На Дегтярева смотрели так, будто решали, с какого боку к нему лучше подступиться, чтобы надеть смирительную рубашку. Но он этого даже не замечал.
– Проституция, само собой, расцвела. Торгуют, в общем, телом, – продолжал он свою просветительскую речь.
– Может, еще и негров линчуют? – подал голос один из офицеров.
– В смысле?
– Ты про нас рассказываешь? Или про Америку?
– Про нас.
– Очень уж на Америку похоже – как нам замполит на политинформациях докладывает.
– В общем, да, – согласился Дегтярев, поразмыслив. – У нас как в Америке. Только еще хуже.
На него смотрели, как на прокаженного, а его уже понесло:
– Коррупция махровым цветом… Реклама по телевизору… Прокладки там всякие… И еще от перхоти… Ваучеры опять же… Ну, Чубайс, понятное дело, доктор Дебейки и прочие молодые реформаторы… А вот еще «МММ» было… Ну это вообще – стрелять таких… А Кобзон ушел из певцов, но не насовсем, а так – притворяется… Еще храм построили… Да, а церковь теперь сигаретами торгует и еще водкой…
– А водка-то почем? – спросил кто-то внезапно.
– Двадцать рубликов.
– Бутылка? – не поверил спрашивающий.
– Ну! Это если дешевая, отечественная…
Офицеры переглянулись.
– Это же во сколько раз? – задумчиво спросил один. – В шесть?
– Почти, – ответил другой офицер.
– Что – в шесть? – переспросил недогадливый Дегтярев.
– Подорожала. Стоила-то три шестьдесят две…
– Вы же ничего, совсем ничего не знаете, мужики, – покачал головой потрясенный Сан Саныч. – Еще было четыре двенадцать, потом – червонец, а дальше уж пошло-поехало. До деноминации по двадцать тыщ платили за бутылку.
– Врешь!!! – выдохнули хором.
– Не вру!!! – вступился за собственную честь Дегтярев.
– Что же – бутылка водки как четыре машины «Жигули»?
– Ну, «Жигули»-то тоже подорожали.
– Вот зараза! На сколько? Я ж на очереди стою.
Сан Саныч хотел было ответить спрашивающему, сколько же стоили до деноминации «Жигули», но осекся, поняв, что не сможет произнести вслух кошмарную многомиллионную сумму. Слишком дико звучит.
Он смотрел на офицеров. Те смотрели на него. И Дегтярев понял, что что-то сейчас произойдет. Хотели ведь его повязать – и повяжут. А дальше будет только хуже. Предшественника-то его вон как – к стенке, и девять граммов свинца. Наш герой уже готов был испугаться, но не успел.
Скрипнула дверь, и вошел полковник. И только теперь, согласно нашему сценарию, Сан Санычу предстояло пережить самое главное на сегодня потрясение.
Возникло какое-то замешательство. Как будто до сих пор офицеры знали, что им делать, а с появлением старшего по званию подрастерялись маленько.
Дегтярев думал, что полковник, обнаружив на столе водку, а за столом – покинувших боевые посты офицеров, начнет кричать и топать ногами, но все вышло иначе.
– Перекур? – вполне дружелюбно осведомился главный.
Дегтярева его дружелюбие озадачило. Какой же может быть перекур на боевом-то дежурстве?
– Ты присаживайся, Тимофеич, – пригласил полковника Брусникин. – Выпьешь с нами.
Полковник не стал нос воротить и сел как раз напротив Сан Саныча. Над столом плавало настороженно-недоброе молчание. Брусникин налил полковнику водки, придвинул и потом смотрел, как полковник выпивает и закусывает.
– Скажи-ка, Тимофеич, как там страна живет, – подступился к интересующей его теме Брусникин.
– Как живет? – пожал плечами полковник, подливая себе водочки. – Трудится! Пока вы тут покой людей бережете, эти самые люди выплавляют сталь, выращивают хлеб и бороздят космические просторы.
– И никто это… ну, в общем… все нормально, да?
– Ты о чем, капитан? – Глаза полковника блеснули стальной искоркой.
– Никто, спрашиваю, не бастует?
– Да ты что! – зашелся в благородном гневе полковник.
Даже поперхнулся. Как раз закусывал луковицей – и вот дыхание сбилось от беспардонного вопроса.
– Ты не подумай чего, Тимофеич. Я просто любопытствую, а так я любому могу дать идеологический отпор, ты же знаешь. Я как-никак в партии двадцать лет. У нас же руководящая и направляющая партия – какая?
– Та-а-ак, – догадливо протянул полковник и вперился взглядом в Сан Саныча.
Тот вжал голову в плечи, выдавая себя полностью.
– Та-а-ак, – опять протянул полковник, окончательно прозрев.
Дегтярев подумал, что настал его смертный час, но он опять ошибся.
– Налей-ка! – властно приказал полковник Брусникину и, когда тот налил водку в стакан до краев, махнул этот стакан залпом и даже не потянулся за закуской.
– Товарищи офицеры! – сказал, глядя в стол. – Таково было решение командования! Во избежание деморализации и возможных эксцессов!
Поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Все замерли в ожидании, и Сан Саныч вместе со всеми.
– Там, наверху, – полковник махнул рукой в бетонный свод, – совсем не такая жизнь, как вам докладывает замполит. Вместо страны там пятнадцать независимых государств, демократия, гласность и вообще полный бардак. – Полковник вздохнул и хрустнул пальцами. – До вас, поскольку вы на боевом дежурстве, информацию не доводили. Чтоб, значит, не снижать боеготовность и не лишать боевого духа.
