Хорошо, что у девушек отсутствует такая потребность, как бриться, значит, она уже наполовину была готова. Кроме того, как, впрочем, и зачастую в последнее время, ей в это утро пришлось отказаться и от придающего бодрости душа, а начать собираться незамедлительно, одев на себя обычные свои одежды, включив в них еще и теплую черную водолазку и не позабыв про удобные кроссовки и неизменный табельный пистолет, удобно поместившийся в оперативной кобуре, всегда теперь располагавшейся у Насти подмышкой. Ровно через семь минут она была полностью экипирована, готовая исполнять свой служебные долг и прямые обязанности, а еще через десять минут предстала перед металлической входной дверью полицейского отделения. Дежурный соврал: Юлиевой он звонил самой последней, прекрасно зная, что она живет ближе всех и что ей потребуется на дорогу самое меньшее время. Остальные участники внезапного выезда, включая и измученного свалившейся на него нервотрепкой Бунько, что ярко выражалось по его угнетенному виду, находились уже на месте и, с появлением последней, ожидаемой ими, сотрудницы, тут же выдвинулись к служебной автомашине, занимая места соответственно рангу: подполковник по сложившейся привычке сел вперед, рядом с водителем, оперативница, эксперт и Куличёв сели сзади; следователь Енотов ожидался своим прибытием прямо в нужную точку.
Ехать пришлось недолго: труп генерала Вострикова – он не был изуродован в лицевой части, и, соответственно, можно было легко определить его личность – находился в центре города, на центральной площади, перед двухэтажным Дворцом культуры, привязанным прямо к постаменту памятника, изображавшего Ленина, где уже вовсю орудовали представители СМИ, прибывшие из Калининграда. Именно от них-то и поступил в «дежурку» сигнал об ужасной находке, а им, в свою очередь, еще в час ночи, позвонил неизвестный и мрачным, угнетающим голосом передал крайне жуткую информацию; они же, как следует понимать, не пожелали упускать из своих рук сенсацию и, не сообщая никому о трагическом происшествии, сразу же выдвинулись на место и сначала зафиксировали материалы, необходимые для подачи в эфир, а затем уже обозначили полицейским сотрудникам города Икс, что у них появилась еще одна, очередная и большая, проблема.
Теперь следует остановиться на описание трупа. Как же он выглядел? Говоря вкратце, ничего нового служителям правоохранительных органов не предстало – он также был изуродован вскрытием грудной клетки вместе с брюшиной и извлечением из его внутренностей внутренних органов – за исключением одной особенности – прямо на растерзанной груди, как некогда в военные годы, была повешена грубая, деревянная табличка с надписью: «Дед этого человека участвовал в оккупации и порабощении Пруссии». Да, именно теперь – всем тем, кто вольно или невольно принимал участие в этом лиходействе с начала – становилось очевидно, что вся эта так называемая акция, «кошмарящая» в последние дни всю округу проводится далеко не спонтанно, а преследует четкие политические мотивы, направленные на то, чтобы выманить внука бывшего фронтовика, командира группы войск, освобождавшей Восточную Пруссию, в эту злосчастную местность и, учинив над ним самую что ни на есть жестокую расправу, выставить в самом в негодном свете.
Фиксацией следов преступления занимались уже не столько опасаясь нагоняев вышестоящего руководства, сколько с вполне понятной и объяснимой тяжестью в сердце, где у Юлиевой, кроме негативного ощущения, что уничтоженный вроде бы в ходе Великой Отечественной войны враг вновь пытается «расправить свои подпалённые крылья», примешивалось еще и доведенное до высшей степени переживания чувство страха за судьбу исчезнувшего капитана Нежданова, ведь то обстоятельство, что он находится в «лапах» жестокого, беспощадного недруга, – лично у нее не вызывало никакого сомнения; и теперь нужно было определяться, как надлежит поступать в дальнейшем, а главное, как вырвать его из цепких «клещей» бездушного и бессердечного изверга.
Заканчивали уже в половине седьмого утра, заблаговременно вызвав к месту происшествия катафалк, и, предоставив сотрудникам похоронной службы заниматься своим богоугодным делом, полицейские в то же самый момент отправились в отделение, где к этому времени уже концентрировался областной спецназ и остальные участники, задействованные в этот день на розыск возможного секретного логова, где скрывался до крайности обнаглевший преступник и, по всей вероятности, проводил свои ужасные опыты. Тут же была и Шуваёва, в отличии от остальных, выглядевшая в этот день бодренькой, выспавшейся и бывшая в приподнятом настроении. Она уже была в курсе ночных происшествий, однако решила проявить наигранное неведение и, подойдя к Бунько, только что прибывшему и вылезавшему из «уазика», придала своем виду выражение озабоченности и растерянности и, выказывая участие, тут же спросила:
– Случилось что-то серьезное?
– Да, – ответил ей подполковник, не скрывая своего страха перед грядущими в связи с этим оргвыводами, – теперь вот «наш» генерал, – условно начальник считал его уже таковым, так как он принимал участие в розыске кровавого изверга с самого первого преступления и поплатился в ходе этого жизнью, – заместитель министра обороны… теперь с меня, точно, погоны «снимут», если только, конечно, мы не поймаем убийцу, в чем в свете последних событий я сомневаюсь все больше и больше.
