— То есть Вахан вне подозрений? — обрадовалась Даша, хотя глаза у нее покраснели, того и гляди снова заплачет.
— Не знаю, это могла быть уловка, — развел руками Эмиль. — Он мог специально использовать парфюм. Однако это уже что-то.
Он посмотрел на часы и встал.
— В понедельник жду вас с отчетами, и возвращайтесь к своей основной работе.
Вот и все.
Игорь и Даша вышли из подъезда вместе, прошли мимо огороженного, но уже опустевшего места убийства. Игорь огляделся в поисках Савы, но тот, похоже, тоже уже уехал. Мотоцикла его не было.
— Давайте я вас подвезу до дома, — тусклым голосом произнесла Даша и куснула ноготь.
А Игорь понял, что надо делать. Он достал мобильник и набрал номер.
— Крис, ты еще не уговорила все наши бутерброды? Да, тут такое… Потом расскажу. Скоро приедем, ставь чайник. — Он прикрыл телефон ладонью и спросил: — Даша, поехали к нам? Перекусим, познакомишься с моей невестой и Арамисом. Это мой пес.
Даша несмело улыбнулась.
— А можно? — прошептала она неуверенно.
— Нужно, — уверил ее Игорь и снова поднес трубку к уху. — Крис, мы с Дашей голодные и замерзшие, можем не обойтись одними бутербродами!
— Мог бы и не говорить, — фыркнула в трубку Кристина. — Уже достаю пельмени и салат нарежу. К чаю только печенье, так что можете по дороге купить рулет или вафли.
И впервые со звонка Киры Михайловны Игорю стало тепло.
Глава 29
Александр наконец-то был на свободе. Он немного неуверенно, все ускоряясь, шел прочь от своей тюрьмы. В больнице перестаешь быть самим собой, все привычки и чувства остаются только словами, которые нужно говорить и говорить, но только когда тебя спрашивают. Некоторые не могли молчать между этими встречами с врачами и психологами, и слова вырывались из них криками. Александр сам кричал редко, но внимательно слушал. Он не любил говорить. Его сунули сюда и забыли, как вещь, вытаскивая лишь во двор, чтобы проветрить, словно он, как старое пальто, мог покрыться плесенью или быть изъеденным молью. Только здешним врачам было невдомек, что воздух за редкими прутьями больничного двора такой же затхлый, как и в шкафу-палате. А сейчас он дышал полной грудью и не мог надышаться.
Где-то глубоко билась тревожная мысль, что, когда ощущение свободы спадет, его накроет ужас. Идти было некуда. Он давно не работал, его съемная квартирка уже была сдана другим людям, вещи… А где, и правда, его вещи? Наверное, у матери. К матери идти не хотелось. Дряхлая, но все никак не умрет! Полуслепая и злая как черт. Бить сына она перестала в его двадцать или даже двадцать пять. Когда он просто устал это терпеть. В ответ он не ударил ни разу, не мог бить женщин. Но возвращаться обратно к матери, которая и сдала его в больницу? Ну уж нет!
Александр потряс головой, отгоняя неприятные мысли. До больницы были эти серые, мерзкие твари. Они и скрутили его, не дали добраться до горла ближайшего к нему совсем юного мальчишки. Такой еще молодой и уже мерзкая тварь. Александр просто хотел избавить мальчишку от постыдной жизни, а его хотели за это отправить в тюрьму. Помогли врачи, наврали в суде, будто Александр совсем чокнутый. Ха-ха. Там поверили. Будто чтобы быть чокнутым, достаточно ненавидеть ментов!
По улицам Александр шел, низко опустив голову. Он знал, что не сумеет сдержаться, это сильнее его, и потому не смотрел по сторонам, чтобы не увидеть проклятую серую форму.
Так, не поднимая головы, он зашел в какую-то забегаловку. Нащупал в кармане смятые бумажки банкнот и почувствовал облегчение. Именно так он всегда хранил деньги. Никаких кошельков или аккуратных бумажников. Купил шаурму, впервые подняв голову, и съел ее прямо тут, в тепле набитого ароматами аквариума.
Он все сильнее вспоминал себя как человека. Слова, которыми он был на бумаге, обретали смысл. Александр поднял голову, неожиданно вспомнив, что довольно плохо видит. Зимой же все люди черны и серы. Здесь, в мутном аквариуме, он может спокойно вертеть головой. Лишь бы никто из мразей не вошел внутрь. Терять свободу так быстро не хотелось.
Согревшись дрянным, но зато очень горячим чаем, Александр окончательно успокоился и решил, что зайдет в знакомую ему семейную общагу и переночует там. Такое место, где каждый будет думать, что он пришел к другому, а уж Александр ради свободы потерпит этих людей и их смрад.
Ноги сами принесли его в парк. Сначала идти было непросто, под ногами сновали собачки и маленькие дети, родители и хозяева одинаково окликали их резкими чаячьими голосами. Но постепенно он уходил все дальше в парк, туда, где тот становился лесом.
Теперь Александр шел иначе. Вернулась пропавшая было в больнице крадущаяся походка, Александр поднял голову и щурился, высматривая серую форму. Свобода больше не казалась вершиной счастья, для счастья нужно было убить хоть одного мента. А лучше бы их всех. До последнего.
Александр на мгновение остановился, пытаясь вспомнить, за что он ненавидит этих тварей, но тотчас пошел быстрее. Разве это важно? Важно то, что ему уже сорок пять, а он не убил ни одного. Так и жизнь пройдет, а он не сделает ничего хорошего.
