— Парень квёлый, не поправляется, узнать хотели, не больной ли.
— Тебе что есть его что ли? — Больной и больной. Пусть в лесу больше гуляет.
— Хотел узнать, не зараза ли какая, что худой.
— Да худые нас с тобой толстых переживут, — объяснил ему Прохватилов. Ты, парень, дело не забывай. Тут в лесу объявились трое. По всему селу воровство идет. К тебе тоже заглянуть могут.
— Пусть заглядывают, я их не боюсь.
— Они сокровища ищут, больше им тут делать нечего.
— Не найдут, если до сих пор мы их отыскать не можем.
— А сколько казалось, что схватили птицу за хвост и на тебе, снова обманка. Сердится хозяин, думает мы его просто за нос водим.
— Нам самим с ними не справиться, если б даже мы их и разыскали. Слишком раритетны. Многовековые изделия. Побрякушкам женским цены нет. Их нигде так просто не продашь. Сказали, что купец уже нашелся и готовит документы и возможность вывезти все это отсюда. Да вот самих сокровищ нет и нет.
— Ведь все точно тот каторжанин говорил и рисовал, только другой пристрелил его сразу, а ты поспешил его тоже, ножичек метнул в самое горлышко. Вот теперь и лазим мы с тобой три года, а все без толку.
— А нас, как всех раньше не шлепнут?
— Думаю нет. Им сопровождение нужно, да и столько лет мы их сберегали от разных искателей приключений.
— Хорошо придумали с арендой на землю. Прямо лучшего способа полного разорения крестьян невозможно было найти.
— Кто-то старался, думал. Теперь села свободные стоят.
— Ладно, что узнаешь, сообщай, — и они распрощались.
— Ничего себе мясокомбинат, — подумал про Прохватилова Равиль. — Не будет никого и он сгодится. Надолго хватит.
Эти азиатские сокровища не давали покоя многим. Только молвой разрозненные на четыре части, собирали искателей в разных местах. Людей перебито за это время — уйма, а разгадки так и нет. Многие подумывали, что их давно уже, еще тогда увели из-под носа охраны те, кто и послал забрать их для казны. Иначе зачем было расстреливать, убивать всех сопровождающих. И делить сокровища на четыре части? Что-то тут не так. Может и слух о их существовании поддерживают до сих пор, чтобы государственные люди не начали спрашивать с ответственных за их возвращение в казну? Иначе такое долгое путешествие по станциям в течение десяти лет, ничем не оправдано.
Сейчас голова Равиля была занята мальчишкой. Скелет не годился ему на обед, но и держать у себя он не мог. Вдруг увидит что и конец его делу. Подозвал Оксану, пока Петька у реки возился с удочкой и сказал:
— Толку от него никакого, я его убью.
— Умоляю тебя, оставь его. Не трогай. Он нам заместо сына будет.
— Какого еше сына? На лях он тебе понадобился сын? Никаких разговоров на эту тему, баба дурная.
В это время Петька подошел.
— Тетя Оксана я схожу к Аленке в село?
— К какой еще Аленке?
— Девочке. Такая красивая девочка там, дядя Равиль, как на картинке нарисованная.
— Что ж ты мне про неё не рассказываешь? — повернувшись к Оксане, спросил Равиль.
— Девчонка как девчонка, дочка врачихи, внучка деда Сидора, пчеловода.
— А по мне хоть турецкого султана.
— Хороша, говоришь девчоночка?
— Никогда не видел такой. У нее кудри золотые и вьются ниже пояса.
— Да ты прямо художник, описываешь портрет.
— А я умею хорошо рисовать, — похвастался Петька.
— Ладно. Иди к ней в гости, а я тебе краски куплю, нарисуешь портрет и подаришь ей. Приглашай ее в гости к нам.
Петька умчался быстрее ветра, а Оксана похолодела.
— Ты что задумал? Ведь они почти соседи, тоже с краю живут.
— Молчи, женщина. Закрой рот, пока тебя не спрашивают.
— Не дам. Не дам совершить такое. Она одна у матери и деда.
— Жалостливая нашлась. Штук двадцать разных сожрала и черных и белых и сереньких, а теперь на нее жалость напала? Тебе так и так вместе со мной отвечать придется. Кто их заманивал сюда? Кто кружку под кровь подставлял, шашлыки готовил, разделывал со мной и мясо продавал?
— Палач, — причитала. — Ты меня принудил к этому.
— Э, нет, голубка, кровавая, не думаю, что мне с другими так просто бы пришлось.
— Не хочу больше этим заниматься, — рыдала Оксана.
— Хорошо. Я тебя посажу на травку, листики, посмотрим, что запоешь.
— Лучше с голоду умру!
— Очень хорошо.
Он подошел к ней вплотную, схватил за волосы и начал бить другой рукой в живот, грудь, по лицу. От боли она осела, но он держал ее на весу за волосы и убил бы, если б не мальчишка. Тот возврашался назад. Равиль отпустил ее и сказал:
— Живо в баню, скажешь упала.
— Что так скоро? Или не приняли хозяева гостя?
— Их дома нет. На замок закрыто.
— Ничего попозже сходишь.
— Вы меня отпустите?
— Отчего же не отпустить к хорошим людям. Общение с ними заставляет ума набираться.
— Они такие хорошие.
— Вот и замечательно. Ты поди Оксану глянь, она с обрыва свалилась, в баньке отлеживается.
Петька нашел ее в предбаннике на скамейке, охающую, покрытую синяками.
