I
Пятиэтажка, в котором живет Матвей Никольский, такая же серая и безликая, как остальные. Двор заставлен автомобилями, некоторые втиснуты даже на пешеходные дорожки. Валентин едва находит место припарковать мотоцикл.
– Ты сегодня какая-то тихая, – замечает он, когда Юлиана слезает и молча протягивает ему шлем.
– Алла знает, – вырывается у нее, будто все это время она ждала разрешения поделиться своими новостями. – Знает о нас. Сегодня приходила ко мне на прием и… Это было ужасно. Я пытаюсь не думать об этом, но на душе все равно так мерзко, словно я помоев наелась.
Валентин со вздохом прячет шлемы в сиденье и привлекает ее к себе:
– Не переживай, это должно было случиться. Не стоило мне поддаваться на уговоры родителей и жениться на Алле. Наверное, я никогда ее и не любил по-настоящему. Мы с ней разные, – говорит он в макушку Юлиане. – А вот ты словно создана для меня. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Юлиана запрокидывает голову:
– Ты не представляешь, как важно мне было услышать это от тебя. В последнее время я напоминаю себе поплавок, который оторвался от лески и никак не может отыскать берег.
– Ну что ж, тогда цепляйся за меня и не утонешь, – ухмыляется Валентин. – А вопрос с Аллой я решу. Наш брак не удалось спасти, зато судьба подарила мне тебя.
– Мою совесть это не успокоит. Я должна сохранять браки, а не разрушать чужие жизни. Но в последнее время только это мне и удается.
– Просто выбрось из головы. Я так часто поступаю, и сразу легчает.
Валентин берет ее за руку, и они в тишине идут к подъезду. Их отношения так же обречены, как брак Ильи и Юлианы или Валентина и Аллы. Да и что такое любовь? Она проходит, обнажая черные пятна – изъяны людей, которые ни смыть, ни закрасить. Кому-то везет, и он находит пару на всю жизнь, а кто-то терпит чужое счастье. Лишь немногие решаются жить свободно. И для себя.
Юлиана отметает лишние мысли. Она здесь и сейчас. И ей надо разобраться с той чертовщиной, которая возникла в ее жизни.
Они находят нужный подъезд, и некоторое время Юлиана в нерешительности смотрит на домофон.
– Спасибо, что пошел со мной.
– Я бы ни за что не отпустил тебя одну. Даже если этот Никольский не Гроссмейстер, у него точно имеется на тебя зуб.
– Я не хотела, чтобы так вышло с его семьей, – хмурится Юлиана.
Когда она посвящала Валентина в детали своей взаимосвязи с Никольскими, челюсти сводило, будто от зубной боли. Зато теперь Валентин знает все ее прегрешения.
– Я это понимаю, ты это понимаешь. А он – вряд ли.
Юлиана вздыхает и протягивает руку к домофону, но кисть безвольно падает, так и не дотянувшись до цели.
– Его может не быть дома, – шепчет она.
– Не узнаешь, пока не позвонишь.
– Он может не открыть.
– И может вообще оказаться ни при чем, – усмехается Валентин. – Какая квартира?
– Двадцать девять.
Он быстро набирает цифры, и раздается характерный сигнал. Юлиана задерживает дыхание, сама не зная, чего ждет. Но когда из домофона слышится молодой мужской голос, она на мгновение теряется и не находит что сказать. Почему ей казалось, что на нее начнут орать заранее, еще до того, как она представится?
– Слушаю.
Юлиана прочищает горло и осторожно произносит:
– Здравствуйте. Меня… кхм… зовут Юлиана Евсеева. Я бы… Я бы хотела встретиться с Матвеем Никольским. Я…
Она не успевает договорить, как дверь пищит, и Валентин поспешно дергает за ручку, пока замок разблокирован.
– Так просто?
Юлиана в растерянности смотрит на Валентина, а тот подталкивает ее внутрь.
– Я думала, он мне не откроет. Особенно когда узнает, кто я.
– Не обольщайся. Возможно, он подготовил для тебя томагавк, – ухмыляется Валентин.
– Спасибо за поддержку, – бубнит Юлиана, но послушно входит в серый подъезд.
В нем явно недавно курили, потому что ядовитый запах моментально въедается в волосы. Мелкий ремонт, как нерадивая хозяйка, пытается навести лоск, но на стенах перед глазами мельтешат белые пятна известки в местах сколов, а под ногами ощущаются неравномерно сбитые ступени.
– Не хочу подниматься! – выдает Юлиана и пытается развернуться, но Валентин стискивает ее плечи и толкает вперед.
– Если ты хочешь узнать правду, то должна это сделать.
– Лучше бы я узнала, куда пропал Илья. Он обещал все рассказать. А Матвей вряд ли чем-то поможет, – бормочет она.
Если бы рядом был отец, она бы, как трусливая девчонка, спряталась за его спиной. Но отца нет. А Валентин упорно толкает Юлиану вверх и не позволяет сдаться под натиском страха.
– У меня дурное предчувствие, – шепчет она. – Не стоит нам туда идти.
– Остался последний пролет, – отвечает Валентин.
Они поднимаются на третий этаж, и Юлиана замирает перед квартирой под номером двадцать девять. На этот раз она прячется за спиной Валентина, однако легче не становится. Дверь приглашающе приоткрыта. Но за ней кромешная темнота. И тишина.
– Идем.
Валентин толкает дверь и медленно, походкой хищника заходит внутрь. Их встречает удушливый запах старости, которым пахнут вещи, годами не видевшие свежего воздуха.
В квартире тихо. Так тихо, наверное, бывает лишь в морге. Зато сердце Юлианы извивается за ребрами, как будто змею бросили на раскаленный камень. Она выдыхает, и эхо вздоха прокатывается по узкому коридору, где пол завален обувью, а стены стыдливо прячутся за старыми куртками.
– Здравствуйте! – Юлиана не выдерживает тишины, и на ее приветствие в дальней комнате кто-то шуршит. – Матвей? Меня зовут Юлиана, я была психотерапевтом у ваших родителей…
– Ты так быстро тараторишь, боюсь, он ничего не понял. И судя по тому, что нас не встречают, вряд ли у него все в порядке с головой, – шипит ей на ухо Валентин.
В комнате раздаются торопливые шаги и снова затихают.
– Я пойду первым. А ты стой здесь, – велит Валентин.
Юлиана не успевает поймать его руку, и он скрывается в страшной комнате. Почти сразу раздается звук, больше похожий на рычание тигра. И крик:
– Она должна была прийти одна!
Грохот, пыхтение, кажется, на пол полетел стул. Юлиана слышит, как Валентин чертыхается. Она не выдерживает и бросается в комнату, холодея от мысли о том, что может увидеть.
Комната и правда выглядит так, будто в ней уже год никто не живет. Хотя, судя по распластавшемуся на полу парню, это не так.
Валентин стоит, потирая правое плечо, и хмуро глядит на Матвея. Тот лежит на животе, лицом к Юлиане, и его худые черты невольно вызывают ассоциацию с вампиром. Рядом валяется зеленая бейсболка, края ее козырька засалены так, что невооруженным глазом видны отпечатки пальцев.
– Это он? – неуверенно уточняет Юлиана, хотя вопросы излишни.
Парень до ужаса похож на мать. Перед глазами снова встает бледное мышиное лицо Веры Никольской.
– Думаю, да. Похоже, забаррикадировался здесь и ждал тебя, – фыркает Валентин. – Дурак надеялся, что ты одна явишься. – Он подходит к окну, плотно занавешенному черными шторами, и раскрывает их. Дневной свет высвечивает клубы пыли, которая заполняет воздух. – Пришлось его утихомирить.
