I
Разговор с Лизой заставил Юлиану одуматься. И правда, на каком основании она, как шпион, подозревает всех и каждого. Только на том, что сама изменяет мужу?
Юлиана скрипит зубами и опускается на колени, чтобы в последний раз собрать фотографии из забытой жизни. Воспоминания вернутся. Они уже возвращаются, хотя она не хочет себе в этом признаться. Опадают на ее память, как лепестки увядшей розы. Почерневшие по краям, но еще хранящие в себе цвет прошлого.
Юлиана берет распечатку с места аварии, и блуждающий взгляд в очередной раз пробегает по тексту. Странно, но появляется чувство, будто она что-то упускает. Нечто важное, скрытое от глаз, но при этом лежащее на поверхности.
Звонок мобильного прерывает скачущие мысли, и Юлиана кидает документ поверх коробки. Подозрительно смотрит на неизвестный номер. Опять звонят с того света?
– Слушаю! – рявкает она, намереваясь высказать накипевшую злость на весь мир.
– О, день добрый! Или не очень? – звонкий знакомый голос неприятно бьет по ушам.
– Кто это? – Юлиана спрашивает скорее для того, чтобы потянуть время и успокоить нервы. Но пронзительный подростковый голос не узнать невозможно.
– Мария, журналистка. Помните, мы с вами на днях встречались.
– То есть помимо адреса у вас еще и номер мой имеется, – кривит губы Юлиана.
– Не злитесь. Мне всего лишь нужно с вами поговорить. И вовсе не о том, о чем вы сейчас подумали.
Хотя тонкий голосок журналистки вроде бы не изменился, в нем теперь звенит сталь. Таким тоном говорят начальники, не терпящие возражений. Или деспотичные мужья своим забитым женам.
– Кто вам сказал, что я буду с вами разговаривать? Кто дал мои данные?
– Никто, – устало отвечает Мария. – Я сама на вас вышла. Меня зацепил случай с Никольскими, потому что у него есть нечто общее с моей историей.
– И что же?
– Игры с памятью. Остальное расскажу при встрече. Я пришлю вам эсэмэс с адресом и буду надеяться, вы придете.
– Я… – начатая фраза обрывается короткими гудками, и Юлиана раздраженно смотрит на мобильный.
Чтобы куда-то отправиться, нужно выйти из номера. А выйти… Она переводит взгляд на окно и словно наяву вновь слышит выстрелы. По телу пробегает волна мурашек.
Юлиана поджимает губы. Прятаться она точно не собирается. К тому же неизвестно, кто был целью стрелка – она или Валентин. Он упоминал, что в прошлом был связан с нелегальными гонками. У него могли быть опасные знакомства.
Мир порою несправедлив, кнопка. Наверное поэтому я выбрал такую профессию. Хотел помочь ему стать честнее. Но запомни, если ты вдруг столкнешься со злом во плоти, самое главное – не дать себя запугать.
Да, папа, это и правда самое главное. И при этом самое сложное.
Однажды она уже проиграла битву с Евгением, когда испугалась и не захотела признавать, что сможет добиться успеха и без его протекции. Но больше она так не струсит.
Юлиана не ожидала, что Мария выберет для встречи кафе, стилизованное под мрачное средневековье. Антураж не на шутку щекочет нервы, хотя, может, Юлиана уже просто слишком стара для искусственной паутины на криво сколоченных стульях и имитации витражных окон. Она проскальзывает за дальний столик, где, кроме огарка свечи на деревянной столешнице и таких же кривых свечей в настенном бра, другого освещения не наблюдается.
– Извини, пробки.
Не успевает Юлиана осмотреться, как напротив нее садится белокурая журналистка, у которой так и подмывает спросить паспорт и убедиться, что она точно окончила школу.
– Очаровательное местечко, – Юлиана нервно обводит кафе рукой.
За одним из столиков сидит парочка готов, и от их вида становится еще больше не по себе. Нет, Юлиана явно не целевая аудитория этого кафе.
– Люблю здесь работать над статьями, – кивает Мария, – никто не отвлекает. Тихо и мрачно, как раз для меня. И вай-фай отлично ловит. – Она криво усмехается.
– Рада за тебя, – Юлиана с трудом заставляет себя поддерживать неофициальный тон, но желание встать и уйти становится все сильнее. – Я слушаю, – резче, чем собиралась, произносит она, когда официант принимает у них заказ.
– О, моя история укладывается в пару фраз, но сначала ответь: ты правда можешь подправить человеческую память? – В сумраке радужки Марии кажутся неестественно синими. Будто на Юлиану смотрит не живой человек, а кукла с пластиковыми глазами.
– Можно точнее выражаться?
– Я общалась с Верой Никольской. Она точно ку-ку и вряд ли к нам вернется. А вот от ее сына был толк, – щурится Мария. – Он сказал, что после лечения у вас мама стала вспоминать то, чего не было. Это так?
– Почему я должна отвечать? – Юлиана откидывается на спинку стула, и та больно впивается в лопатки.
Официант в костюме пажа приносит деревянную кружку, в которой дымится нечто похожее на черный кофе. А перед журналисткой ставит изогнутый бокал с «Кровавой Мэри».
– Где гарантии, что у тебя под курткой не спрятан диктофон?
Неприглядная жижа оказывается весьма приятной на вкус. Действительно кофе!
– Хочешь гарантию, что мой интерес к этой истории личный, а не профессиональный? – Мария улыбается, но из-за развязной речи и юной внешности улыбка выходит слишком наглой.
Она быстро оглядывается, словно хочет убедиться, что на них никто не смотрит, и цепляется пальцами за кончики кудряшек. Тянет вниз, и волосы медленно сползают набок, оголяя обезображенную ожогами кожу головы.
Юлиана лицезрит тошнотворную картину несколько секунд, и вот уже перед ней вновь сидит белокурая девчонка с кривой ухмылкой на маленьких губах.
– Это подарок от человека, о котором я ни черта не помню. Было только одно короткое послание: «Твоя память принадлежит мне», – пренебрежительно объясняет Мария, будто говорит не о своей жизни. – Теперь ты понимаешь, почему меня интересуют твои способности? Я хочу выяснить, как можно внушить человеку вымышленные воспоминания. И если реально манипулировать памятью, значит, реально и восстановить ее утраченный фрагмент?
