На дежурный вопрос я и ответил дежурно:
– Нормально все.
– Все в жизни гладко?
И снова я не среагировал.
– Вполне, – ответил я.
– Ты мне скажи, никто из твоих знакомых в последнее время за решетку не попал?
Только теперь я понял, что позвонил он неспроста и моими делами интересуется не между прочим.
– Так! Давай конкретно! – потребовал я.
– Ты понимаешь, нам предложили приобрести фотографии.
– Компромат?
– Нельзя сказать, что убийственный, – хмыкнул в ответ мой собеседник. – Но ты же знаешь, что тут весь вопрос только в том, как это все преподнести.
– Ну уж как вы преподносите – я знаю.
– Умеем, это да, – скромно признал свои и своих коллег таланты мой собеседник. – В общем, тут такое дело, Жень. На фото лично ты и какая-то мадам.
– Не криминал, – оценил я.
– Конечно. Но продавец этой фотки утверждает, что дамочку эту недавно арестовали и ты лично к этому аресту каким-то боком там имеешь отношение. Вот я и позвонил.
– Предлагаешь мне выкупить у вас фотку?
– Обижаешь! – оскорбился мой собеседник. – Я только чтобы в известность тебя поставить. Ты пойми, если мы не купим эту фотографию, ее купят конкуренты.
– Снимок у тебя?
– Нет.
– Но ты его видел?
– Да.
– Реальная фотка? Или монтаж?
– Ты же знаешь, мы экспертизы не проводим. Вся ответственность за подлинность снимка лежит на продавце.
– Кто продает?
– Мужик какой-то.
– Фамилия?
– Знаю только имя. Его Виталиком зовут. Приехал. Фотку показал. Но не оставил. Забрал с собой. Дал номер телефона и два дня на раздумья. Потом фотка уплывет.
Я никаких Виталиков не знал. Не было у меня на примете никого, кого бы так звали и кто был бы способен предлагать в бульварные газеты компромат на меня.
– Он молодой? Старый? – спросил я. – Как выглядит?
– Он в возрасте. А выглядит обыкновенно.
Ничего не прояснилось. Хотя…
– Ему под шестьдесят? – спросил я. – Седой такой? Прическа ежиком?
– Да! Ты его знаешь?
– Виталий Семенович! Фотограф! Вот старый хрыч! Звони немедленно и договаривайся о встрече с этим однофамильцем!
– С чьим однофамильцем? – не понял мой собеседник.
– С однофамильцем шахматиста Карпова. Карпов его фамилия!
Я не ошибся. Это был Карпов. Когда он приехал в редакцию, я уже был там. Я сидел в закутке, отгородившись от места события компьютерами, и вряд ли мог привлечь внимание гостя.
Когда фотографии оказались в руках журналиста, он произнес условную фразу:
– Да, хорошие фотографии, ничего не скажешь.
И тогда я вышел из своего укрытия. Виталий Семенович моему появлению удивился так сильно, как удивляются герои наших розыгрышей в самом конце съемок, когда я предстаю перед их очами. Ничего сказать не мог однофамилец. Будто вел он свою шахматную партию к выигрышному финалу, все было под контролем и оставалось сделать несколько ходов, чтобы зафиксировать бесспорную победу, но вдруг, словно из ниоткуда, на доске у соперника нарисовались сразу три дополнительных ферзя, и тут уже не победа, а поражение, мат в два хода, и не понять, где несостоявшийся победитель так бездарно зевнул и все прошляпил.
– Здравствуйте, – сказал я обездвижевшему Карпову и легким движением руки завладел якобы компрометирующим меня фотоснимком.
Там действительно был я. И еще там была Римма, жена Жорика. Рядом с их домом нас с Риммой фотоаппарат и зафиксировал.
– Ничего не понимаю, – признался я. – Тот день я помню. Римма вам позвонила, просила прийти. Вы нас фотографировали. Но в доме это было, и фотоаппарат тогда не ваш использовался. Правильно?
Карпов в ответ испуганно кивнул.
– Тогда я ничего не понимаю, – все еще продолжал не понимать я. – Откуда фотографии? Монтаж? Или вы нас незаметно щелкнули?
– Незаметно, – деревянным голосом подтвердил Виталий Семенович. – Сбегал домой, взял фотоаппарат и вас сфотографировал.
– Зачем?
– А вот! – ответил Карпов неопределенно.
Но и так все было понятно. Он ведь и Веронику Лапто погибшую сфотографировал. И на тех снимках что-то заработал, мне это Римма в тот раз рассказывала. Воронцовский папарацци. Фотограф, как разведчик, не бывает бывшим.
– Фотографируете на досуге? – доброжелательно осведомился я. – Фиксируете быт коттеджного поселка?
Моя интонация ввела его в заблуждение. Он простодушно решил, что, может быть, все обойдется.
– Ага, – подтвердил с готовностью. – Фиксирую, а как же!
– И ухажера Вероники вы наверняка сфотографировали? – врезал я ему, хотя и сохранял доброжелательность в голосе.
Он обнаружил наконец опасность. Но было поздно.
– Вы ведь видели их, – продемонстрировал я свою осведомленность. – Когда они прогуливались. Не с Андреем Михайловичем, а с этим, молодым.