Юлиана подходит к покосившемуся столу, заваленному пустыми упаковками от сим-карт. Вдоль стены лежат сами симки, поломанные надвое. И старый, со стертыми кнопками мобильный, с которого он звонил и писал дурацкие эсэмэски.
– Я ведь могла и не прийти, – словно во сне произносит Юлиана. Касается пальцами семейной фотографии: чета Никольских и их сын Матвей посередине. А позади счастливой семьи цветут розы. Под их сенью дремлет дикий шиповник, который только и ждет, когда сможет вырваться на волю.
– Думаю, псих видит мир в другом свете. Наверное, унаследовал шизофрению матери.
Юлиана вздрагивает. Порой она забывает, что исповедовалась Валентину.
– Ясно одно – он ждал тебя.
– И это пугает.
Юлиана опасливо притрагивается ногой к пистолету. Валентин отбросил его подальше от Матвея, и теперь оружие, будто черный паук, застыло на покрытом разводами линолеуме.
– Что будем делать? – Юлиана присаживается на край единственного стула. – Я бы хотела узнать у него, где он держит Илью? Да и вообще, как он все провернул? Причина мне ясна, – вздыхает она. – Жажда мести затмила ему разум.
– Хочешь, вылью на него ведро воды? – Валентин направляется к двери, но Юлиана вскрикивает:
– Нет! Не оставляй меня с ним!
– Да он вряд ли тебе навредит, – ухмыляется Валентин. – Я быстро.
Он уходит, и Юлиана остается наедине с Матвеем. Пусть тот без сознания, но по коже у нее бегут мурашки. И воздух такой густой, тягучий, сладкий, как ваниль, что даже не продохнуть.
Юлиана складывает руки на коленях, как прилежная школьница, и пытается сосредоточиться на сердцебиении. Один удар, второй… Сердце бьется, значит, она жива. На кухне слышится бормотание Валентина и грохот посуды. Третий удар…
Матвей срывается с места, набрасывается на Юлиану и опрокидывает ее навзничь. Трещит стул, кто-то кричит, кажется, это она сама. Ледяные пальцы сдавливают шею, острые ногти впиваются в кожу. А затем худое лицо Матвея исчезает из поля зрения, и она, наконец, может вздохнуть полной грудью. Но не решается подняться. Так и лежит на грязном полу, пытаясь осознать, жива ли? И что случилось? Сколько прошло времени, она не знает. Просто над ней вдруг нависает Валентин, подхватывает под мышки и ставит на ноги.
– Жить будешь, – он осматривает ее шею. – Царапины неглубокие, но лучше обработать. Неизвестно, когда он в последний раз мыл руки. – Валентин раскраснелся, а глаза как две узкие щелки. – Не смог догнать урода!
– Быстро бегает? – Юлиане плевать на это, но надо что-то сказать, чтобы доказать себе, что она еще человек.
– На удивление, да, – Валентин внимательно на нее смотрит и качает головой. – Ты измотана. Иди домой и выспись. А на работе лучше не появляйся.
Она представляет пустую, холодную квартиру, которую оболгали, испоганили так же, как ее собственные воспоминания, и морщится.
– Я не хочу домой.
– Тогда куда? У меня дома Алла… к сожалению, – последние слова он шепчет.
Но Юлиане все равно. Ее сознание отказывается воспринимать действительность, но последнее, чего она сейчас хочет, это остаться одной.
– Отвези меня к Лизе. Она – моя единственная подруга. И тоже связана с Гроссмейстером.
Лиза впускает ее, несмотря на поздний вечер. Наверное, ошалелый вид Юлианы смущает подругу, потому что она теряет боевой вид и вместо тысячи вопросов молча проводит Юлиану на кухню. Дети спят, муж сидит перед телевизором и смотрит футбол. Несмотря на терапию Юлианы, функция интерьера его вполне устраивает. Зато Лизе стало легче. Она больше не требует от мужа того, чего тот априори не в состоянии дать. Терпит, молчит и ждет, когда дети подрастут и она сможет развестись.
– У тебя все в порядке? – смущенно интересуется Лиза.
Она выглядит несколько неуклюжей на маленькой кухне, обставленной с большой любовью. Желтые занавески с рюшами, кружевная скатерть без единого пятнышка и соринки. Вот она – настоящая хозяйка дома. Порой Юлиана жалела, что не обладает и толикой таланта Лизы создавать уют. Возможно, будь она более домашней и хозяйственной, Илья не стал бы участвовать в дурацкой игре с воспоминаниями. Игре, в которой оказалась замешана даже Лиза.
– Какой порядок, если я никому не могу доверять?
Рука Лизы дрожит, пока она разливает чай по кружкам, и несколько капель падают на безупречную скатерть. Юлиана вдыхает насыщенный аромат роз. Блекло-розовые лепестки плавают даже в чае.
– Юлиана, – осторожно начинает Лиза, но не договаривает.
– Ты так настойчиво убеждала меня, что я неправа и мне стоит поверить мужу. – Юлиана сжимает кружку, хотя та обжигает пальцы. – Все пытались внушить мне заведомо лживую историю, да только не вышло, – она усмехается. – Хотя, если так подумать, я почти поверила. Еще пару дней, и я бы «вспомнила». Но кто-то недоглядел «легенду». Из-за одной детали весь карточный домик развалился.
– Юлиана, я понимаю, ты злишься… Поверь, если бы я хоть на минуту подумала, что ты пострадаешь, я бы призналась! Но он изводил меня несколько месяцев, я спать не могла, я боялась за детей, я… – Голос Лизы дрожит, и она нервно сглатывает. – Я не понимала, что происходит, я запуталась…
– Ты сказала, что Гроссмейстер – твой сосед, – замечает Юлиана.
– Он так приказал. Сначала велел привести тебя в кафе в определенный день и в определенное время, потом – убедить, что твой муж говорит правду. Я и сама до конца не знала, обман это или нет. А зачем мы ходили тогда в кафе, я до сих пор не понимаю.
«Зоя!»
Юлиана снова слышит крик проходившей мимо «Кукушки» женщины. Он все подстроил, все рассчитал. Воссоздал сцену из вымышленного прошлого, чтобы подстегнуть ее разум. Как грамотно, как точно… Неужели Матвей Никольский способен на такое? Он похож на наркомана и доходягу, и все же именно он звонил ей от лица убитого отца. Еще один способ поколебать уверенность в себе, заставить сомневаться в собственной адекватности.
Юлиана вздыхает:
– Ты пыталась защитить семью, – и в знак примирения делает глоток чая.
– Все разрешилось? – наивно интересуется Лиза.
– Если бы… Боюсь, все лишь начинается. И становится только хуже.
– А Илья что говорит?
– Уже ничего. Я не знаю, где он…
– О господи!
Юлиана кидает в рот печенье. Она не ела целый день, даже не вспоминала про еду.
– У тебя есть перекись водорода? Хочу обработать царапины, – она откидывает волосы, обнажая шею.
Глаза Лизы округляются, она поспешно приносит вату и перекись, бормочет:
– Я помогу, – и в попытке хоть как-то загладить свою вину обрабатывает раны Юлианы. – Кто это сделал?
– Подарок от Матвея Никольского. Я думаю, он и есть Гроссмейстер. Можешь показать письма, что он тебе слал?
– Я все выкинула, – качает головой Лиза и прячет перекись в аптечку.
Пучок растрепался до такой степени, что рыжие волосы облаком стоят вокруг головы.