– Я…
Юлиана делает несколько глотков кофе, надеясь, что крепкий напиток приведет ее в чувство после увиденного. В последние дни она выпила кофе больше, чем за всю жизнь.
– Что он с тобой сотворил? – Из уст вырываются совсем не те слова, которые она должна была произнести.
– Точно не знаю, – Мария пожимает плечами и ловит губами трубочку с черепушками от «Кровавой Мэри» – Но полиция предположила, что похититель пытался прожарить мне мозги электрошокером. Причем экспериментировал по полной, не заботясь, выживу я или нет.
Она хмыкает и некоторое время буравит взглядом бокал:
– Я ничего не помню о тех месяцах, что пробыла в плену. Все, что знаю, мне рассказали уже после того, как я оказалась на свободе. Видимо, психопату удалось то, ради чего он все затеял, и поэтому он отпустил меня. Прошло два года, и до сих пор по этому делу нет ни единой зацепки. Кто меня похитил, неизвестно. Все спрятано здесь, – она стучит острым ноготком по виску, – и я хочу, чтобы ты помогла мне вскрыть этот ящик Пандоры.
– А ты…
– Я даже к экстрасенсам ходила, – Мария опережает вопрос Юлианы. – Гипноз, долгие сеансы психотерапии, снова попытки воздействовать на память с помощью электричества… Я перепробовала все!
Она бьет кулаком по столу. Из-за грохота в их сторону устремляются косые взгляды.
Юлиану охватывает чувство дежавю, и она не сразу понимает, что повторяет слова Ильи:
– А ты уверена, что хочешь вспомнить? Ты подвергалась пыткам, и кто знает, что там было еще. Организм защитил тебя с помощью амнезии, а ты пытаешься ее побороть.
– Это часть моей жизни, – цедит Мария. – Он забрал ее у меня, и я не успокоюсь, пока не отомщу. Эта тварь должна сидеть в тюрьме! А единственная улика – в моей голове.
– Резонно.
– Теперь веришь, что я стараюсь не ради карьеры?
Юлиана сталкивается с ней взглядом и нервно выдыхает. Столько агрессии и скрытой боли таится в глазах Марии! Она умело прячет чувства за фальшивыми улыбками, но травма гораздо глубже, чем считает сама девушка.
– Верю, но, боюсь, помочь не смогу. Я не волшебница и не верну тебе память, – Юлиана понуро качает головой. – Я в похожей ситуации, – признается она. – Если память захочет, то вернется сама. Просто ты не должна этому препятствовать.
Мария удивленно вскидывает брови:
– Какой неожиданный поворот! И не подумала бы, что ты страдаешь амнезией. Но, – она поднимает ладонь вверх, предупреждая ответную реплику Юлианы, – обо всем по порядку. Сначала я хочу услышать, что ты сделала с Верой Никольской?
Юлиана потирает глаза, забыв про тушь, и машет официанту:
– Тогда мне нужен еще один кофе.
Все время, пока Юлиана ждет второй заказ, Мария молчит. Она погружается в себя, отсутствующий взгляд пугает, будто ее выключили. А губы машинально мнут трубочку коктейля. Но как только перед Юлианой ставят вторую кружку, Мария оживает.
– Хочу сразу сказать, я не знала, что все так обернется, – начинает Юлиана, но кривая ухмылочка Марии заставляет прикусить язык.
– И даже не подозревала? Почти за год лечения даже мысли не возникло?
– Ну, хорошо, – почти рычит Юлиана. – Вера и правда выказывала некоторые признаки вялотекущей шизофрении и признавалась, что фантазирует об убийстве мужа, но Никольский знал об этом и был готов на любые риски, лишь бы спасти их брак. Он очень любил жену и не хотел, чтобы она попала в психушку.
Как только Юлиана делает это признание, ей становится легче. Наконец-то она снова может дышать полной грудью.
– Так они пришли спасти свой брак, или Никольский хотел уберечь Веру от дурдома? – Мария с шумом втягивает через трубочку остатки коктейля и тут же заказывает еще один.
– Первое плавно перетекло во второе.
– И что сделала ты?
– Единственное возможное в их случае, – вздыхает Юлиана. – Подарила Вере счастливые воспоминания об их совместной жизни, в которых она так нуждалась.
От волнения Мария продолжает вертеть в ладонях черный бокал из-под «Кровавой Мэри», не сводя с Юлианы глаз.
– Как? – наконец, хрипло выдыхает она.
– Ну, в случае с Верой все оказалось просто. Она очень сильно мне доверяла, и я стала мягко подталкивать ее сознание к тому, что из-за депрессии она забыла много счастливых моментов, но если их вспомнить, жизнь переменится к лучшему. – От напряжения у Юлианы сводит челюсть. С каждым произнесенным словом она чувствует, что обманулась сама и теперь расплачивается за то, что сделала с Верой. – Я предлагала ей думать об этом перед сном, представлять в деталях, что бы такого прекрасного ей хотелось добавить в свою жизнь. Практиковали с ней методы свободного письма, даже гипноза, и результаты не заставили себя ждать. Ближе к концу терапии она начала «вспоминать». – Юлиана нервно крутит обручальное кольцо на пальце. – Только я недооценила степень Вериного душевного расстройства. Видимо, в какой-то момент она все же осознала, что это ложь. И сделала то, к чему стремилась ее больная душа. Взяла самый большой кухонный нож и… перерезала мужу горло, пока тот спал. – Юлиана закрывает глаза, чтобы восстановить самообладание. – Нужно было настоять на том, чтобы Веру положили в лечебницу. Но Никольский умолял помочь… И я взялась за непосильную задачу.
– То есть вот так просто? Берешь и придумываешь себе воспоминания?
Марии приносят второй коктейль, но она этого не замечает. Ее глаза широко распахнуты, в них плещется недоверие.
– Любому человеку легко внушить вымышленные воспоминания, если это делает авторитетный для него человек. Достаточно сказать: эй, помнишь, лет десять назад мы катались на лыжах в горах. И все, ты уже начинаешь сомневаться, а где сомнения, там и вымысел. На самом деле возможности нашей памяти до сих пор до конца не изучены, потому что они безграничны.
