– Так это была птица, предупреждающая нас об опасности?! – воскликнула изумленная Жанна, вдруг вспомнившая про некий странный предмет, упавший к ним в беседку, где они с кавалером решили заняться любовью и где Эбант скрыл от нее всю правду своей ужасной находки.
– Да, именно, – подтвердила Шуваёва слова девушки и, не останавливаясь, продолжила дальше: – Я специально напросилась у вашего начальника на постой, как он тогда выразился, к «старушке-пердушке», не задающей лишних вопросов и не лезущей в личную жизнь своих постояльцев. Дождавшись ночи, я вылезла в окошко, не привлекая внимания хозяйки, и выманила всех вас – как предсказуемо поведение полицейских! – к дому Моревых, а сама отправилась к местному постоялому двору и заставила мальчика, сидящего в отеле на вахте, выйти ненадолго на улицу, сама же беспрепятственно пробралась в здание, где, не замедляясь, прошла в комнату и, пока тот обходил все самые интересные места гостиницы, пряталась там; потом мы встретились, и он, а затем Сулиева стали моими очередными жертвами. Впоследствии у меня вдруг возникла любовь вон к тому парню, – болезненным взглядом она указала в сторону видневшегося из-за постамента, с доктором Кригером, Олега Нежданова, безвольно дожидающегося в тележке окончания этого разговора, – а дальше была поездка на польскую территорию…
– Да, точно! – вдруг воскликнула провинциальная сыщица, озадаченная одни очень важным воспоминанием. – А та ворона, что врезалась к нам в машину, – ее ты тоже заставила так поступить?
– Все верно, – согласилась Анабель с такой постановкой вопроса, – если ты, Настя, – она называла ее уже ласково и только по сокращенному имени, не выказывая при этом пренебрежения, – помнишь, то мы с тобой тогда поругались, вследствие чего я находилась на огромном эмоциональном подъеме и силой одной только своей мысли смогла подчинить себе даже, казалось бы, неразумную птицу. Потом были генерал, капитан и, наконец, ты; в общем, видишь ли, пророчество с предвестником смерти оказалось достаточно сильным, и пока только, единственно, ты в той ли иной мере не подверглась запущенному мною проклятью, кстати, твоему другу, Настя, необходимо срочно к врачу, потому как взаимодействие сонного газа и введенного в его кровь препарата могут через пару тройку часов стать причиной его неминуемой гибели; нейтрализовать же их можно только проведением интенсивного устранения интоксикации, причем единственным способом – путем переливания крови… На этом, пожалуй, все: во-первых, я очень устала и буду уже готовиться умереть, ну, а во-вторых и в последних, про то, как мы бегали друг за другом, рассказывать не буду, потому что ты и сама это прекрасно знаешь, а закончу раскрытием одной странной особенности этого засекреченного холма – никто не в силах отыскать к нему путь, кроме, разумеется, тех, кто его уже знает.
Словно бы подтверждая свои слова, Белла закрыла свой сохранившийся глаз и придала себе убедительнейший вид полной ото всего отрешенности, одновременно заставив своих слушательниц задуматься в итоге о том, что пора им уже начать выбираться.
– Пойдем, Жанна, поищем проводку, – рассудительно промолвила сыщица, прояснившая для себя по большому счету все основные моменты, – только, гляди, аккуратней ступай по кислотным лужам, а не то еще придется заменять и обувку.
Шутка получилась не очень смешной, и единственное, чем отличилась, так это заставила Мореву утвердительно кивнуть головой и стараться двигаться по возможности осторожно, с каждым следующим шагом перепрыгивая на сухие участки (ведь, в отличии от оперативницы, обувшейся в практически «не убиваемые» яловые сапоги с толстой подошвой, она продолжала оставаться в легких кроссовках). Анастасия же в это время обошла постамент с фашистским доктором по кругу и, подхватив тележку за ручки, стала медленно вывозить ее на прямую линию с Шуваёвой; сыщица все более приближалась и, после такой откровенной беседы совершенно не ожидая подвоха, уже была от поверженной немки, урожденной от фамилии Кригер, всего лишь в трех метрах, как неожиданно ее единственный глаз открылся, а в руках блеснул метательный предмет, изображенный в форме нацистской свастики, начавший к этому времени уже разлагаться, ржаветь и тускнеть, но при все при этом все еще не потерявший своих губительных качеств. Сделанный обожженной рукой, тем не менее отточенный до автоматизма, бросок достиг своей цели и нацистский крест поразил беспомощного капитана прямо в правую сонную артерию, после чего, ударившись в позвоночник, прочно застрял в его шее. Несмотря на столь серьезное повреждение, кровь тем не менее просачивалась несильно, тоненькой струйкой стекая на немецкую форму, едва прикрывавшую измученное тело боевого спецназовца.
– Но, зачем?! – в порыве непередаваемого возмущения крикнула оперуполномоченная, просто шокированная таким коварством и никак не сумевшая среагировать. – Ты, вроде, уже согласилась с тем, что мы все вместе отсюда уйдем?! – негодовала Настя, обходя тачку, вдруг самопроизвольно начав обливаться слезами и тут же становясь перед возлюбленными на колени.