– Но у меня есть кое-что другое. – Она вдруг срывается с места и вскоре возвращается на кухню с ноутбуком. – Я ведь и правда поставила камеру, и один раз засекла Гроссмейстера. Правда, мне это ничего не дало, но вдруг тебе поможет.
Она включает ноутбук и выводит на экран видео. Юлиана жадно разглядывает лестничную площадку и почтовые ящики. Слава богу, камера цветная, но, когда в кадре появляется парень – весь в черном, – по спине бегут мурашки.
Это точно не Матвей. Судя по грязной бейсболке, тот никогда ее не снимал. Возможно, даже ночью. А на экране – человек в черной кепке и с капюшоном на голове.
– Ну? – нетерпеливо интересуется Лиза.
– Нет, я его не знаю. – Юлиана пересматривает видео. – И по телосложению сложно понять. Худощавый, похож на моего начальника, но это не доказательство, – вздыхает она. – Видимо, Гроссмейстер действовал не один. Ему кто-то помогал, может даже несколько человек.
– Господи, – шепотом повторяет Лиза, и в ее глазах отражаются все страхи Юлианы.
– Ты не против, если я переночую у тебя?
– Конечно, нет, – улыбается Лиза. – Только закроюсь на все замки. Так спокойнее.
II
Юлиана отменила все сеансы на неделю вперед. Заболела. Такое ведь бывает у обычных людей? Изображать внимательного психотерапевта, когда шарахаешься от любого звука, не лучший вариант. Да и кто ее упрекнет, раз даже сам директор вот уже третий день не появляется в центре?
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться домой. Больше нельзя подвергать опасности семью Лизы. Подруга и так натерпелась из-за нее страху. Юлиана со всем разберется сама, пусть пока и не знает как. Пусть ей и хочется забраться под одеяло и представлять, что она вернулась в детство.
Горячий душ и плотный обед через не хочу помогли ей успокоиться. А затем пришел на удивление крепкий сон, больше напоминающий кому.
Утренний телефонный разговор с Валентином крутится в голове, словно песня на повторе.
– Ты уверена, что хочешь с ним встретиться? Не забывай, Матвей сбежал, а значит, ты все еще в опасности. Мы даже полиции ничего не можем предъявить, кроме того что влезли в чужую квартиру.
– Не уверена. Но я точно знаю, что больше не могу оставаться в неведении. Все, что у меня есть, – это несколько шахматных фигур. Евгений, Матвей, Илья и Гроссмейстер… Я должна расставить их на доске.
В телефоне повисает гнетущая тишина.
– Хорошо, я согласен. Вечером заеду за тобой, и ты поговоришь со своим начальником.
– Нет, это плохая идея. Вряд ли он мне что-то расскажет.
– Тогда что ты хочешь?
– Проследить.
Разговор состоялся всего несколько часов назад, но томительное ожидание превращает их в годы. Поэтому, когда они, наконец, подъезжают к дому Евгения, Юлиана не верит, что все это происходит с ней. Она – и слежка… а что дальше? Кража, убийство?
– Как Алла?
Юлиана теребит пальцами ремень сумки. Не хватает сил, чтобы разорвать его в клочья.
– Не знаю. Мы еще не разговаривали. Скорее всего, она ночевала у своих родителей, которые уже и не рады, что нас поженили.
По крыше автомобиля стучат капли дождя. Он крадется, как бесшумный хищник, нарастает и застает врасплох. Буквально через пару минут морось превращается в ливень, который с оглушающей яростью обрушивается на землю. Ветви деревьев порывисто колышутся на ветру, а неудачники, которых непогода застала на улице, бегут по двору, уже не надеясь добраться домой сухими.
– Когда вспоминаю наш разговор, хочется провалиться сквозь землю от стыда.
– А ты забудь, и жизнь станет проще, – хмыкает Валентин.
– Единственное оправдание – ты вскружил мне голову. Но ты ведь на десять лет моложе, а значит, ответственность за наши отношения на мне. Великовозрастная дура. Никогда не думала, что моя карьера психотерапевта закончится так печально…
– В смысле? – Валентин оборачивается к ней, и черные брови сходятся на переносице.
В надвигающихся сумерках на его лицо падают тени. Они придают резкость чертам, делают Валентина еще притягательнее. Он похож на плохиша, он и есть плохиш. Видимо, Юлиана, как и многие женщины во все времена, повелась на темную красоту.
– А ты думал, я смогу работать по специальности после того, как разрушила ваш брак?
– Ты ничего не разрушала, – цедит Валентин.
– Позволь мне самой решать.
С минуту они буравят друг друга взглядами, но в итоге Валентин, фыркнув, отворачивается.
Юлиана вздыхает. Становится слишком темно, и слабый свет фонарей едва пробивается сквозь мрак и дождь.
– Сколько времени? Я уже устала… Глупо следить за ним в такую погоду. Поехали по домам.
На Юлиану наваливается апатия и желание зарыться в гору из одеял на месяц. А затем проснуться и понять, что все проблемы решились сами собой.
– Сейчас почти одиннадцать, подождем еще, – отвечает Валентин и пригибается к лобовому стеклу. – Смотри, это не твой начальник? Садится в «ауди».
– Да!
От неожиданности Юлиана подпрыгивает на сиденье и нетерпеливо стучит ладонью по панели:
– Поехали за ним! Он уезжает!
Валентин заводит машину и едет за «ауди» на некотором отдалении. Он очень грамотно следит за Евгением, не приближается на опасное расстояние и в то же время успевает повернуть следом, не потерять на перекрестке. Затихающий дождь играет на руку, дымкой заслоняя их от Евгения. А ночь прикрывает там, где не справляется дождь.
Их путешествие заканчивается возле ночного клуба, куда только-только начинают съезжаться посетители. Неоновая вывеска режет глаза вульгарностью, а название «Распутье» говорит само за себя.
– Не помню, когда в последний раз была в клубе.
Юлиана наблюдает за Евгением, бодро заходящим внутрь. По нему и не скажешь, что он чем-то встревожен или есть причины, по которым он не появляется в собственном медицинском центре.
– Напомни-ка, разве сейчас клубы не закрыты из-за пандемии?
– Закрыты. Но этот работает. Догадайся, кому он принадлежит? – усмехается Валентин и глушит машину.
– Очередному чиновнику. Можешь не продолжать, – кривится Юлиана и выбирается под мелкий дождь, который, впрочем, почти закончился – лишь редкие капли холодными иголочками впиваются в кожу.
Они заходят в клуб, где нет привычной духоты и толчеи. На танцполе всего пара девушек, на их лицах черные маски с ультрафиолетовыми узорами. Компанию им составляет безнадежно пьяный мужик, едва стоящий на ногах. У барной стойки Юлиана замечает Евгения. Тот о чем-то переговаривается с барменом сквозь грохочущую музыку, затем показывает ему большой палец и идет к одной из девиц в маске.
Валентин хватает Юлиану за руку и увлекает за широкую колонну, откуда они в безопасности могут наблюдать за Евгением и дальше. От басов в груди ухает сердце, по полу стелется густой дым, он же наполняет легкие. Светомузыка цветными линиями прорезает искрящийся полумрак, и в глазах мельтешат бесконечные огни.
– Смотри, они уходят, – кричит Валентин на ухо Юлиане, но та и без него видит, что Евгений вместе с девицей уходят с танцпола, лишь несколько минут потоптавшись под модные ремиксы.
Они осторожно следуют за этой парочкой. Евгений сворачивает в узкий коридор, крепко держа за руку длинноногую девушку в серебристом платье. Ее светлые волосы колышутся вдоль спины.
– Кажется, идут в туалет.