Именно поэтому я так сопротивляюсь словам Ильи.
Юлиана хмурится и не сразу отвечает на вопрос Марии:
– Ну, а ты? Ты сказала, что тоже не помнишь своего прошлого?
Юлиана поднимает на нее тяжелый взгляд, впервые за последние дни осознав, что попала в жуткую паутину лжи.
– Знаешь, после разговора с тобой я уже не уверена, что у меня амнезия.
II
Юлиана задумчиво крутит в руках мобильный, борясь с диким желанием позвонить Валентину. Сейчас, когда в голове сумятица после разговора с Марией, хочется забыться в его объятиях. Именно его, а не мужа. Потому что Илья – последний человек, которому она может доверять.
– Подожди, – Мария поднимает руки, словно признавая поражение в их негласном поединке «Чья история амнезии звучит круче?» – то есть всë говорит о том, что ты забыла родную дочь? Есть документы, фотографии, могила, даже заключение гинеколога, плюс три человека утверждают, что Зоя существовала, но ты все равно сомневаешься?
– И ты туда же, – устало отмахивается Юлиана. Разговор с Лизой завел ее в те же дебри.
– Я хотела сказать, что тебе надо сходить к другому гинекологу.
Перед Марией стоит огромная тарелка со свиным стейком, в котором та лениво ковыряется. Странное меню: сначала алкоголь на пустой желудок и только потом еда.
– Ты серьезно допускаешь мысль, что вокруг меня заговор? – Юлиана с жадностью хватается за подобную возможность.
– Такая уж у меня профессия: сомневаться во всем и все перепроверять. В твоей истории есть существенный момент: муж, свекровь, твой начальник – они знают друг друга и могут иметь общие интересы. И даже к гинекологу тебя директор направил, я ведь правильно уловила?
– Да, – потухшим голосом соглашается Юлиана.
Она, наконец, услышала то, о чем просила, но мысль, что родные люди сознательно обманывают – душит.
– Зачем? – шепчет она. – Зачем им этот спектакль?
– Откуда мне знать? – фыркает Мария. – Ты уверена, что до Валентина не изменяла мужу? Может, это месть? А может, ты просто спятила от горя и отрицаешь очевидное. Во всяком случае, версия с погибшей дочерью звучит убедительно.
Юлиана хватается за голову. Мнение Марии меняется по щелчку пальцев. С другой стороны, какая Юлиане разница? Ей надо принять собственное решение, на чьей она стороне. На их или на своей.
– Нет, не изменяла. Хотя до Ильи жила не как пай-девочка. Я бы и сейчас даже не подумала изменить ему, но столько всего произошло. История с Зоей, неизвестный, который прикидывается умершим Никольским, появление в моей жизни Валентина… Все наложилось одно на другое. – Когда Юлиана начала рассказывать свою историю, она сама не заметила, как с ее губ сорвалось имя Валентина, а потом уже было поздно идти на попятную.
– Точнее, вы с Валентином наложились друг на друга, – хихикает Мария и снова напоминает старшеклассницу, которую допустили до взрослых разговоров. – Ты хоть его любишь?
Отрезвляющий вопрос, ничего не скажешь. Юлиана вздыхает:
– Вряд ли мне сейчас до любви. Теперь я даже не уверена, способна ли на нее. Думала, что люблю Илью и была счастлива все эти годы, но после вскрывшейся правды, если это действительно правда, я не смогу с ним остаться. Мне всегда будет казаться, что он что-то утаивает от меня. А Валентин… Это лишь попытка найти кого-то, кому можно доверять.
– Ну да, ваша история жутко романтична. Секс на рабочем столе, перестрелка в подворотне… – Мария жует кусок мяса с таким видом, будто это изысканный и редкий деликатес.
– В твоих устах это звучит скорее пошло, чем романтично. – Юлиана чувствует, как щеки горят от стыда. – И перестрелки не было, только два выстрела, – быстро переводит она тему.
– Хм, ну, если ты поможешь мне, я дам тебе адрес возможного кандидата в стрелки.
От неожиданности Юлиана забывает дышать. В голове миллион вопросов, а в реальности она лишь беззвучно раскрывает рот.
– Хорошо, – смягчается Мария. – Если не учитывать, что мишенью мог быть твой любовник, то остается лишь один человек, который может желать тебе смерти.
– Сын Никольских, – выдыхает Юлиана.
– Ага, он самый.
– И что ты хочешь в обмен на его адрес?
– Проведи для меня несколько сеансов. Помоги вспомнить. Не знаю, внуши мне мысль о том, что я хоть что-то помню. Мне все равно, я готова на любые эксперименты! – страстно произносит Мария, и от ее лихорадочного взгляда становится не по себе. – Пойми, я не смогу спокойно жить, пока не узнаю, кто меня похитил!
– А если у меня не получится тебе помочь?
– Но попытаться ты можешь…
Кажется, Юлиана подписалась на нечто невыполнимое. Восстановить память – за такое она еще не бралась. А если эта затея провалится? Она всерьез опасается за душевное здоровье Марии. Повторять опыт с Верой Никольской ну никак не хочется.
И все же сейчас в сумке прячется клочок бумаги с адресом. Вот только вряд ли она соберется с духом поехать туда одна.
Мобильный звонит, и от неожиданности Юлиана чуть не роняет его на колени. Она так задумалась, что забыла завести машину, и теперь ледяными пальцами едва может принять вызов:
– Здравствуй, Илья, – устало произносит она.
– Привет. Ты как? В порядке? – то ли сердито, то ли взволнованно спрашивает Илья.
– Да, все о’кей.
– Я бы хотел, чтобы ты вернулась домой. После вчерашнего тебе безопаснее рядом со мной.
– Илья, – Юлиана заставляет себя говорить ровно, игнорируя слова мужа, – скажи, какого цвета были глаза у нашей дочери?
– Не понял…
– Просто ответь. Неужели для тебя это сложный вопрос?
В телефоне угрюмое молчание, и Юлиана задерживает дыхание, стараясь в звуках тишины разгадать мысли Ильи.
