более здравым, чем ваши интриги, – продолжает отец. – Вы заключили с Олегом сделку, хотя то, что он согласился, больше смахивает на поступок Иуды. Но сейчас это неважно. Почему потом вы решили посадить его? Он стал шантажировать вас и угрожать, что все расскажет Ангелине?
– Хуже… По условиям сделки он должен был бросить Лину после того, как… сделает свое дело, – с отвращением цедит Кристина Альбертовна. – Но в нем проснулась совесть. Он захотел жениться на Лине.
– Понятно, – папа смеется, однако его всегда заразительный смех звучит горько. – А вы ни с кем не хотите делить вашу внучку или внука.
– Чужое влияние может спровоцировать заболевание, – холодно замечает ужасная хозяйка дома.
– Боюсь, вам надо к психологу. В любом случае, я умываю руки. А вам советую оставить парня в покое. Он достаточно наказал себя сам. Если будете и дальше гнуть свое, во время следствия условия вашей сделки обязательно всплывут, и вряд ли вы добьетесь желаемого. Только потеряете дочь.
– То есть вы отказываетесь?
– Вот именно.
Юлиана отпрыгивает от двери и быстро мчится наверх, страшась, что ее второй раз поймают на подслушивании. Вряд ли отец сейчас в настроении снова ее простить.
Наверху она останавливается напротив комнаты Ангелины. Дверь открыта, а девушка сидит на кровати и держит в руках альбом. Он раскрыт на чистом листе, над ним дрожит карандаш, но Ангелина ничего не рисует, словно боится коснуться бумаги грифелем. Ее лицо страшно искажено, причем гримасы сменяют друг друга так, будто она не управляет собой. То правый уголок рта потянется вниз, то левый глаз непроизвольно моргнет. Подобное Юлиана видела в фильмах про экзорцистов и одержимых бесами.
Внезапно Ангелина вскидывает голову и устремляет на Юлиану опустошенный взгляд. Надо бы сказать что-то в утешение. Вроде «мне жаль», или «моя мама тоже меня не любит». Но вопрос Ангелины вышибает из Юлианы весь дух.
– Кто ты?