Так и есть. Евгений и незнакомка скрываются в мужском туалете, и Юлиана в нерешительности замирает перед красной дверью с большой буквой «М».
– Я проверю, – криво улыбается Валентин и заглядывает в туалет, а затем скрывается внутри.
Юлиана остается одна и устало прислоняется к стене. В коридоре музыка с танцпола доносится слабым биением. Хотя это, похоже, единственный работающий клуб в городе, многочисленными посетителями он похвастаться не может. Что Евгений забыл в этой дыре – большой вопрос.
Когда они встречались, пусть и недолго, он водил Юлиану в дорогие рестораны, где подают морепродукты и коллекционное вино, где скатерти белее снега, а столовые приборы сверкают почище бриллиантов в ушах женщин. Нет, этот ночной клуб определенно не уровня Евгения. И все же он был здесь и прятался с неизвестной девицей в туалете, как озабоченный школьник.
Валентин выходит из туалета довольно быстро. На лице кривая ухмылка:
– Закрылись в кабинке и точно не книги читают.
– Но это же общественный туалет, – морщится Юлиана.
– Некоторые не такие брезгливые, как ты. Будем ждать, или на сегодня хватит? У тебя вид, будто ты разгружала фуры несколько суток без перерыва.
– Ты прав. Я устала от этой бессмысленной слежки. Отвези меня домой, а завтра я позвоню ему либо заявлюсь в гости.
– Без меня – не вздумай.
– Хорошо.
Юлиана пытается улыбнуться, но губы не слушаются, они онемели, словно под анестезией.
В зале она не сразу идет к выходу, а сначала заворачивает к бармену. Валентин держится за ее спиной, и Юлиана ловит себя на мысли, что начинает привыкать – он всегда рядом. Неужели их отношения не просто пустышка?
– Эй, – Юлиана окликает высокого парня с выбритыми висками, и когда тот подходит ближе, замечает, что его карие глаза подведены черным карандашом, делая взгляд глубже. – Тот мужчина, в синем пиджаке, что он у тебя просил?
Бармен хитро улыбается и кивает на напитки у себя за спиной:
– Выпить, что же еще?
Юлиана тяжело вздыхает. Она прекрасно помнит, что Евгений ничего не пил. Она выуживает из сумочки тысячную купюру и плашмя кладет на стол:
– А так?
– А-а-а, – протягивает бармен и ловкими пальцами прячет деньги в задний карман джинсов. – Не сразу понял, про кого говорите. Евгений – наш завсегдатай, он часто здесь бывает. Когда не в духе или, как он сам выражается, «в полной заднице».
– И? – торопит его Юлиана.
– Что – и? – Снова глуповатый взгляд, от которого возникает жгучее желание дать бармену в морду.
Юлиана скрипит зубами и вновь открывает сумку, но холодный голос Валентина звучит неожиданно четко среди грохочущей музыки и неразборчивых выкриков диджея:
– И ты сейчас скажешь, для чего он сюда приходит, иначе после работы с тобой может приключиться беда.
И бармен, и Юлиана вздрагивают и молча смотрят на Валентина. Его глаза кажутся совсем черными, почти бездонными.
Бармен поджимает губы и обиженно поводит плечом:
– Он снимает девочек легкого поведения. Развлекается с ними всю ночь, платит щедрые чаевые и сваливает. У меня спрашивает, кого можно подцепить, – коротко, сухо и, наконец, по делу отвечает он.
Юлиана не успевает сказать спасибо, потому что Валентин разворачивает ее и мягко подталкивает в сторону дверей.
Они выходят в ночной город, и Юлиана с облегчением вдыхает свежий после дождя воздух. От него приятно кружится голова, как от легкого шампанского на пустой желудок.
– Точно мы узнали только одно: Евгений в полной заднице, – довольно заявляет Валентин.
– Не ожидала от тебя угроз.
– С некоторыми людьми по-другому никак…
Валентин притягивает к себе Юлиану, и у нее перед носом возникает купюра в тысячу рублей:
– Кажется, это твое.
– Как?..
– Считай, что бармена замучила совесть и он сам вернул деньги, – усмехается Валентин и накрывает ее губы поцелуем.
На короткое мгновение Юлиана теряется в пространстве, растворяясь в ощущениях. Но когда Валентин отрывается от нее, она вновь возвращается в реальность, и сомнения, словно хищные птицы, окружают ее. Стервятники, не иначе… Вот только она еще жива.
– Может, стоит дождаться Евгения?
– Пьяного, после бурного секса? Думаю, его машина здесь не первую ночь будет ночевать, – Валентин кивает на «ауди» и садится в свой старенький «Форд Фокус». – Так что вряд ли это хорошая идея, – добавляет он, когда Юлиана устраивается на пассажирском сиденье.
– Тогда вези меня домой, – шепчет она. – На сегодня хватит.
Валентин молчит, но в его молчании кроется гораздо больше смысла, чем в любых словах.
– Знаешь… Наверное, мне стоит ее навестить, – произносит Юлиана, когда он тормозит возле пятиэтажки.
– Кого «ее»?
– Зою. Ее ведь на самом деле зовут Зоя. Она осталась сиротой. И я… По сути, я тоже сирота. У меня никого нет, – задумчиво говорит Юлиана, вглядываясь в темноту двора.
– Как хочешь, – пожимает плечами Валентин. – Здесь я тебе не помощник – ничего не понимаю в детях.
– Я тоже. Я вообще их не люблю.
– А что они тебе такого сделали, что ты их не любишь?
Юлиана открывает дверь и впускает холодный осенний воздух. Ответ не идет на ум.
– Вот видишь, – улыбается Валентин. – Думаю, дети здесь ни при чем. Настоящая причина кроется в твоем прошлом.
Звонок в дверь посреди ночи – к беде. Он проникает тревожным гудением в самое сердце, и его отголоски еще долго дребезжат в ушах, заставляя бояться.
Юлиана открывает глаза и садится в кровати, взволнованно вслушиваясь в тишину. Но кроме собственного сердцебиения и тяжелого дыхания ничего не слышит.
Показалось?
Она почти готова снова лечь, когда очередной звонок сбрасывает ее с кровати на пол. Дрожащими руками она включает настольную лампу и вглядывается в темный коридор. На часах четыре утра. В такое время не ждешь гостей.
Юлиана встает и на цыпочках подходит к двери. Ошиблись дверью? Подростки хулиганят? Сосед из тридцать четвертой опять по пьяни перепутал этаж? В голове рой предположений, но когда Юлиана заглядывает в глазок, то, что она видит на освещенной лестничной площадке, лишает ее рассудка. Из груди вырывается дикий полустон-полувсхлип, она поспешно открывает двери и бросается к недвижимому телу на грязной плитке подъезда.
– Илья? – шепчет Юлиана и нежно прикасается к изуродованному лицу мужа.
Господи! А ведь она думала, это очередной обман… Но нет: по всему телу у него кровоподтеки, а на висках характерные следы от ожогов. Его пытали, и долго…
Грудь мерно вздымается, и Илья стонет. Кажется, его ресницы трепещут.
Живой!
Звук его голоса заставляет Юлиану действовать. Она вытирает слезы и бежит в квартиру. Вызвать скорую, надеть спортивный костюм, деньги, документы Ильи… На пол летят ненужные папки, пока она, наконец, не находит в шкафу его паспорт и медицинский полис.
Юлиана возвращается к Илье и бережно подносит к его губам стакан с водой:
– Попей, милый, попей… Тебе станет легче…
Но вода течет по его подбородку и лицу, лишь смочив губы. Юлиана вздыхает и отставляет стакан в сторону. А затем закрывает квартиру и садится на пол рядом с мужем, мысленно считая секунды в ожидании скорой.