– Мне надоело твое недоверие, – глухо произносит Илья. – Голубые. У Зои были голубые глаза.
И в телефоне слышны короткие гудки. Мерзкое завершение разговора.
Юлиана прикусывает нижнюю губу, воскрешая в памяти фотографию дочери. Она надеялась, что неожиданный вопрос поможет поймать Илью на лжи. Но он сказал правду. У Зои были голубые глаза. Такие же, как у ее отца.
От него пахло горящим костром. Этот едкий, насыщенный аромат Лидия запомнила лучше всего, так, словно воспоминание о любовнике превратилось в невесомую дымку от тлеющих поленьев.
Их последняя встреча состоялась больше полугода назад. А если точнее – девять месяцев и девять дней. Короткий роман до сих пор жжет в груди незаживающей раной.
Сейчас, в полумраке гостиной Лидия вертит мундштук между тонкими, сухими пальцами и пытается извлечь из помутневшей памяти нечто большее, чем аромат костра. Но ее попытки заранее обречены на провал. А вспомнить она должна. Потому что каждый раз, погружаясь в прошлое, она думает, что допустила огромную ошибку. Смертельную.
В коридоре хлопает дверь, и Лидия в который раз жалеет, что не забрала у сына ключи. Его бесцеремонные вторжения в ее личную жизнь начинают бесить.
Лидия подхватывает бокал с красным вином и пытается спрятать взгляд на его дне. Илья падает на диван рядом с ней и сжимает голову ладонями, всем видом демонстрируя глубину своего отчаяния.
– Это конец, – шепчет он, и Лидия едва разбирает слова.
– Тогда начни с начала, – холодно отрезает она, не совсем понимая, о чем говорит Илья.
Он поднимает на нее помутневшие голубые глаза, и впервые за всю жизнь вместо обожания в них светится ярость. А по лицу пробегает тень ненависти.
– Ты даже не представляешь, во что я ввязался! И все из-за тебя! – шипит он. – Я люблю Юлиану, а теперь мой брак развалился. Хотя я сделал все, чтобы его сохранить.
– Не понимаю, зачем держаться за девчонку, которая после смерти отца так и не отдала тебе еще двадцать пять процентов юридической фирмы, чтобы вы стали равнозначными владельцами, – фыркает Лидия.
– Тебя всегда интересовали лишь деньги…
Илья говорит на удивление спокойно, но даже не пытается скрыть презрение.
– А ты, как обычно, прячешь голову в песок. Страусы и то ведут себя смелее, – отрезает Лидия. – Хорошо прятаться за маминой юбкой. Прикидываешься, что у тебя не было выбора? – Она наклоняется к нему ближе, и его лицо бледнеет. – Почему ты не послал меня подальше, когда я впервые рассказала тебе историю об отравлении императора Клавдия?
Илья нервно сглатывает. По его лицу катятся крупицы пота. Они искрятся в свете бра, как дешевые блестки.
– Ты моя мать, я не мог тебе перечить, – слабым голосом шепчет он.
Лидия усмехается и вскидывает брови:
– И поэтому ты согласился избавиться от отца любимой женщины… – Она закатывает глаза. – А сейчас приходишь и обвиняешь меня, что твой брак разрушен? Объясни-ка, почему снова виновата я? Ведь я сделала все, как ты просил, и не задала ни единого вопроса, хотя твоя афера еще омерзительнее, чем убийство тестя. Знаешь, если ты и правда любишь Юлиану, то твоя любовь – это любовь больного человека, – спокойно заключает Лидия.
– Виновата ты, потому что только мы двое знали, как на самом деле умер отец Юлианы! – гнев рвется из Ильи истошным криком. – Я не сказал ни одной живой душе, но он знал! И загнал меня в угол!
– Знал что?
По длинному мундштуку с сигаретой пробегает дрожь. Лидия старается сдержать порывистый вдох, но он все равно выдает ее волнение.
– Всё, мама, – с едкой усмешкой цедит Илья. – Что мы – убийцы…
– Какая глупость… – Лидия зубами зажимает мундштук и делает долгую затяжку. – Это невозможно. Кто он? Откуда знает? Я никому не говорила! – голос от волнения хрипнет.
– Он называет себя Гроссмейстером, – Илья откидывается на диван и устало потирает глаза.
– Гроссмейстером? И чего он хо… – Вопрос замирает на губах, когда встревоженная память вдруг подкидывает образ из прошлого.
Лидия застывает, а затем залпом допивает вино. Она вспоминает, как допустила смертельную ошибку.
III
Спорт помогает Алле вытравить из головы лишние мысли, а протеиновые батончики – восполнить потерянные калории. Худеть она не собирается и за модой на худосочных девиц не гонится. Сейчас ее вполне устраивает, что она такая же девчонка, как все, и у нее нет брекетов, а вместо уродских очков – линзы.
Жаль, что память нельзя подвергнуть изменениям так же, как внешность. Переиграть половину жизни. Правда, кое-кто считает иначе…
Алла достает из сумки связку ключей. Над ухом раздается громкий окрик, и она чуть не роняет их на землю.
– Алла! О, прости, – Матвей смущенно отступает в тень дома. – Не хотел тебя напугать.
– Да уж, – бурчит Алла, стараясь выровнять дыхание. – Ты меня караулишь, что ли? Откуда ты вообще узнал, где я сейчас живу?
– Я следил за Валентином, – признается Матвей и натягивает бейсболку на глаза. – Ну, а ты живешь с ним и…
– Следил?! Смеешься? Попахивает сталкерством…
– Знаю… Просто… Ты знаешь, я не знал, – мямлит он.
– В твоем словаре есть еще какие-нибудь слова?
– Я лишь недавно узнал, что вы женаты, – скороговоркой произносит Матвей. – От тебя.
– И? – Беседа начинает напрягать.
Какого черта он хочет? Вид Матвея пугает, кажется, что этот парень побывал по ту сторону жизни. А его разговоры только добавляют жути.
Матвей тяжело вздыхает:
– Я всегда считал, что Валентин не заслужил тебя, и даже завидовал тому, как сильно ты его любишь. А теперь я лишь уверился, что прав. – Он поднимает на Аллу воспаленные глаза.