Дегтярев потерянно смотрел на полковника. Никак не мог понять, как можно решиться на подобное – пятнадцать лет морочить людям голову.
– В армии разброд и шатания, – продолжал полковник. – Боевой учебы нет, в подразделениях некомплект, офицеры проигрывают боевую технику в карты. Вы… – он обвел взглядом присутствующих, – вы остались единственной боеспособной единицей!
– Тимофеич! – пробормотал Брусникин. – Как же так?!
– Вот у товарища спросите! – кивнул в сторону Сан Саныча полковник.
И Сан Саныч выдал по полной программе. Любо-дорого было смотреть. Я и подумать не мог, что этот человек обладает таким красноречием. Жаль только, что добрую половину его выступления в эфире придется заменить писком. Так и будет в эфире – «пи-и-и».
– Страну развалили! Эта… пи-и-и… мафия жирует, а простому народу осталось только… пи-и-и… Я три месяца без зарплаты, жена – шесть, а директор этот… пи-и-и… Ваучеры опять же – обещали по две «Волги» на ваучер, а дали… пи-и-и… Америка нас уже ни… пи-и-и… не ставит, а мы ей… пи-и-и… лижем. Границ этих… пи-и-и… понагородили, таможни там всякие и прочая… пи-и-и… Я к теще ездил в Кокчетав, так мне ихний таможенник говорит… пи-и-и… пи-и-и… А я ему на это… пи-и-и… пи-и-и… пи-и-и… А он, гад… пи-и-и… Ну я ему тогда… пи-и-и… пи-и-и…
– Вот дела! – только и успел вставить потрясенный Брусникин.
– Ну! А я о чем! А то вот еще сосед мой, Петрович, взял в киоске бутылку водки, домой принес, а вместо водки оказалась… пи-и-и… Ну, приехали врачи и говорят… пи-и-и…
– Да не может быть!
– Клянусь! А Петрович им – я же молодой еще! А они – нет, тебе… пи-и-и… Сели и уехали.
– Во гады! А сосед-то?
– А что сосед? Сосед… пи-и-и… Пришел ко мне и рассказывает, что мои… пи-и-и… пи-и-и… Ну, мы с ним сели, выпили за его возвращение с того света и так… пи-и-и… пи-и-и… Надрались, в общем, в тот раз до… пи-и-и…
Брусникин плеснул водку в стаканы.
– Как же так! – пробормотал потерянно. – Такая страна была!
Встал, пьяно качнулся, расплескав полстакана водки, и провозгласил:
– За СССР!
В последующие полчаса тот же тост провозглашался еще пять или шесть раз. Брусникин уже всецело доверился Сан Санычу и интересовался подробностями сегодняшней жизни там, наверху. Кое-что ему понравилось. Например, отсутствие очередей и тот факт, что импортные цветные телевизоры вполне доступны, а видеомагнитофоны продаются без предварительной записи и всем, а не только представителям льготного контингента. Зато он осудил дискуссию о выносе Ленина из Мавзолея, рекламу женских прокладок на телевидении и гегемонизм Соединенных Штатов Америки. Америка больше всего его расстроила.
– Как же так? – вопрошал Брусникин. – Да кто они такие? Я же их одним нажатием кнопки! Движением этого вот пальца!
Он осмотрел указательный палец правой руки. Сан Саныч тоже посмотрел. Наш герой еще не знал, что события стремительно приближаются к ужасной развязке.
– А что ж! – согласился уже здорово набравшийся Тимофеич. – Проучить мы их можем!
Полковник поднялся из-за стола и пошел, покачиваясь, к пульту.
– Они думают, все по-ихнему будет! А по-ихнему не будет…
– Пошли! – предложил Брусникин Сан Санычу. – Потеха начинается, я чувствую.
Полковник уже стоял у пульта.
– Какая тут из кнопок – по Нью-Йорку?
– Вот эта, товарищ полковник.
Рука Тимофеича потянулась к красной кнопке. Я следил за выражением лица Дегтярева. Он протрезвел, клянусь! В одно мгновение! Понял, что сейчас произойдет, но все еще никак не мог поверить.
На большом экране жил Нью-Йорк. Там в окнах домов горел свет и по улицам катили машины.
– Вы что! – выдохнул потрясенный Сан Саныч. – Там же народу миллионов, наверное, десять!
Оказалось, что, несмотря на все тяготы жизни, он остался совсем не кровожадным человеком.
– «Десять», – хмыкнул Брусникин и указал рукой на экран компьютера. – Шестнадцать миллионов пятьсот двадцать шесть тысяч сто три человека… Сто четыре… Сто пять… Сто семь… Двойня, наверное, родилась. Плодятся, как кролики.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью! – провозгласил лозунг ракетчиков полковник и нажал страшную кнопку.
Мигнули лампочки.
– Пошла ракета! – сказал Тимофеич и обрадованно потер руки. – Мы им покажем, как негров обижать.
Дегтярев смотрел на экран остановившимся взглядом. Сегодня утром, попивая дома чаек с бутербродами, а позже толкаясь в вагоне метро по дороге на работу, он и помыслить не мог, что к вечеру станет свидетелем начала третьей мировой войны.
– Лицо – крупным планом! – сказал я оператору.
Собственно, ради вот этих кадров мы все и затеяли. Видели ли вы раньше лицо человек, который знает то, чего не знают миллиарды других людей?