На площадке тихо, дом спит, а Юлиана отчаянно гонит от себя мысли, что Илью сюда кто-то принес.
Кто-то позвонил в ее дверь. Кто-то хотел, чтобы она его нашла. И этот кто-то – Гроссмейстер. Человек без имени.
Юлиана осторожно берет руку Ильи и сжимает. Вдруг у него сломан позвоночник? Вдруг он уже никогда не очнется? В горле встает ком, и слезы снова катятся по лицу. Быть сильной и сдержанной не получается. Да, он обманывал Юлиану, но он хотел сказать правду и поплатился за это. А скорая, как обычно, едет так долго. Даже ее истерические крики в телефон, что человек при смерти, вряд ли подстегнули медиков. Остается уповать на то, что больница совсем рядом. И что у скорой найдется свободная машина.
Юлиана еще раз оглядывает мужа и впервые замечает в его нагрудном кармане сложенный вдвое лист бумаги. Она вытягивает его двумя пальцами и видит слово «Гроссмейстер». Сердце делает сальто.
Звенит домофон. Господи, неужели случилось чудо и скорая проскочила все светофоры? Юлиана срывается с места и открывает двери подъезда. Внизу раздается писк магнитного замка, слышится топот.
Юлиана прячет письмо в карман. Потом, все потом.
Дальше все происходит как в тумане. Медики кладут Илью на носилки и спускаются на лифте, а Юлиана, спотыкаясь на каждой ступеньке, едва добирается до первого этажа и садится в карету скорой помощи.
Ее заваливают вопросами, но что она может сказать? Что ее муж исчез, а она даже не попыталась его найти? Конечно, тут не обойтись без полиции. Да, Юлиана расскажет все, что знает. Но не сейчас. Сейчас спасите Илью. Он умирает…
В больнице она оплачивает отдельную палату, за которую приходится выложить круглую сумму. В ковидное время отдельная палата – роскошь. Весьма популярная роскошь, если главврач больницы закрывает глаза на лежащих в коридорах больных ради возможности заработать.
Вновь тянутся томительные часы ожидания. Юлиана сидит на обшарпанной кушетке в коридоре. До нее доносятся кашель, хрипы, но она словно выпала из реальности. Лишь изредка машинально поправляет маску на лице и вдыхает смешанный запах медикаментов. Ждет, когда ее пустят к мужу, и пытается дозвониться до Лидии, но та недоступна. После десятой попытки Юлиана сдается.
Она дождалась. Уже рассвело, когда ее отводят в палату. Она комкает в руках письмо от Гроссмейстера, которое уже успела прочитать, и жалеет, что не сделала этого раньше. Тогда она не волновалась бы о том, выживет Илья или нет.
«Юлиана, здравствуй.
Мы с тобой еще не встречались, но я знаю о твоей жизни столько, что мне кажется, я тебя вырастил. Кое-чего не знаешь даже ты. А сейчас хочу открыть тебе маленький секрет, связанный с твоим мужем. Кстати, как он? Надеюсь, ему уже лучше.
Я не хотел, чтобы с ним все так вышло. Но он нарушил правила игры, решив рассказать тебе правду. А ты была к ней не готова. Поэтому мне пришлось забрать его память, так что не удивляйся, что, очнувшись, Илья тебя не вспомнит. Я похитил его воспоминания…»
После этой фразы Юлиана вспомнила Марию. Оказалось, ее история связана с историей Юлианы гораздо теснее, чем думали они обе.
«…Правда, не знаю, все ли. Но последние годы он точно забыл. И тебя вместе с ними.
А еще у меня его мать. Ты ведь пыталась позвонить Лидии? Так вот, она – моя гостья. Не стоило ей приходить к тебе с той фотографией. Я надеялся припугнуть Лидию, но не учел ее боевой характер. Память твоей свекрови мне тоже придется подкорректировать. Если она выживет (а мои опыты довольно непредсказуемы), я верну ее вам с Ильей почти целую и почти невредимую…»
Манера маньяка писать о пытках, как о погоде, выводит Юлиану из себя. Как можно быть таким самодовольным, когда от твоих рук страдают люди? Причем этот негодяй выражается так вежливо и вычурно, будто они находятся на светском приеме в окружении сливок общества.
«…И не рассказывай обо мне полиции. Не люблю светиться, сама понимаешь. Если на Лидию тебе наплевать, подумай о Лизе и ее беззащитных детках. С ее дочерью я успел познакомиться. Милая девочка, совсем как ты…»
Юлиана простонала ругательство, понимая, что Гроссмейстер крепко держит ее за горло.
«…А теперь – десерт. Знаешь, чтобы вынудить всех разыграть этот провинциальный спектакль, пришлось изрядно потрудиться. Особенно с твоим мужем. Заставить его сотрудничать было нелегко, ведь он так тебя любит. И правда любит, даже несмотря на то, что сделал. А сделал он нечто ужасное.
Я был вынужден вплотную подобраться к его матери, этой увядающей кокетке. Но игра стоила свеч. Она покаялась мне в своих грехах, благодаря чему я смог договориться с Ильей. Но он пошел против правил. Жаль, жаль… Я ведь считал, что он сильный мужчина и с ним точно не возникнет проблем. Потому что как иначе они с Лидией смогли бы отравить твоего отца, а затем бесстыже лгать тебе в глаза целых два года? По сравнению с ними я – божий одуванчик…»
На этих словах Юлиана стиснула письмо. Буквы стали расплываться перед глазами, но она продолжала читать, хотя каждое слово вонзалось в нее, будто нож.
«…Лидии пришла в голову чудная идея подмешать твоему отцу в пищу ядовитые грибы – бледные поганки. Они действуют чрезвычайно быстро, и их трудно обнаружить в крови. Никто так и не понял, что твоего отца отравили, даже он сам. Лидия так хотела, чтобы юридическая фирма принадлежала ее сыну, что была готова на все. Вот только она думала, что ты отпишешь Илье ненужный тебе бизнес, но просчиталась. Потому что любящий муженек был не готов причинить тебе вред. От такой заботы веет гнилью, не правда ли?
Здесь мое письмо заканчивается. Я и без того рассказал тебе больше, чем нужно. Дальше решай сама.
Очень жаль, что мой эксперимент провалился. Я вложил в тебя столько сил и труда, а итог оказался прискорбным. Но я все еще не теряю надежды поставить новый опыт. Поэтому…
С нетерпением жду встречи.
Юлиана стоит перед койкой Ильи, а перед глазами от ярости пляшут красные круги. Ей хочется выплеснуть на него всю злобу, ненависть, но, когда муж поднимает веки, она читает в его голубых глазах непонимание.
– Где я?
В этом вопросе столько боли, что даже при большом желании она не может заподозрить Илью в притворстве. И не поверить письму тоже не может. Ведь это все объясняет: Илья боялся, что она узнает правду, поэтому лгал. Убийца ее отца – ее собственный муж.
– Ты правда ничего не помнишь?
Кажется, она смотрит ему в душу, исследует самые темные уголки его сердца, но там лишь пустота. Пустота сквозит и у него во взгляде. Пустотой пропитаны слова мужа. Нет больше Ильи – весельчака и задорного парня, который когда-то за руку вывел ее из бездны отчаяния. Перед ней потерянный человек – без прошлого, без имени.
– Ты знаешь, кто я? – с надеждой спрашивает он, и в душе Юлианы шевелится крошечный комок жалости, который она тут же топчет.