– О чем ты?
Алла обхватывает себя на плечи. Хотя на улице довольно тепло, но рядом с Матвеем другая температура. Градусов на пять ниже.
– Я видел его с другой женщиной. Он тебе изменяет!
Алла отшатывается и презрительно морщится:
– Что за бред ты несешь?!
– Это правда! – Матвей хватает ее за плечо. Костлявые пальцы оказываются на удивление сильными. – Ты должна развестись с ним и…
– Уйти к тебе? – договаривает за него Алла.
– Нет, – Матвей тут же ее отпускает и снова прячется в тени дома. – О таком я и не мечтаю. Но ты достойна лучшего.
Алла подавляет вздох и затравленно оглядывается. Быстро смотрит на окна их квартиры, но они закрыты неподвижными шторами.
– Зачем ты вообще за ним следил?
– Потому что он знал, что я люблю тебя! – выкрикивает Матвей, и его гневный голос пробирает до нутра. – И все равно женился, хотя обещал… – Он испуганно зажимает себе рот, а глаза лишь чудом не выпадают из орбит.
– Что обещал?
Признание Матвея в любви для нее не секрет. Нужно было быть полной дурой, чтобы не заметить вечно влажный взгляд Матвея. Еще в институте он каждый раз краснел, стоило ей подойти. А она отнюдь не дура, только вот чувства Матвея для нее ничего не значат. По крайней мере, не значили до сих пор.
– Раз начал, договаривай, – грозно наступает на него Алла. – Иначе расскажу Валентину про твои выходки, а ты знаешь, что его лучше не злить.
– Он обещал помочь мне, – понуро сообщает Матвей, – сделать так, чтобы ты в меня влюбилась.
Алла прикусывает нижнюю губу, зная, каким оскорбительным покажется ему смех.
– И ты повелся на это? Начитался бульварных романов для девочек-подростков? Как вообще можно заставить кого-то полюбить? Это… Это так не работает.
– Знаю, но приз был слишком желанным, – сознается Матвей.
Алла видит лишь его макушку, потому что он не решается поднять на нее взгляд.
– Супер, – едко произносит она. – Я стала еще и призом.
Она быстро протирает глаза, чтобы смахнуть слезы, и тут же с досадой ищет в сумке зеркальце, опасаясь, что размазала тушь. Вот она – награда за многолетнюю дружбу, за верность… за любовь. Может быть, родители были правы и Алле не стоило ехать следом за Валентином. Надо было в кои-то веки подумать о себе.
– И за какие же заслуги он обещал тебе такой шикарный «приз»? – Ее голос все равно хрипит от сдерживаемых слез.
– Неважно, – неожиданно отрезает Матвей.
Алла невольно отшатывается. Запихивает уже ненужное зеркало в сумку и фыркает:
– Какого черта Валентин вообще распоряжается мной, как захочет? Ведь я его жена! Впрочем, это я спрошу у него.
– Нет! Просто брось его, и все.
– Он что, камень?! – Алла поправляет на плече сумку. – Я сама решу. Для начала скажи, с какой женщиной ты его видел? Ты ее знаешь?
– Нет, – бормочет Матвей.
– Очень удобно. Тогда с какой стати я должна тебе верить?
– Потому что я не стал бы тебя обманывать! Я видел его с женщиной. Красивой, еще у нее темные волосы… и… и она старше его! – с жаром заявляет Матвей и снова заглядывает Алле в глаза, словно надеется найти в них то, что она дать не в силах.
– Сам же сказал, что любишь меня. Вот и решил отбить таким тупым способом. – Усталость наваливается на Аллу, которая больше не в состоянии вести этот бессмысленный разговор. – Иди домой, Матвей. Спасибо, что предупредил, но с этим я разберусь без тебя. – Она открывает дверь подъезда, а потом захлопывает за собой, даже не оглянувшись.
От короткого разговора с Матвеем гудит голова, ноет сердце и болит душа. А ведь каких-то десять минут назад она была почти счастлива.
Алла быстро взлетает по лестнице и с облегчением закрывается в квартире. Все же этот Матвей до жути странный. От него можно ожидать чего угодно.
– Вернулась? – из ванной комнаты выходит Валентин.
На его лице как всегда нет и тени улыбки. Чаще он задумчив, даже печален, порой рассеян до такой степени, что не слышит, что ему говорят.
Он редко улыбается. Усмехнется, фыркнет, но только не улыбнется.
И все же Алла любит Валентина так сильно, что от этой любви сгорает сердце.
На нем лишь домашние штаны в черную клетку, а черные волосы мокрыми прядями падают на плечи. Кое-где на груди блестят капельки воды, и Алла подавляет в себе желание подойти и слизать их.
– Знаешь, кого я встретила возле дома? – Алла стаскивает кеды и идет на кухню. Организм требует кофе, и немедленно. – Матвея, твоего бывшего одногруппника.
Валентин следует за ней, но вместо того, чтобы налить кофе, моет красное яблоко. Тщательно, даже педантично его вытирает, внимательно рассматривает и только после этого кусает.
– И что? – безразлично бросает он.
– Да он сталкер. Я еще с ним в институте виделась. Типа, тебя искал. А в итоге сегодня подкараулил меня и начал затирать, что видел тебя с какой-то бабой, – как можно безразличнее произносит Алла.
– Он знает, где мы живем?
– Ага, я же говорю – следит. То ли за тобой, то ли за мной. Он не знал, что мы женаты, и, судя по всему, эта новость его не обрадовала.
Валентин задерживает на Алле взгляд, и она отводит глаза в сторону. Ее прошибает холодный пот, она остро чувствует, как неуютно и тесно ей в крохотной кухне съемной квартиры.
– Значит, знает… – задумчиво произносит он.
– Так ты и правда мне изменяешь?
Господи, что Алла творит?.. У нее нет права на ревность. Их брак – это сделка. И сейчас она нагло нарушает условия. По взгляду Валентина понятно, что он думает так же.
– Нет. Ты же знаешь, я не могу тебе изменить, – отрезает он. – А если изменю, то это будет такая же фальшивая измена, как и весь наш брак.