– Просто я его люблю, – еле слышно промолвила Шуваёва, все же сумевшая сохранить при себе один смертоносный предмет, предназначающийся к метанию, по какому-то странному стечению обстоятельств переложив его из солдатской сумки за бронежилет, – поэтому он никому не достанется, и если не будет в этом мире со мной, то и ни с кем другим… Я забираю его с собой. А сейчас… Сюрприз! – другой рукой она нажала на миниатюрный пульт управления и в ту же секунду бросила всю связку с электронными отмычками в кислотную лужу.
Тут же повсеместно замигали красные лампочки, а записанный на магнитную пленку голос, оставшийся в этих мрачных пещерах еще со времен Великой Отечественной войны, монотонно заговорил:
– Двадцать минут до взрыва – просьба всему персоналу покинуть расположение центра исследований. Двадцать минут до взрыва – просьба всему персоналу покинуть расположение центра исследований.
Диктор говорил непрерывно, повторяя свою речь как было записано в диктофоне, лишь каждую минуту уменьшая период. Тем временем Настя, невзирая даже на столь грозную ситуацию, продолжала безостановочно рыдать возле своего суженного, все еще не веря в злую судьбу, которая до такой невероятной степени проявила к ней предвзятое и крайне несправедливое отношение. Она практически полностью «растворилась» в своей жутком горе, в результате чего находившаяся в коридоре блондинка была вынуждена, перепрыгивая через опасные разливы, вернуться обратно и, приблизившись к ней, начать уговаривать:
– Насть, пойдем, пожалуйста, а? Пойми: ему уже ничем не поможешь, а так и мы можем погибнуть, нам же ведь еще нужно найти провода и успеть открыть ту каменную затворку; очень тебя прошу – пошли.
Девушка тянула ее за руку, сама начиная безудержно плакать, но Юлиева ее словно не слышала и, захлебываясь рыданьями, уткнула в голову в грудь израненного офицера-бойца… В этой трагической ситуации необходимо было что-то делать, и тут нежданно на помощь пришел сам капитан.
– Настюша, уводи отсюда несовершеннолетнюю девочку, – неожиданно промолвил он, наполнив голос твердой, мужественной интонацией, – а я простой солдат – я вынужден умирать, – и, лишь только договорив последнюю фразу, мужчина поднес руку к впившемуся в шею метательному орудию и резким движением вырвал его наружу.
Как раз в этот момент голубоглазая сыщица подняла кверху свою очаровательную головку, словно бы пытаясь понять, что именно имеет в виду дорогой ее сердцу мужчина, как в ту же самую секунду мощный фонтан бьющей из шеи крови ударил ей прямо в красивейшее и вместе с тем заплаканное лицо; и все – никакой надежды на спасение более не осталась.
Даже сквозь кровавую пелену, полностью скрывшую ее прекрасное личико, было видно, как слезы буквально брызжут из ее восхитительных глазок, а сама физиономия перекосилась от охватившей ее душевной боли, что, в свою очередь, выразилось в следующих, неоднозначных реакциях – Морева, увидев, до какой степени страдает ее новоявленная приятельница, вынуждена была отпрянуть, Анабель же обозначила свое отношение, разразившись самодовольным зловещим смехом.
– Ха, ха, ха, – смеялась Шуваёва через жуткую боль около тридцати секунд, а дальше, когда ее уже почти умалишенное веселье закончилось, то ли усовестившись, то ли просто решив побольнее «ужалить», сказала: – Подруга, – обратилась она, конечно, к Юлиевой, – я бы на вашем месте поторопилась: не знаю, что вы там задумали, но, судя по тому, что озвучила девочка, вам на это потребуется больше чем двенадцать минут, которые остаются у вас в запасе. Я же, какая бы не была «сука», предлагаю вам нестись что есть силы в «разделочный» цех – вы понимаете, о чем я говорю – нырять там в лаз, где я скрывалась после ранения, садится в оставленную внизу машину, подниматься по гидравлике наверх – а дальше? – а там уже мчаться, что есть силы, отсюда и спасать свои такие еще юные жизни.
Поток крови постепенно стихал, взгляд Нежданова все более «затухал», а дыхание уже едва ощущалось, а значит, надежды, что он выкарабкается из этой ситуации, никакой не осталось.
– Да, она в этот раз права, – сказала Юлиева, поднимаясь на ноги, беря свою более молодую спутницу за маленькую ладошку и увлекая ее на выход, – теперь надо быстро бежать и по желанию громко кричать.
Не обращая внимания на кислотные лужи, голубоглазая оперативница, отпустив руку Жанны, уверенным шагом вышла наружу, подождала, пока та по небольшим островках сухого бетона перепрыгнет к ней в коридор, после чего обе они, как только могли быстро, побежали в сторону страшной комнаты, заваленной человеческими останками. Как известно, Шуваёва не стала в этот раз закрывать свой потайной лаз, и девушки беспрепятственно оказались внизу; отчет времени давал понять, что у них осталось еще семь минут, и нужно было спешить. Оказавшись в просторном боксе, беглянки сразу же обратили внимание, что Анабель на этот раз их не обманула и не «подставил