Хочется не верить письму, но в нем содержится единственное разумное объяснение тому, что Илья ввязался в игру Гроссмейстера. И единственное разумное объяснение трагической скоропостижной кончины отца. Да, Юлиана никогда не искала в его смерти подвох, но он ушел слишком внезапно, заставив ее погрузиться в бездну отчаяния. И теперь она припоминает странное поведение Ильи. Бессонницу, которой он страдал после смерти свекра. Его ночные кошмары, его попытки что-то рассказать ей, которые он тут же переводил в шутку. Она была так поглощена своим горем, что не обращала внимания на мужа. А стоило бы.
– Нет, не знаю, – шепчет Юлиана и выходит из палаты.
Конечно, потом ее отыщут, ведь она его жена. Но рано или поздно Юлиана с ним разведется и больше никогда в жизни не увидит. У Ильи есть мать, есть двоюродные братья, с которыми он редко, но все же общался. Это их воз, пусть они его и тянут. Без нее.
Юлиана спускается на первый этаж, выходит на улицу. Уже день, и ноги отказываются ходить из-за усталости. Холодный ветер пронизывает тонкий костюм, но это все ерунда.
Внутри Юлианы тихо и пусто. Она изводила себя тем, что изменяет мужу, а ведь тот совершил куда более ужасное прегрешение. Убил единственного человека, который действительно любил Юлиану.
Нет сил даже плакать. Или просто нет слез. Она их выплакала раньше, когда боялась, что Илья умрет. Горькая усмешка искажает губы. Какая она дура!
Юлиана опускает голову и утыкается взглядом в скомканное письмо. Столько слов, а самого главного Гроссмейстер так и не сказал.
Он не ответил: зачем ему Юлиана?
III
По тротуару стелется туман, напоминающий бесконечный сигаретный дым. Он холодит ноги, да и в целом на улице довольно зябко. Осень заканчивается, сдает позиции надвигающейся зиме.
Утренняя пробежка прочистила голову, но вот жизнь привести в порядок так просто не получится. Вчерашний день был адом. После больницы Юлиане не удалось отдохнуть. Ее вызвали в полицию и несколько часов мучили допросом. Знает ли она, кто мог сотворить такое с ее мужем? Скорее всего, его пытали электрошокером, к тому же у него сотрясение. Кто-то очень хотел, чтобы Илья потерял память. Неужели Юлиана даже не подозревает кто? У него есть враги? Возможно, клиент, который остался недоволен его работой? Какие отношения у вас в браке? Любовница? Его мать исчезла, это явно звенья одной цепи, что вам об этом известно? Почему вы не сразу заявили о пропаже мужа? Поссорились? Какова причина? Вы ведь совладельцы бизнеса?
Вопросы сменяли друг друга, но Юлиана выдержала и ни словом не обмолвилась о Гроссмейстере. С этим психопатом шутки плохи. Если она расскажет правду, пострадает не только семья Лизы…
Юлиана сворачивает во двор и трусцой добегает до своего подъезда. С губ срывается облачко пара. Помнится, в детстве она представляла, что курит и выдыхает дым. Так хотелось поскорее стать взрослой. Кто бы теперь забрал ее обратно в детство? Пусть там и была мать, которая не понимала, зачем ей нужен ребенок.
Юлиана прикладывает ключ к домофону и под бодрый писк замка заходит в подъезд, где еще холоднее, чем на улице. Вся будущая жизнь представляется в черном свете. Еще пару недель назад она была счастливой замужней женщиной. А теперь? Ее муж под влиянием шантажиста сначала пытался свести Юлиану с ума, а потом сам превратился в жертву. А ее начальник, скорее всего, психопат. И она боится общаться с единственной подругой, чтобы не навлечь на ее семью еще больше проблем. Подводя итог: ни семьи, ни работы, ни друзей. Но, помимо ее бед, есть еще одна, которая не идет из головы уже несколько дней: девочка Зоя, живущая в детдоме. Девочка, которая оказалась реальней, чем вся жизнь Юлианы.
Она протирает глаза – в них будто песок – и снова набирает номер Валентина. Абонент недоступен. Она не может дозвониться до него уже второй день, и страх холодной рукой уже держит за горло.
Из тени подъезда выступает мужской силуэт, и от неожиданности Юлиана отшатывается к стене. Хватает доли секунды, чтобы понять, кто это. Тот самый человек с видеозаписи Лизы. Та самая толстовка, кепка. Такой же высокий, худой.
Ноги сами срываются с места, и вот уже Юлиана несется наверх, стремясь как можно скорее спрятаться за дверью квартиры. Она слышит позади тяжелые шаги, но не смеет даже обернуться, чтобы не потерять драгоценные секунды. От ужаса голосовые связки сжимаются, и вместо истошного крика из груди вырывается лишь хриплый писк.
Юлиана на ходу вытаскивает ключи и на удивление с первого раза попадает в замочную скважину. Вваливается внутрь квартиры и…
Следом за ней неспешной поступью, словно прогуливаясь, заходит Гроссмейстер. Дверь захлопывается. И Юлиана остается заперта с ним один на один.
Связка ключей выпадает из рук. От громкого звона она вздрагивает, отступает и упирается спиной в стену. Если это конец, то, по крайней мере, она умрет достойно.
Гроссмейстер поднимает лицо, и только сейчас Юлиана видит знакомые ухоженную бородку и усы.
– Евгений? – выдыхает она. – Я так и знала…
– Что ты знала? – рычит он. – Может, просветишь меня, потому что по твоей вине моя жизнь превратилась в сущий ад?
– По моей вине?..
Что-то в его голосе заставляет Юлиану усомниться в своих догадках. Видя, что она молчит, начальник отодвигает ее в сторону и, не разуваясь, идет в коридор.
– Где кухня? – не оборачиваясь, кричит он. – А, вот она. После вчерашнего сушит до невозможности.
Когда Юлиана тоже приходит на кухню, ее босс жадно пьет воду, будто только что вернулся из путешествия по Сахаре.
– После вчерашнего? – Юлиана проскальзывает за стол, потому что ноги уже не держат.
– Хватит притворяться. Сейчас здесь только ты и я, а не психотерапевт и начальник. Видишь, я даже не спрашиваю, почему ты не на работе, хотя Инга мне весь телефон оборвала.
Евгений устремляет на нее синие глаза. Раньше от этого глубокого взгляда у нее мурашки бегали по телу, а теперь ей абсолютно все равно.
– Я видел тебя в клубе. Но когда освободился, ты уже ушла.
Хотя он и попросил оставить притворство, Юлиана не осмеливается уточнить, чем же он был занят.
– Ну, так что ты знала? – он возвращает ее к разговору и снова набирает стакан воды.
– Видимо, уже ничего. Почему ты скрываешься? Напугал до чертиков! Это же надо такое придумать!!
Когда шок отступает, Юлиану охватывает ярость и желание расцарапать Евгению лицо.
– Потому что он не должен знать, что мы виделись. Кстати… Ты никого из посторонних не приводила домой? – Евгений настороженно осматривается. – Здесь может быть прослушка? Черт, сам же Илья мог поставить! – Он с грохотом отставляет стакан и матерится. – Хотя тогда компромат на меня уже выложен в Сети и терять нечего. – Он неожиданно переходит от злости к истерическому смеху и громогласно хохочет.
– Кажется, тебе не помешает консультация специалиста. – Юлиана шумно выдыхает и переплетает пальцы.
– Не мне одному. Где Илья?
– Делаешь вид, что не знаешь? – Юлиана из вредности отвечает ему вопросом на вопрос.
Евгений хмурится:
– Последние три дня я толком не выходил из дома. Только вчера… Нужно было выпустить пар.