— Тетя Оксаночка, что с вами?
— Упала. За корень зацепилась у дерева и скатилась по камешкам. Принеси мне воды.
Петька проворно принес воды в ковшике, она напилась, стащила банное полотенце с вешалки и еле дошла до бака с водой, окунула в него лицо.
— Ты беги, я скоро. Отлежусь маленько.
— А поесть что-нибудь принести?
— Чаю с медом.
— Я сейчас.
— Что там она просит? — спросил Равиль.
— Чаю с медом.
— Отнеси.
— Я мигом, только согрею.
Они сидели с Оксаной в полутемном предбаннике, освещенном из открытых дверей и Петька рассказывал ей о девочке, как они хорошо играют и что дядя Равиль теперь будет отпускать его к ней. И приглашает ее к нам тоже.
— Не надо к нам, — сказала испуганно Оксана.
— Почему? — удивился Петька.
— Видишь какая я красивая стала, за корень зацепилась, а здесь сплошные деревья и таких корней много.
— А мы осторожно будем бегать. На рыбалку пойдем.
— Не девчоночье это дело рыбалка.
— Тогда цветы собирать будем и гербарий сделаем.
— Посмотрим, а пока мне плохо и ты никуда не уходи.
— Ладно, — согласился Петька, — я подожду.
Вечером пока еще было светло, Равиль пошел в село. Он остановился недалеко от дома Сидора, за углом, так что бы его не было видно. Из ворот выскочила девочка. Светлые золотистые волосы ниспадали, струились по ее плечам, беленькая с правильными чертами лица, полненькими в меру ножками, коротеньком платьице, словно в фея в сказке, предстала перед ним, так как мячик покатился в его сторону.
Равиль онемел. У него пересохло в горле, он готов был схватить ее немедленно и утащить. Но она бы не молчала, и шум, поднятый им, вряд ли помог бы сбежать с драгоценной ношей. Он взял мячик и кинул ей.
— Ты кто?
— Петькин родственник, — ответил он.
— А где Петя?
— Дома. Тетя заболела, он возле нее. Дедушка дома?
— Дома, проходите, я вам покажу куда и она, подскакивая с ножки на ножку бежала впереди, грациозная соблазнительная нимфа, так что У Равиля стучало сердце.
Он не мог поспевать за ней, этот сильный мужик, парализованный силой красоты ребенка.
— Проходи, лесник, гостем будешь.
— Здравствуйте, — приветствовал он пересохшим горлом хозяина. — Я к вам по делу. Мне бы морды новые надо сделать. Хочу рано в воскресенье, за излучиной их поставить. А с меня будет рыбка самая наилучшая.
— Хорошо, сделаю, — ответил Сидор Никитич. — Сам я уже давно не рыбачу, лодки своей нет, да и пчеловодство все время забирает. Летом опять кочевать придется в разные места. Медосбор требует странствий по лесу.
— Я так боюсь пчел и не дружу с ними. У меня рыбалка, охота. — Когда можно будет зайти за мордами?
— Послезавтра к вечеру. Готовы будут. У меня материал заготовленный есть.
Возвращался Равиль на крыльях. Петь хотелось. Такую красотищу мать выродила человеческая. Даже на обед пускать жалко.
— Жену бы такую. В Азии в одиннадцать лет замуж выдают, а этой сказывают десять. Но как до нее добраться?
— Это тебе не с вокзала беспризорника достать, за такую и башку открутят.
— Все равно заполучу ее, золотоволосенькую. А вот как — подумать надо хорошенько.
Он вдруг стал ласковым с Оксаной и однажды сказал:
— Я не трону твово парня, пусть живет у нас, но он должен постоянно дружить с той девчонкой и иногда приводить ее к нам.
У Оксаны сердце захолонуло.
— Зачем тебе это нужно?
— Не спрашивай, выполняй и все. А то быстро разделаю твоего Петьку на шашлыки костлявые. Понятно?
— Понятно, — ответила она.
Долго ломала голову, зачем ему дружба детей понадобилась? Он мог итак украсть девчонку в любой день и сожрать. Нет, тут что-то не так. Однажды за ужином он, выпив самогоночки, подобрел и разговорился.
— Я хочу иметь вторую жену, молодую, резвую, красивую.
— Кого же это ты присмотрел?
— А ту девочку, бондаря внучку.
— Тебя чай с ума не сбросило? Кто же тебе ее отдаст, пузатому негодяю?
— Я спрашивать никого не собираюсь. К осени мы отсюда снимемся. Я вот только деньгами разживусь и уедем.
— С кем?
— С тобой, Петькой и Аленкой, чтобы поначалу не ныла. А как исполнится ей 11 лет, женюсь.
— Очумел. У нас браки разрешаются с 18 лет, а в одиннадцать дети еще маленькими считаются.
— А мы уедем отсюда в бывшую страну СНГ, где разрешат такой брак, вернее им будет по хрену, кому сколько лет.
— Не делай этого, погубишь себя, меня, Петьку и ее.
— Все решено и ныть бесполезно.
— Где ты денег столько возьмешь?
— Знаю место, давно присмотрел.
С тех пор Петька часто стал бывать в доме Сидора и он не возражал, девочке было скучно одной, да Аннушке еще самой приходилось их учить грамоте. Школа закрыта, а отдавать в район одну в интернат, Анна не захотела. Решила год учить детей сама. Она не ведала о планах замужества ее малышки, вынашиваемых сорокалетним подлецом лесником и их другом по совместительству. Если бы она могла предположить?