Растерянный Карпов промолчал, но по выражению его лица можно было догадаться, что я попал в точку. И оставалось только все обставить так, чтобы его капитуляция не была позорной и даже принесла бы ему выгоду.
– Я куплю у вас эти фотографии, – сказал я. – На которых Вероника Лапто сфотографирована со своим ухажером.
Карпов посмотрел на меня с проснувшейся надеждой. Значит, и фотографии эти у него есть. И продать он их готов.
– Едем! – предложил я, испытывая настоящий охотничий азарт. – Прямо сейчас!
Я наконец его увидел. Материализовавшийся спустя двести лет Ростопчин был видным мужчиной, и в нем угадывалась порода. Было в нем что-то дворянское. Как про него сказал глава администрации Петр Семенович? Мушкетер! А что, похож. Наверняка в таких женщины влюбляются до беспамятства. Вот Вероника Лапто, например, не устояла. Отвергла приятного в общении Андрея Михайловича ради Ростопчина.
– Это он и есть? – спросил я у фотографа Карпова.
Виталий Семенович с готовностью кивнул, подтверждая.
– Туточки я их сфотографировал! – доложил он и показал куда-то за окно.
А за окном было Воронцово, куда мы только что примчались с Карповым. Я не думал о том, что находиться здесь мне небезопасно, потому как очень уж хотел заполучить фотографию Ростопчина.
– Они не в курсе, видно, были? – предположил я и взмахнул фотокарточкой, на которой красовалась влюбленная парочка.
Вероника и Ростопчин были так увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг себя, как мне казалось.
– Я незаметненько, – признался Карпов, взволновавшись.
– А для чего?
– А просто так! – сказал Виталий Семенович неискренне.
– Не может быть! – бестактно не согласился я.
Карпов судорожно вздохнул.
– Какой-то компромат вы тут заподозрили? – попытался я за него сформулировать внятное объяснение.
– Ну какой там компромат? – запротестовал мой собеседник.
– Для чего-то вы их сфотографировали.
– Я много кого фотографирую, – признался Карпов в надежде спасти свою репутацию.
– Правда?
– Да, – упавшим голосом сказал Виталий Семенович, обнаружив, что проговорился.
– А зачем, если не секрет?
– Может быть, купят.
– Вряд ли найдутся желающие, – засомневался я.
– Вы ведь хотите купить, – резонно заметил Карпов.
– Такие случаи наверняка редки.
– Не скажите! – горячо запротестовал Виталий Семенович. – Это смотря как все преподнести! С большой охотой покупают, поверьте мне!
– Зачем?
– На память. Тут психология, дорогой мой Евгений Иванович. Ты сфотографировал человека, часто даже незаметно для него, и сразу с фотографиями к нему не лезешь. Зачем? Не надо торопиться. Проходит год, а то и два, и тут ты будто бы случайно ему показываешь, что у тебя есть. Ему интересно, и в нем умиление тут же. Любят люди на бывших на себя смотреть. Какие прежде они, в смысле. И вот тогда можно продавать.
– Покупают?
– Еще как! Редко кто отказывается. Я же вам говорю – тут психология. Свою фотографию в чужих руках оставить… в моих то есть, вы поняли… так вот оставлять мало кто решается. Вроде как неприятно это людям, чтобы их фотография – в чужих руках. Не замечали никогда?
– Я просто не задумывался, – признался я.
– То-то и оно, что не задумывались. А как человека перед фактом ставишь – он готов тебе деньги заплатить.
Я вспомнил, что есть народы, представители которых не дают себя фотографировать. Потому что у них считается, что фотография отнимает часть души сфотографированного человека. И если заезжий турист хочет сделать снимок – разворачиваются, убегают и прячутся. И здесь нечто подобное. В другую форму облекается, а суть та же самая. Никому не оставлять ни единой частички себя, любимого, пускай даже в виде фотографии.
– Сколько я вам должен? – спросил я.
– Тут каждый волен сам решать, – осторожно ответил Карпов.
Он явно боялся продешевить, но никак не мог сообразить, сколько с меня потребовать. Понимал, что раз уж я сюда примчался, фотография эта имеет для меня какую-то ценность, и можно было со мной особенно не церемониться и хоть сто долларов с меня просить, но язык у него не поворачивался. Я помог ему справиться с ситуацией и дал сразу двести баксов. Карпов изумился, и в нем поселилась и расцвела дикая гордость.
– Этого достаточно? – спросил я.
– Вполне! – ответил Карпов. – Я очень благодарствую!
Он сделался таким счастливым, будто только что выиграл в лотерее. Лежал у него лотерейный билет, и считалось, что тираж давно уже прошел и никакого выигрыша там не случилось, как вдруг выяснилось, что ошибка вышла и что-то все-таки по тому билету владельцу причитается. Но Карпов не догадывался, что на самом деле деньги он получил не столько за эту фотографию, сколько авансом, и деньги прямо сейчас ему придется отработать. Я покупал у него информацию. Подкупал фотографа, чтобы сделать его разговорчивым.
– А фотографий, где Вероника с прежним со своим ухажером, с Андреем Михайловичем, у вас нет? – зашел я издалека.
– Как же! – воодушевился Карпов, ободренный своим недавним финансовым успехом. – Конечно, есть! Желаете взглянуть?