Юлиана хмыкает. Все мужчины почему-то выпускают пар именно так, будто других способов в помине нет.
– Он в больнице. Черепно-мозговая травма и амнезия. Очень удобно для убийцы моего отца, – выплевывает Юлиана.
Она вскакивает со стула и находит в шкафчике недопитую бутылку коньяка, которую мучила уже который день. Не церемонясь, делает глоток прямо из горлышка. Огненный напиток прокатывается по пищеводу и падает в пустой желудок, но пройдет еще какое-то время, прежде чем Юлиана ощутит хоть каплю фальшивого облегчения. Евгений отбирает у нее бутылку и тоже пьет, даже не морщась.
– Никогда не думал, что буду распивать с тобой спиртное на кухне, – тихо роняет он. – Ты серьезно? Насчет Ильи. Он в больнице?
– Серьезней некуда.
– Тогда дело дрянь. Я думал, что он инсценировал свое похищение. У меня-то на кону всего лишь репутация и бизнес, а здесь… – Взгляд шефа задерживается на Юлиане, и в нем столько сожаления, что она отводит глаза. – Мне правда жаль. Узнать, что твой муж оказался способен на убийство…
– Вместе с моей свекровью, – мрачно добавляет она.
– На самом деле я знал, что они сделали.
Юлиана вскидывает голову, не веря своим ушам. Евгений снова делает глоток и протягивает ей бутылку, на которую она даже не смотрит.
– Где-то год назад, может месяцев девять-десять, я попался на крючок шантажиста. Некто, назвавшийся Гроссмейстером, заставил меня соблазнить Лидию и накопать на нее грязи. Тогда я еще не знал, что вы родственницы, – вздыхает он. – Пришлось согласиться. В ход пошло все, даже наркотики. Они-то и развязали ей язык.
Юлиана слушает его, еле дыша. Она боится, что лишний вздох спугнет Евгения, и тот замкнется в себе.
– Честно говоря, не думал, что узнаю такое, – продолжает он. – После ее исповеди я долго не мог отмыться. Кстати, только тогда и понял, что она – твоя свекровь. Сначала думал, однофамилицы. Рассказать тебе правду побоялся. Ну а потом объявился Илья, прижученный тем же Гроссмейстером, и мы начали дурить тебе голову… Гребаные марионетки, – горько усмехается Евгений. – Последние пару месяцев я носил письма твоей подруге, Лизавете. Слава богу, меня не заставляли их писать. Я просто брал их в условленном месте и бросал в почтовый ящик.
– И чем же он шантажировал тебя?
– Скажем так… Есть некие фотографии, которые никто не должен увидеть, – видимо, Евгений замечает непонимание в ее глазах и сухо поясняет: – Я – сексоголик, Юлиана. И никогда этого не скрывал, хотя ты и пыталась обмануться. А еще я люблю пожестче. Так ясно?
– Да я сразу поняла, мог не продолжать.
Она допивает остатки коньяка, не обращая внимания на недовольное лицо Евгения. Злость притупляется спиртным, голова приятно тяжелеет, и разговор перестает казаться серьезным.
– Я до сих пор не могу собрать картину воедино.
– Разве? Тогда объясню. Один психопат вознамерился свести тебя с ума и потратил на это целый чертов год жизни. И поверь мне, он не отступит даже сейчас, когда ты знаешь правду.
Юлиана морщится, вспоминая вчерашнее письмо.
– Поэтому беги, детка, пока есть возможность. Лично я уже выставил «Санитатем» на продажу и надеюсь успеть продать, пока мое имя не опозорено. А потом свалю из этого города и подумаю, чем заняться дальше.
– Не верится, что ты продаешь центр. Ты столько души в него вложил.
Евгений усмехается. Несмотря на внешнюю браваду, в его глазах читаются страх и грусть. Да, до сих пор он мог называть себя счастливым человеком и очень любил свою жизнь. Любил настолько сильно, что целый год колебался, расстаться с ней или нет. И даже попытался спасти ее, выполняя грязные поручения Гроссмейстера.
Он будто читает мысли Юлианы и отводит взгляд, чтобы она не заглянула на самое дно его души и не ужаснулась тому хаосу, что там царит.
– Не смотри на меня так. Я год жил в таком напряжении, которое тебе и не снилось. Боялся зайти в соцсети и увидеть, что мои слабости меня же и погубили. Ведь не было никаких гарантий, что шантажист сдержит слово, – он говорит взахлеб, будто до этого сдерживал поток слов, а теперь, дав слабину, уже не мог остановиться.
– Похоже, он тебя конкретно прижал…
– Не то слово. Я проклинал тот день, когда не разрешил тебе уволиться. Проклинал себя за бесхребетность. Пытался найти ответы, узнать, кто такой этот Гроссмейстер… Но он гениально провел игру и не сделал ни единой ошибки, не дал мне шанса взять реванш. Он не человек, он – чертова машина, которая все просчитала… А я… Я – трус.
– Любой бы на твоем месте был трусом, – Юлиана делает слабую попытку его утешить, но Евгений только хмыкает:
– Уже неважно. Я устал бояться. Да, на новом месте придется тяжело, но, по крайней мере, мне нечего будет терять. Страх уйдет. Вот увидишь, уйдет, – сам себе повторяет Евгений. – Я не хочу оказаться на соседней койке с Ильей. Он это заслужил, а я нет. Я никому не причинял боли, только если по согласию. – Впервые на его лице проскальзывает знакомая улыбка, на короткое мгновение вернувшая былого Евгения. – Не хочу быть пешкой.
Он замолкает, и они вдвоем слушают тишину, надеясь найти в ней ответы, но слышат лишь гулкий стук сердец да тревожное щелканье стрелок на часах.
– Хотя я все же сделал кое-что не очень хорошее, – уныло признается Евгений.
Юлиана боится даже посмотреть на него. Длинная исповедь Евгения до сих пор эхом отзывается в голове, и она сомневается, что выдержит еще одно признание.
– Я сдал ему Лидию. Она могла раскрыть аферу Гроссмейстера, притянуть полицию, и тогда бы полетели головы. А я ведь выполнил все чертовы условия шантажиста! И не хотел, чтобы меня раскрыли, потому что Лидия сломалась. Потратить столько сил, чтобы все погорело из-за этой сушеной воблы! – Он вдруг резко сплевывает в раковину.
Юлиана морщится:
– Ну, она – убийца. Знаешь, мне ее абсолютно не жаль. Тем более после того, что ты рассказал. Наверное, где-то в глубине души у меня оставалась надежда, что Гроссмейстер просто очернил моего мужа. Но раз Лидия сама призналась в убийстве… – Она вздыхает, не зная, как закончить предложение.
– Мне жаль, – повторяет Евгений.
– Не стоит.
И снова тишина, которая как бальзам охлаждает и залечивает их сердца. Но не снимает тяжесть с плеч.
– А знаешь, он ведь не машина, – задумчиво произносит Юлиана.
– В смысле?
– Ну, ты сказал, что Гроссмейстер настолько безупречно все рассчитал, каждый шаг, словно он не человек, а машина. Так вот, одну ошибку он все-таки допустил.
Евгений выжидающе смотрит на нее, и Юлиана тихо отвечает:
– Гроссмейстер не довел легенду до идеала. Он пытался убедить меня, что в тот вечер я ехала к Лидии, но авария произошла на совершенно другой дороге. У меня уже были сомнения, но эта ошибка подтвердила – я не сумасшедшая.