– Не переживайте, Евгений Захарович, – ласково и заискивающе, почему-то первый раз она обратилась к нему по имени отчеству, до определенного момента употребляя в своих обращениях лишь его звание, – мы Вам обязательно поможем и приложим к поимке маньяка все свои силы.
– Нет, – печально улыбнувшись, выдал свое заключение опытный полицейский, и без помощи психологического портрета способный делать подобные выводы, – это никакой уже не маньяк, а обыкновенный нацистский прихвостень, взявший на себя роль вершителя человеческих судеб и одновременно «великого» мстителя. Да, да, милая Анабель, он преследует своей жуткой деятельностью радикальные и очевидные цели, выраженные вполне обоснованными политическими мотивами: по его действиям видно – он хочет спровоцировать местное население на бунт против, как он выражается, российского оккупированного «захватничества».
– Но это же полнейшая чушь! – эмоционально воскликнула специалистка в области психологии, всем своим возмущенным видом выражая негодование. – Как такое только могло прийти кому-то на ум?!
– Все очень просто, Белла, – вмешалась в разговор Юлиева, не настолько погруженная в себя, в собственные проблемы, и отлично умевшая отличить наигранное участие от искренних чувств, – когда вокруг развивается столько всевозможной русофобии и начинает поощряться фашизм – такое положение дел становится, признаться, неудивительным. Ну, а если же ты, действительно, хочешь помочь, то поедем с нами сегодня в лес и, несмотря на твое привилегированное положение, вместе поищем убежище вероломного монстра и накажем его по всем правилам существующего закона.
– Именно за этим я сюда и пришла, – надула Шуваёва прекрасные губки, с обиженными видом доставая из пакета небольшие, разукрашенные красочными цветами резиновые сапожки, – и ничуть не собираюсь отлынивать, когда другие будут заняты самым серьезным делом, в каком только мне доводилось участвовать; я же, в свою очередь, хочу тебе, красавица, предложить – сопровождать меня в этой экспедиции и лично убедиться в моем огромном желании побыстрее раскрыть это дело.
– Отлично! – уверенно воскликнула провинциальная сыщица, не позабыв в то же мгновение презрительно сощурить свои голубенькие глаза. – Я никогда не была против таких предложений и, поверь, ни в коем случае не откажусь за тобой, Анабель, присмотреть. – Первый раз она назвала соперницу по любви полным именем, интуитивно чувствуя к ней вполне очевидную неприязнь, к которой примешивалась еще и какая-то безграничная ненависть, пока еще непонятная, но уже достаточно сильная; и скрывать ее у молодой оперативницы получалось, между прочим, в сущности, скверно.
Пока отчаянные красотки выясняли между собой отношения, Бунько поднялся к себе в кабинет, бессовестно оккупированный куратором, прибывшим с УМВД России по Калининградской области, не участвующим непосредственно в поисках, но взявшим на себя обязанность по их непосредственному координированию. Как оказалось, он посчитал, что накануне полицейские отнеслись к порученной им обязанности – с наивысшей! – халатностью, что позволило преступнику совершить практически у всех на глазах очередное убийство, поэтому высокопоставленный начальник, метающий «гром и молнии», приказал осуществить обход исследованной уже территорий повторно, а к вечеру доложить ему о поимке «нелюдя» лично, иначе же личный состав и так небольшого отделения городка Икс ожидали само собой разумеющиеся организационные выводы, где, по всей видимости, будет затронута, кроме руководителя, еще и судьба закрепленного за раскрытием сыщика, ну! или в данном случае оперуполномоченной; обо всем этом сообщил Бунько, когда вышел на улицу и по большому секрету представил положение дел своей непосредственной подчиненной.
– Вот как, Настасья, судьба-то распорядилась, – сказал он ей, едва лишь они остались одни и в тот момент, когда все остальные рассаживались по автобусам и машинам, готовясь в очередной раз выехать в лес, – теперь мы с тобой в одной «лодке», которая почему-то неведомому – не знаю почему? – дала сильную течь… Так что, хочешь не хочешь, но либо мы сегодня поймаем фашиста-убийцу, либо нам с тобой грозит увольнение; и ладно я… я-то отправлюсь на пенсию, а вот как быть тебе – тут я не предположу, что даже и посоветовать… хотя… разве что держаться поближе к нашей московской гостье – может статься, она тебя где-нибудь в столице пристроит?
В душе у оперативницы все взбунтовалось, она хотела было ответить грубостью, относящейся к областному начальству и даже открыла для этого рот, но тут внезапно заметила, что к ним буквально подкралась специалистка-психолог и теперь, удовлетворенно улыбаясь, прислушивается к их разговору и, нисколько не смущаясь, радуется свалившимся на счастливую соперницу неприятностям; но, как уже сказано, Анастасия ее заметила вовремя и, презрительно фыркнув, обозвала мысленно «столичной фифой», после чего полезла вслед за Бунько в служебный «уазик», в последний дни просто не знавший покоя.