Алла шумно вдыхает воздух. Она сама не заметила, как развела в кружке бурую жижу, мало похожую на кофе. Жутко захотелось вернуться в детство. Там было все просто. Был мальчик, была девочка. Они дружили. А затем в их дружбу вмешалась безответная любовь. И один стал эксплуатировать другую.
Она смотрит в окно, где впервые за последние дни светит солнце и погода по-осеннему солнечная. Какая ирония, что на душе у нее настоящая снежная вьюга.
– Не стоило мне соглашаться на все это. – Усталость в ней берет верх над всем остальным.
Нет сил плакать или закатывать истерики. Нет сил драться, нет сил ублажать. Она могла бы взять и уйти. Но уже на улице ее сердце заноет, а завтра Алла проснется от боли, и болеть будет все тело. Даже если она вернется к родителям, мама не поможет залечить невидимые раны. И Аллу продолжит выворачивать наизнанку, ломать от нехватки наркотика, имя которому – Валентин. Она знает, она проверяла. И не раз.
В итоге Алла вернется, а он словно бы и не заметит ее отсутствия, которое длилось месяц или даже два. И снова в ней разгорится страсть на грани безумия. А Валентин будет почти равнодушен.
– Ты официально стала моей женой. Разве ты не об этом мечтала?
Валентин кидает огрызок в урну и прислоняется плечом к косяку двери. Скрещивает на груди руки, и Алла отмечает, какие они худые. А ведь он даже не красавец. Но почему-то ее неизменно тянет к нему, и не только ее.
– Я мечтала, чтобы ты любил меня.
– Боюсь, я не способен на любовь.
– А на дружбу? – Алла делает шаг к нему. – А на уважение? – Второй шаг, и она замирает напротив.
– Чего ты добиваешься?
Вот теперь он смотрит на нее с раздражением. Это единственное чувство, помимо похоти, которое она еще способна в нем вызывать.
– Ты правда ничего не чувствуешь? Неужели твое детство так повлияло…
– Частично – да, но процентов на шестьдесят я просто такой, какой есть. – Валентин двумя пальцами приподнимает ее лицо за подбородок. – А ты – единственная, с кем я могу не притворяться. Разве этого недостаточно, чтобы ты чувствовала себя особенной? – Он с легкой усмешкой уходит в спальню.
Алла хмурится и делает глоток кофе, с трудом проглатывает горькую жидкость. Как чувствовать себя особенной, если тебя можно пообещать другому? Она поджимает губы. Хоть Валентин и не признался, но она чувствует: Матвей сказал правду.
Женщина, другая женщина… Интересно, а какой он с ней? И кто она? Почему у Аллы такое чувство, что она знает ответ?
Она с грохотом ставит кружку на стол, дыхание становится прерывистым. Надо добиться от него хоть каких-то чувств. Ей нужен хоть один взгляд, наполненный лаской, хоть одно нежное слово. Иначе она сойдет с ума. Если уже не помешалась.
IV
Юлиану встречает пустой холодный номер. Одиночество витает в каждой пылинке. Вот что происходит с человеком, когда он начинает опасаться за собственный рассудок. Он загоняет себя в угол.
Юлиана бросает на кровать сумочку и подходит к столу, где оставила красную коробку. В голове, будто на повторе, крутится их разговор с Марией. Вновь и вновь встает перед глазами обезображенный скальп, скрытый париком.
А потом, незаметно для самой Юлианы, ее мысли углубляются в прошлое. И она как наяву слышит голос матери.
– Когда станешь взрослой, Юля, и у тебя появятся дети, ты поймешь, почему я так поступаю. – Мама заслоняет собой дверной проход чулана, не позволяя Юлиане выйти оттуда. – Иногда дети ведут себя ужасно, и их надо наказывать, но это вовсе не означает, что я тебя не люблю. Нет, как раз наоборот. Мне приходится закрывать тебя в темной комнате, чтобы ты обдумала свои поступки. И больше не ошибалась. В темноте думается лучше. Поверь мне, Юля, когда вырастешь, ты будешь делать так же, как я, – мама улыбается, но слепящий свет за ее спиной мешает разглядеть улыбку, и Юлиане кажется, что на лице у нее оскал. – А теперь посиди здесь и подумай над своим поведением.
Дверь закрывается, оставляя маленькую Юлиану наедине с чудовищами, которые скрываются в темноте.
Юлиана протирает глаза, прогоняя дрянные воспоминания. Она всегда считала, что именно мать виновата в том, что у нее клаустрофобия, и именно из-за матери она не хочет детей. Не хочет их родить, а потом закрывать в темной комнате, потому что не знает, как иначе.
А теперь, получается, виновата автокатастрофа и амнезия? Если верить Илье, это так.
Юлиана кладет в коробку распечатку из Интернета, на которой остановилась, когда позвонила Мария, и вдруг замирает. Она внимательно вчитывается в текст, а волосы на затылке шевелятся от ужаса. О нет, неужели?
Не раздумывая, Юлиана хватает статью, сумку и выбегает из номера. Садится в «Мини Купер» и газует с места, едва он заводится. Нужно кое-что проверить, нужно убедиться, что она права!
Воскресный поток машин еще плотнее, чем в будний день, но Юлиана этого почти не замечает. Она со свистом вырывается из него и давит на газ, уже не контролируя скорость.
Трасса, которая указана в статье… На ней произошла авария, но…
Юлиана наклоняется к лобовому стеклу и разглядывает знаки. С двух сторон от дороги зеленой полосой тянется еловый лес. Неухоженный и когтистый, он смыкается позади Юлианы. А не ко времени начавшийся дождь быстро залепляет стекла.
Наконец Юлиана замечает знак с фотографии – поворот на село Плюхново. И тормозит на обочине. Выходит из теплого салона под колкий дождь, неуверенно оглядывается, ожидая, что в голове вдруг вспыхнут воспоминания, но тщетно. И даже сердце не екает.
Волосы давно намокли, да и сама Юлиана продрогла, но она продолжает стоять на дороге, пытаясь разгадать смысл жестокого обмана, который закрутился вокруг нее.
Ведь если бы в тот вечер она ехала к матери Ильи, то направлялась бы совсем в другую сторону.
