«Допрос» продолжался уже четыре часа, и время близилось к наступлению вечера. В результате подозреваемый не выдержал оказываемого на него мощнейшего прессинга и заорал диким голосом так, что по рукам Кирова, удерживавшего в тот момент «хоботок», пробежала колеблющаяся вибрация:
– Да! Это я убил! Я все скажу! Только прекратите надо мной издеваться!
– Наконец-то, – облегченно вздохнул самопровозглашенный «палач», снимая с жертвы ставший ненужным противогаз, – а то я начал уже уставать.
Обильно вдыхая спертый тюремный воздух, показавшийся Глебову в этот момент самым чистым, какой только может быть на планете, он, вдоволь надышавшись, провозгласил:
– Я подпишу все, что угодно. Пишите, как вам то надо. Я согласен на все.
– Это, Стасик, не разговор! – едва не начавший радоваться Роман снова стал впадать в неописуемую и безграничную ярость, – Нам нужны все мало-мальски значимые подробности!
– Не помню я никаких там подробностей, – рыдая обильными слезами, клялся преступник, – сказал же, я убил, ну, а как – это не помню. Придумайте чего-нибудь, а я подпишу. У самого у меня сейчас башка попросту не работает… да еще «отходняк» начинается: уже торкает и вот-вот «башню» накроет.
– Пусть будет так, – внезапно, словно бы по чье-то по команде, придал старший оперуполномоченный себе спокойное выражение, – нам всем здесь необходим небольшой отдых и короткая передышка, а также время, чтобы все как следует взвесить и надо всем поразмыслить, тем более что уже поздно, и все очень устали, а как говорят у нас на Руси: утро вечера мудренее. В общем, Стасик, тебе дается на раздумье одна только ночь, а завтра мы будем заниматься с тобой более плодотворно и – по полной программе.
После этих слов глаза Глебова округлились от ужаса, очевидно, он за один, мгновенно прокатившийся миг еще раз смог пережил весь ужас прошедшего дня, наполненного неописуемой жутью. Роман в это время уже вызывал конвой, чтобы те сопроводили подозреваемого в отведенную ему камеру. Оставаться в этом отделении больше не было смысла, и напарники, выйдя на улицу, направились – каждый – к своей машине, чтобы тут же следовать на «Петровку», где необходимо было представить подробный отчет о проделанной ими работе.
К начальнику они прибыли практически в одно и то же самое время, так как ехали друг за другом. Зайдя в кабинет к подполковнику Кравцову, они обстоятельно рассказали о том, чего смогли добиться в беседе со Стасом Глебовым, а точнее о том, что не достигли совсем ничего. Руководитель внимательно ознакомившись с протоколом допроса, сделал немаловажное заключение:
– Похоже, что этот человек сказал правду.
– То есть? – не понимая, к чему клонит Виктор Иванович, поинтересовался Роман.
– Только то, что уже имеется экспертное заключение, – разъяснил начальник подразделения по расследованию убийств, – согласно которым группа крови, обнаруженная в квартире у Глебова, не соответствует группе его покойной жены. Обувь, изъятая из его жилища хотя и идентична, но не является абсолютно искомой. Наиболее вероятным орудием пыток и последующего убийства является медицинский скальпель, а не кухонный нож. Подобные выводы следует из особых, отличительных признаков. Добавление в организм адреналина и половая связь с трупом также наводят на мысль, что убийство было совершенно не по пьяной лавочке, а обстоятельно и целенаправленно для достижения какой-то определенной, непонятной нам пока, цели. Кроме того, из вашего допроса следует, что у подозреваемого нет машины. Вы проверяли этот факт по сведениям ГИБДД?
– Конечно, – отвечал молодой сотрудник, успевший во время пути проконтролировать и эти важные сведения, «пробив» их по мобильной связи через дежурную часть, – у него, действительно, нет автотранспортных средств.
Роман недовольно посмотрел на своего воспитанника, выражая таким образом свое отношение к его самовольным действиям, хотя в глубине души все-таки отдавал ему должное, ведь сам он совершенно выбросил из головы эту, как теперь оказалось, хотя и не столь важную, но все же значимую особенность. Кравцов между тем продолжал:
– Совершенно справедливо, лейтенант Бирюков. Пока вы там занимались выбиванием из подозреваемого признательных показаний, и я не сомневаюсь, что он уже готов был их дать, мы здесь также не сидели без дела и проверили эту информацию, а заодно провели поквартирный обход дома, где проживает семья Глебовых. Из него доподлинно следует, что он не имеет никаких автотранспортных средств и не управляет машинами ни по доверенности, ни по какой-либо другой существующей надобности. Из-за необузданного, «взрывного» характера друзей у него вообще никаких не имеется. Таким образом, тот факт, что он каким-то непостижимым способом смог перенести свою жену через весь город, лично у меня вызывает большие сомнения. Кроме этого, опрос соседей позволил выяснить, что за последние два дня он никуда из своей квартиры не отлучался, так как обычно если он пьет, то любые его передвижения по подъезду сопровождаются невероятным шумом и криками. В общем так, дорогие ребятки, на этого человека у нас ничего не добыто, значит, что-то мы не доработали и, вероятно, углубились в неправильном направлении.