Серые от снега деревья едва слышно поскрипывали, словно подбадривали его. И обнадеживали. Александр вспомнил, что этот парк и, наверное, эти же деревья видели того маньяка, что убивал здесь во времена молодости его матери. Как будто эта вздорная старуха вообще была молодой! И потом здесь убивали множество раз. Просто странно, что Александр не додумался прийти сюда раньше.
Конечно, ему могло не повезти. На улице стояли холода, и парк становился все более безлюдным, а он не какой-нибудь там маньяк, чтоб довольствоваться первым попавшимся. Но идея уже запала в душу.
Он проходил несколько часов и совсем замерз. Но тут Александр понял, что все-таки обладает жильем. Просто знал и все. В тепле планировать было куда приятнее, и ярче чувствовалась свобода. Александр вдыхал ее вместе с непривычным травяным ароматом чая и терпеливо ждал. Ему не могло не повезти.
И Александр, конечно же, был прав. Три дня он ходил в парк, терпеливо бродил по тропинкам, вытоптанным вовсе не там, где летом лежал асфальт дорожек. Ходил и думал о маньяке, что когда-то так же бродил здесь. Александр завидовал ему. Он был таким свободным и известным. Куда он потом пропал? Мать не рассказывала. Может, и сама не знала. Наверняка его поймали эти… в форме. И засунули в тюрьму или в коробку больницы. Как Александра. И Александр вздыхал, чувствуя уютное единение с незнакомым ему маньяком.
Это было как на рыбалке. Александр никогда не рыбачил, он даже не знал Бориса, который, напротив, обожал рыбалку, но сравнение ему понравилось. Едва перестанешь надеяться на крупную рыбу и расслабишься, прикроешь глаза и чуть опустишь руку, судорожно сжимающую удочку, как клев пойдет. Александр чувствовал себя именно таким рыбаком. Уже стемнело, и на центральных аллеях парка зажглись фонари, желтым и оранжевым светом пробивающие сумерки, но на тропинке едва просматривался силуэт идущего на Александра человека. Как он понял, что на нем серая форма? Александр не знал. Может, чутье или очертания. Может, походка?
Форма была частично скрыта курткой, тоже форменной, но Александр не торопился. Только сжал зубы так, что заболели челюсти, позволяя твари подойти близко, и даже шагнул с тропинки, пропуская. Его зрение будто обострилось, выцепляя все детали — и форму, и пушок еще не оформившихся усов, и мягкий овал юного лица. Прошло немало времени, но этот был юн почти так же, как тот, которого Александр не сумел прикончить на своем задержании. И оттого казалось, будто само провидение направило его навстречу Александру, чтобы тот наконец сумел закончить начатое.
Александр и без того был готов, что там говорить, он был готов очень давно, но сейчас он был не настроен спорить с провидением или с ними, которые изнутри толкали его ближе к цели.
Александр ловко надел перчатки — хирургические, стерильные, седьмой размер — и легко нагнал ушедшего вперед серого, задолго до того, как тот коснулся своими сапогами пятен света от фонарей. Полицейский обернулся и неуверенно улыбнулся, словно к нему кто-то мог обратиться за помощью. Что за чепуха, придуманная самими этими серыми!
«Ме-ент!» — сладко протянул Александр почти шепотом, еще не готовый закричать это вслух.
Его руки легли на горло. Александр сейчас отличался от Александра прошлого и точно знал, куда надо давить. Мент не мог даже вскрикнуть, так сильно и уверенно была пережата его гортань, и лишь потом Александр вспомнил — надо задушить. И он душил, душил даже после того, как тело перестало подавать признаки жизни и всем своим мертвым весом навалилось на него. Александр терпел. Главное, что мучило его, это невозможность почувствовать руками еще теплую податливую шею. Тонкие, но плотные перчатки снижали чувствительность. Женщины часто не верили, будто презервативы притупляют ощущения, и называли мужчин эгоистами. Попробовали бы они, как Александр, душить кого-то в латексных перчатках! Живо бы поняли, что к чему!
Наконец и Александр смирился с тем, что большего он не получит. Оставалось лишь спрятать труп. Александру и раньше приходилось таскать тела, несмотря на его кажущуюся тщедушность, так что он просто перекинул его через плечо и потащил вглубь парка, подальше от света. Там он свернул к оврагу, куда и сбросил тело.
Он не рассчитывал, что мента не найдут долго. Для этого в парке совсем не должно быть собачников и тех… с детьми которые. И те и другие лезут не только под ноги, но и везде, куда не следует. Есть надежда, что хозяева не пустят своих собак в заснеженный овраг, но в бдительности тех, с детьми, он не был уверен. Одним словом, тело должны были найти, но не раньше десяти утра.
Следы он затрет, а большего им тут и не найти. И Александр уверенно принялся за уже привычное дело. А потом пошел домой. Спокойный и довольный.
И лишь в кровати он никак не мог закрыть глаза и уснуть, чувствуя, что ему этого было мало. Кому-то достаточно одного, но не ему. Он только успел почувствовать вкус! И известность. Он хотел стать новым балатовским маньяком. И чтобы его старая мать услышала о нем и побежала обсуждать по телефону с такими же старыми грымзами, даже не зная, что это он. Александру не нужно было признание. Ему хватило бы просто славы.