На душе странная смесь радости и обиды на Илью. Зачем он затеял эту игру? Зачем разрушил их брак? Множество вопросов, на которые пока что нет ответа.
В кармане раздается звонок, и замерзшими пальцами она вытаскивает мобильный, но при виде неизвестного номера лишь усмехается.
– Алло.
– Здравствуй, Юлиана, – снова поддельный голос мертвого Никольского с этой мягкой журчащей «р». – Расскажи, каково это: сходить с ума?
– Ты немного опоздал, – хмыкает она. – Примерно на полчаса. Сейчас я уже полностью контролирую свой разум, – и она сбрасывает звонок.
Они хотели свести ее с ума. Илья, Лидия, даже Евгений оказался в этом замешан. Что ж, пора потребовать объяснений. Но пока следует собрать как можно больше доказательств.
Впервые за последние дни Юлиана чувствует себя живой. Она пьет крепкий кофе в своем любимом кафе, а перед этим даже плотно пообедала, хотя уже забыла, что такое аппетит. На столе перед ней лежит планшет, и на экране та самая статья, которую она до этого читала лишь в распечатке. И вот уже битых полчаса Юлиана задает себе один и тот же вопрос: почему она не сделала этого раньше? Почему не попыталась отыскать в Интернете посвященную аварии статью из газеты? Тогда бы она увидела, что там совсем иные слова. Видимо, в глубине души Юлиане хотелось верить мужу.
Юлиана еще раз перечитывает статью, пытаясь свыкнуться с действительностью. Авария произошла два года назад, лобовое столкновение, в котором чудом выжила лишь двухлетняя девочка Зоя. Родители погибли на месте, виновник автокатастрофы – водитель «Киа Спортедж» – тоже. В другой статье Юлиана находит, что Зою поместили в детдом, поскольку о ней некому оказалось позаботиться. Вот так из мертвой девочка она превратилась в очень даже живую.
Юлиана глушит в себе желание увидеть настоящую Зою, а не могилу с крестом, в которой на самом деле лежит непонятно кто.
А Евгений? Ему какая выгода от этой огромной лжи? Подумать только, все они пытались ради шутки переписать ее жизнь!
Юлиана звонит Илье. Пора расставить все точки над «и».
Он отвечает быстро, но вместо знакомого «Привет-привет», она слышит усталое:
– Здравствуй…
– Я сегодня была на месте аварии, – с ходу начинает Юлиана, – и знаешь, вряд ли по той дороге я бы доехала до твоей матери.
Илья напряженно молчит, и она продолжает:
– А сейчас я смотрю на настоящую статью из Интернета, и там нет ни слова обо мне.
– Значит, ты узнала правду, – выдыхает Илья, и Юлиана слышит в его голосе откровенную радость и долгожданное облегчение. – Я бы все равно не смог дальше это скрывать.
– Так, может, объяснишь?! Зачем понадобилось убивать наш брак ложью?
– Объясню, но не по телефону. Это все Гроссмейстер… Где ты сейчас?
– В торговом центре «Пантеон», – напряженно отвечает Юлиана.
Гроссмейстер… Где-то она уже слышала это имя.
– Я приеду через пару часов. Дождись меня и… Юлиана?
– Да?
– Я люблю тебя.
Юлиана поджимает губы и сбрасывает вызов.
Лидия слишком стара для подобных игр. Еще пару лет назад у нее были силы и энергия, однако непутевый сын не смог довести дело до конца. Хотя ей казалось, что она воспитала его сильным и жестким. Но он не рос в беспробудной нищете, как она, не знал, что такое вечная нужда, и поэтому не понимал, как важно порой бывает заглушить совесть.
Позавчера Лидия провела вечер, утешая Илью и стараясь не вспоминать, что именно она стала причиной его проблем. Чертова любовь, чертова наркота!
Лидия откидывает покрывало и впервые за день встает из постели. Уже поздний вечер, и если открыть окно, то можно вдохнуть холодную изморось, покрывшую деревья и траву. С сумеречного неба стерты все звезды. Вот и в темных глубинах ее души девять месяцев назад разыгрались нешуточные страсти, которые задушили в зародыше осторожность.
Лидия разглядывает в зеркале свое уставшее лицо. Нельзя лечить мигрень красным вином. Побочный эффект сразу выползает в виде мешков под глазами и гадких брыльев, которых еще вчера не было. Она вздыхает. Молодость не вернуть, даже если в тебя влюбляется красивый, сильный мужчина. Как же его звали? Теперь, когда она вспомнила, что под действием наркотиков рассказала любовнику о том, как отравила отца Юлианы, постепенно стали всплывать и другие детали. Евгений, да, его звали Евгений, и от его насыщенных духов, напоминающих запах костра, пробирала дрожь.
Что еще?.. Еще она помнит, как он целовал ее и шептал, что у него никогда не было подобной женщины. И Лидия повелась, словно молодая дурочка. Ей хотелось ему верить, и она поверила. В угаре, в дыму наркотического бреда – господи, Лидия даже не может вспомнить, какую дурь они курили! – она провела незабываемый месяц. А потом он исчез. Теперь она сообразила, что это случилось на следующий же день после того, как она рассказала про Клавдия и бледные поганки. Попеременно хохоча и плача над своей погубленной душой, душой убийцы.
Тогда она не связала эти два события. А стоило бы…
И сейчас Евгений, взяв пафосный псевдоним Гроссмейстер, шантажировал Илью. Да, у него не было официальных доказательств, в тюрьму их не засадят, но Юлиана будет в ужасе от такой правды. Это скажется на отношениях сына и невестки, хотя, похоже, их уже и так не спасти, каких отчаянных усилий ни прилагал бы к этому Илья. Похоже, его обвели вокруг пальца, заставив плясать под чужую дудку.
Размеренный стук в дверь заставляет Лидию напряженно замереть. Слишком поздно для гостей. У Ильи есть ключ. К тому же на двери висит звонок.
Лидия накидывает на плечи пеньюар и в домашних меховых тапочках выходит в коридор. Одинокой женщине жить в загородном доме сложно. И страшно.
Она смотрит в глазок, но фонарь освещает пустую подъездную дорожку. Никого. Может, она перепила вина?