– Ошибка, – бормочет Евгений. – А что, если это не ошибка? Что, если он, как серийный убийца, всегда оставляет для жертвы крохотный выход, создает иллюзию свободы, а затем захлопывает дверь перед самым носом, когда до спасения остается всего шаг?
– Тогда я не понимаю, к чему вся эта игра.
– И не поймешь. Психопатов не просто так называют психопатами. Они не такие, как мы. И мир видят совершенно в других красках. Только черное и белое. И полное игнорирование других цветов. – Евгений роется в кармане толстовки и достает газовый баллончик. – Держи! Надеюсь, ты умеешь им пользоваться. – Он кладет баллончик на столешницу. – Носи с собой. Ради твоей же безопасности.
Юлиана скептически смотрит на «подарок»:
– Интересный способ самозащиты. Можно дважды умереть, пока впопыхах ищешь его в сумке.
– Зато не посадят за превышение самообороны, – язвит Евгений. – Лучше бы сказала спасибо.
Юлиана со вздохом ставит на плиту кастрюлю с водой. Пустой желудок требует еды, а в холодильнике только завалявшиеся пельмени. Ее коронное блюдо, как любил подтрунивать Илья.
– Знаешь, что ты можешь сделать в качестве извинения?
– Не думал, что вообще должен извиняться, – бубнит Евгений.
Юлиана пропускает его слова мимо ушей и закидывает в кастрюлю пельмени, снова позабыв дождаться, пока вода закипит.
– Найди мне Зою.
– Зою? Девочку, что ли?.. Не думал, что она жива.
– Да, она выжила в той аварии, но попала в детдом. Отыщи ее, я знаю, у тебя полно связей.
– П-ф-ф, хорошо. Напиши мне все, что о ней известно. Но не понимаю, зачем она тебе? Ты же не любишь детей!
– Просто один человек навел меня на мысль, что дело не в нелюбви к детям. На самом деле я не люблю ту девочку, которую мама запирала в темном чулане. Не люблю, потому что не могла ее защитить. И все равно продолжала любить маму. – Юлиана переводит дыхание. – Зоя – сирота. Я теперь тоже. И я хочу ее найти.
IV
Однажды у моря…
Они повздорили с Лялей и не разговаривали уже несколько дней. Она почему-то возомнила, что ее первый секс должен быть при луне на берегу моря, а Богдан не понимал, зачем так заморачиваться. Это же Ляля. Пяти минут впопыхах в темной кладовке вполне достаточно. В конце концов, могла бы не соглашаться, если не хотела. Впрочем, Богдан не переживает насчет их ссоры. Ляля всегда его простит, что бы он ни сделал. За последние пять лет она словно превратилась в его тень, а поскольку у него больше не было друзей, Ляля стала тем необходимым источником информации, который он так искал. К тому же в шестнадцать она расцвела: детский жирок перебрался в грудь, белесые волосы Ляля выкрасила в огненно-рыжий, а брекеты ей, наконец, сняли.
Но сейчас Богдана беспокоит совсем другое. Бабка стала очень плоха, у нее начали проявляться симптомы хореи. От горя она погрязла в бесконечных молитвах, как будто они кому-то вообще помогали. Богдан пока что был здоров. Но кто знает, сколько ему отмерено. Может, он сгорит, как мать, в двадцать шесть, а может, дотянет до пятидесяти пяти. В любом случае Богдан старается не думать об этом и жить полной жизнью, пока это возможно. Через год нужно поступить в институт и найти ответ на вопрос, который мучает его с детства: как устроена наша память?
Но сперва надо не загреметь в детдом, если бабка помрет до его восемнадцатилетия. В ее нынешнем состоянии она не сможет воспротивиться переезду Богдана в другой город ради высшего образования. Но если она умрет, понадобится опекун. И он уже решил, к кому обратиться.
Про отца Богдан узнал пару лет назад. Когда у бабки проявились первые симптомы, она в отчаянии рассказала про Олега и велела обращаться к нему только в крайнем случае. Что в ее представлении было крайним случаем, Богдан не знал, но решил, что это как раз он.
Уже три недели Богдан следит за Олегом и за это время выяснил, что у того есть семья, пятилетняя дочь, что он работает программистом. В целом это среднестатистический мужчина с лысиной и небольшим животом. Интересно, каково ему жилось эти годы? Ведь он продал любимую за тридцать сребреников и только благодаря юристу Белозерскому не попал в тюрьму. Эту фамилию Богдан тоже запомнил. На всякий случай.
Не было смысла отрицать, что на месте отца Богдан поступил бы так же. Если выбирать между любовью и деньгами, он выберет последнее. Столь меркантильный подход Ляля никогда не одобряла. Дурочка. Как будто Богдан нуждается в одобрении. А все-таки непривычно, что ее нет рядом…
Богдан раскрывает над собой черный зонт и поспешно переходит дорогу. Сейчас из заурядного серого офисного здания выйдет Олег, поэтому нужно не упустить шанс с ним встретиться. Пора. Сегодняшний день расставит все точки над «и».
Олег выскакивает из вращающихся дверей ровно в шесть пятнадцать вечера. Более предсказуемого человека, наверное, не существует. При виде Богдана мужчина застывает, как восковая фигура. Ну да. Их сходство очевидно. Пусть глаза и волосы у него материнские, но сложно не понять, что они отец и сын.
– Здравствуй, папа.
И вот они сидят в кафе, глядят друг на друга.
– Значит, старая карга все же не избежала хореи. Интересно, каково это, когда всю жизнь мешаешь других людей с говном, а потом сам же в него и падаешь?
– Думаю, мало приятного, – ухмыляется Богдан.
Отец ему уже нравится.
– Не думал, что ты захочешь встретиться, – продолжает Олег и вертит в руках чашку с зеленым чаем. – После того, что я сделал. Мне очень нужны были деньги. На лекарства. – Он потирает вспотевший лоб. – Хочу, чтобы ты знал, я действительно любил твою маму. Ангелина на самом деле была ангелом. И… Боюсь, я так и не смог полюбить свою жену так, как любил Лину.
– Закончил эту душераздирающую историю? – Богдан широко зевает.
Олег теряется от его безразличия и замолкает.
– Мне все равно, что было между вами с мамой и какова истинная причина моего появления на свет. Но раз я есть, а ты ни капли не участвовал в моей жизни, то ты мне должен.
Такая простая логика обескураживает Олега еще больше.
– И чего ты хочешь?
– Если бабушка умрет или станет невменяемой раньше, чем мне стукнет восемнадцать, ты должен стать моим опекуном. Не хочу загреметь в детдом. В любом случае через год я планирую свалить в другой город и поступить в институт.
– О-о-о… Конечно, я помогу.
Богдан удовлетворенно улыбается. Он не ожидал, что отец примет его без пререканий, и подготовил несколько сценариев развития беседы, в каждом из которых он добивался желаемого. Но все оказалось намного проще. Даже не понадобился компромат, который он успел собрать на отца. Маленькие секретики есть у каждого человека.
– А на кого ты собираешься поступать? – с вежливой улыбкой интересуется отец.
– На психолога.
– Здорово. Я вот программист. Хотя ты, наверное, уже знаешь, раз встретил меня возле работы. – Олег кашляет, прочищая горло. – Не хочешь как-нибудь… Ну, провести вместе выходные или прийти к нам на ужин?
– Ни к чему лишние сантименты. – Богдан встает из-за стола. – Ах да. Есть еще кое-что, о чем я хотел попросить… – Он задумчиво приглаживает волосы. Но в ответ на вопросительный взгляд отца качает головой. – Но это потом. Все потом.
Ну что ж. Согласие отца он получил. Теперь можно приблизить встречу бабушки с ее любимым создателем.