– Черт, – выразил Киров свое явное недовольство, не позабыв чертыхнуться, – сколько сил и времени впустую угроблено.
– Да, это так, – согласился руководитель, оставаясь при этом невозмутимым, – но пока мы не Нострадамусы и события предсказывать не умеем, поэтому нам приходится много и кропотливо работать. Согласен, что где-то мы ошибаемся, но именно отрабатывая всевозможные версии, постепенно приходим к одной, единственной, которая и бывает той, без сомнения, правильной. Так что сегодня, учитывая тот факт, что вы уже не первые сутки в работе, пожалуйста, отдыхайте, а завтра продолжим и начнем все сначала. Только теперь на легкий результат не надейтесь: ищем маньяка, а не какую-то там «бытовуху». И, Рома, не забудь зайти в суд… это приказ!
Указание было отдано достаточно ясно, а главное, вполне своевременно, поэтому напарники – ни тот, ни другой – не замедлили им воспользоваться и поспешили прочь из этого, не совсем дружелюбного, кабинета. Наскоро попрощавшись, они отправились по домам, так как время было уже далеко за девять часов вечера. На улице давно стемнело, на отдых оставалось не так уж и много личного времени, поэтому они и старались спешить.
Но не только сыщики задержались на службе в тот злополучный, тяжелый день. Эксперт-криминалист Федосеева Люба, в силу объявленных усилений рабочего времени, также была вынуждена покинуть свое отделение только после девяти часов вечера, когда на улице уже сгустилось самое темное время суток. На сей раз она проделала весь путь без показавшегося ей накануне неприятным «сопровождения», но тем не менее ее не покидало паническое чувство, как будто впереди ее поджидает что-то поистине страшное. Предусмотрительно, и нарушая все установленные инструкции, она в этот день не стала сдавать табельное оружие и посчитала возможным, что может оставить его при себе.
Поставив транспортное средство, где делала это обычно, девушке снова необходимо было миновать протяженную кустарниковую аллею. И на этот раз полицейская не смогла этого сделать, как всегда напрямую, а из-за поселившегося в ней чувства приближающейся опасности проделала весь путь обходным маневром, минуя таким образом пугающую ее территорию. Оказавшись уже в подъезде, она не стала использовать лифт, а решила подниматься по лестнице, поступая так для того, чтобы иметь большее расстояние для видимого обзора. Федосеева смогла несколько успокоиться, только когда взбежала наверх и оказалась уже у металлической входной двери, преграждающей свободный доступ в квартиру. Не забывая беспрестанно вращать головой из стороны в сторону, она практически наощупь поворачивала ключ, отпирая довольно надежный замок.
Покончив с этим нехитрым мероприятием, девушка не замедлила оказаться внутри и тут же захлопнула за собой железную, пуленепробиваемую преграду. В жилище было темно. На какое-то время Любовь остановилась и невольно замерла, прижавшись спиной к дверной мягкой обивке, распложенной с внутренней стороны. В ее груди бешено колотилось готовое вот-вот выпрыгнуть сердце. Страшное предчувствие тяготило ее воспалившийся разум. Как и накануне, она находилась на грани умопомешательства и погружения в обморок. Немного совладав со своими внезапными страхами, девушка потянула руку, чтобы поднести ее к выключателю и – тут… сразу нашлась разгадка всем ее страхам: пальцы наткнулись на положенную поверх выключателя тыльную сторону ладони, одетую в тонкую кожаную перчатку.
Любовь непродолжительно испуганно вскрикнула и тут же получила сокрушительный удар кулаком в переносицу. Очнулась она минут через пятьдесят. Прямо перед ней стояло чудовище, одетое в сплошную одежду мрачного черную цвета. На голове его находилась уже известная резиновая желтая маска, похожая на созревшую тыкву, снабженная располагавшейся сзади шнуровкой. Сквозь неровные прорези, служащие для глаз, она видела безжалостный, совершенно не выражающий никаких состраданий, словно бы прожигающий, взгляд.
Девушка попыталась кричать, но из груди ее вырвался только приглушенный, полный страдания стон, а губы пронзила нестерпимая боль. Как оказалось, они были – прямо так на «живую» – зашиты тонкой металлической жилкой медного провода. Пошевелиться также не получалось: руки и ноги были крепко зафиксированы липкой клеящей лентой. В руках мучитель держал небольшую, средних размеров, сумку. Заметив, что жертва постепенно приходит в себя, он порылся в своей ноше и, уже опуская ее на пол, извлек изнутри острозаточенный медицинский скальпель.
Как оказалось, за то время, что Федосеева находилась без чувств, представшее перед ней чудище полностью раздело ее до гола, и она лежала теперь на своей кровати без какой-либо верхней одежды. Девушка с нескрываемой мольбою в глазах и спускающимися по щекам обильно-выделявшимися слезами, своим наполненным ужасом взглядом просила пощады, пытаясь, конечно же, дублировать через стон, но через пришитые друг к другу губы проникало лишь только глухое шипенье, больше напо