Лидия осторожно приоткрывает дверь и замечает на пороге черный конверт. На нем белыми прописными буквами выведено: От Клавдия…
От страха перед глазами проносятся золотые искры. Лидия быстро поднимает конверт и закрывает дверной замок на три оборота. Сердце ускоряет бег, пульс просто зашкаливает. Руки дрожат так, будто она неделю пьет не просыхая. Лидия вскрывает письмо и достает белый квадрат. На нем безликим почерком написано: Молчи, иначе…
Что иначе – догадайся сама, но как только Лидия переворачивает послание, все становится ясно. Ком встает в горле, а желудок скручивает от острой боли. Она видит фотографию своего сына. На ней избитый до крови Илья привязан к стулу, его голова измученно опущена на грудь.
Молчи, иначе твоего сына убьют.
V
Однажды у моря…
Богдан ненавидит церковь. Бабушка пытается ему внушить, что спасение лишь в любви к Богу, однако уже сейчас, в свои десять лет, он понимает, что бабушка просто фанатичная дура. Но стоит Богдану ослушаться, как бабушка ведет его в комнату матери. Он боится туда заходить. Мама всегда его пугает. Она лежит, привязанная к кровати. Ее тело дергается, лицо тоже. Бабушка говорит, что так выглядят одержимые бесом. На вопрос: «Почему мама?», ответ один – она прогневила Бога.
Несмотря на это, Богдан, зазубривая молитвы наизусть, продолжает ненавидеть церковь. Просто потому, что ее обожает бабушка, а он все делает ей наперекор.
Иногда к ним приходят люди в белых халатах. В такие дни бабушка отвязывает маму от кровати и пишет отказ. Так называется бумажка, которую она отдает этим людям. А ведь они настаивают, что его маме будет у них лучше. Лучше дожидаться смерти…
Однажды Богдан набрался смелости и зашел к маме без бабушки. Это случилось несколько лет назад. Он хотел, чтобы она вспомнила его и обняла, как в далеком детстве. Но мама не вспомнила. Она смотрела на него равнодушно, почти безжалостно. А он не мог понять, почему ее память перестала работать? Почему из маминой головы стерся родной сын? Бабушка обвиняла во всем своих любимых бесов, но он не верил…
– Зайчик, ты сделал домашнее задание?
Бабушка заглядывает в комнату. Ее приторный голос царапает слух.
– Сделал. – Он разглядывает ровные, округлые буквы в тетради. Русский язык, потом математика, а завтра утро снова начнется с изучения Библии.
Иногда ребята, с которыми Богдан знакомился на пляже, приходили в восторг, узнавая, что он на домашнем обучении. Для них не ходить в школу – рай. Но потом он видел на их лицах шок, когда они понимали, что он не знает, что такое Интернет, что у него нет даже захудалого компьютера, зато он может процитировать любую строку из Библии.
После этого Богдан осознал, в какой информационной яме живет. И принялся собирать знания по крупицам. Втайне от бабушки.
– Это хорошо. Вечером пойдем гулять по пляжу. Морской воздух очень полезен для здоровья.
Как будто бы он сам не знает!
– А сейчас навести маму. Кажется, у нее период Божьего благословения.
Богдан в ужасе смотрит на бабушку, а пальцами впивается в сиденье своего деревянного стула. Божье благословение – это еще одна вещь, которую он ненавидит. В такие моменты мама может произносить отдельные фразы, изредка вспоминая что-то из прошлого. Она вспоминает все что угодно, кроме него. Сначала он радовался, что к ней возвращается память, но потом ему стало больно каждый раз слышать от матери вопрос: кто ты? Боль постепенно превратилась в безразличие.
– Можно, я не пойду? – бормочет Богдан, заранее зная ответ.
– Нет, – жестко отрезает бабушка, и ее черные глаза становятся похожи на чернильные кляксы. – Пойми, зайчик, это для твоего блага, – ее голос смягчается. – Ты должен видеть, что происходит с нашим родом, если мы идем против Бога. Твоя мать вела себя ужасно. Сбегала из церкви, не слушалась, отреклась от веры. Видишь, что с ней стало? А теперь посмотри на меня, – горделиво добавляет она. – Ты сам видишь результат Божьей любви.
– Вижу, – хмуро отвечает Богдан, но желания пойти к матери у него не появляется. Наоборот, хочется бежать куда глаза глядят из этого дома. Из этой жизни, что ему досталась.
Бабушка уходит, показывая, что доверяет ему. Верит, что он и сам навестит мать.
Ничего другого не остается. Богдан выходит из комнаты, и, хотя до спальни матери всего несколько шагов, этот путь кажется бесконечно долгим. Наконец он нерешительно толкает дверь и заходит внутрь кельи. Пахнет больницей, и стены такие же белые, как там. Настроение стремительно падает. Мать лежит на кровати, ее руки привязаны мягкой лентой к изголовью. Глаза открыты, и взгляд проникает в самое нутро Богдана.
Он поворачивается, чтобы уйти, и тут тихий, слабый мамин голос останавливает его:
– Мальчик мой… Богдан.
Он удивленно смотрит на нее, впервые за долгие годы услышав, как она зовет его по имени.
– Мама?
Он не уверен. Вдруг с ним говорит один из бесов, которые захватили ее душу и о которых постоянно твердила бабушка?
– Иди сюда.
Ее исхудалое тело дергается, но у нее все равно нет сил даже пошевелить пальцем. И сделать глубокий вдох.
– Мама, ты помнишь меня?
Он нерешительно подходит ближе, но не рискует к ней прикоснуться.
– Беги.
Еще одно слово, и Богдану становится холодно. Бежать? Куда? И главное, от кого?
– Беги. Живи. У тебя… мало времени.
Богдан вглядывается в худое лицо матери. Ее слова звучат жутко. Он хочет сбежать. Но единственный человек, который мог бы ему помочь, скоро умрет. Его заберут бесы.
Глаза мамы снова пустеют. Нечистая сила опять овладела ею, но, кажется, самое главное она успела сказать.
Беги.
Короткое слово отзывается в Богдане страхом. Холодными мурашками по телу, которые застревают в кончиках пальцев.
Это был последний раз, когда мама вспомнила Богдана. На следующий день она умерла.