— Зато теперь она выросла, — резко оборвал его преступный авторитет, — а что, если ей вдруг захочется отомстить? Видишь: она даже с американцем связалась, а от этих заморских «нерусей» можно ожидать только одного — больших неприятностей. Однако… — здесь Вацек понизил голос до полушепота и придал лицу заговорщицкий вид, — с другой стороны, может это не так уж и плохо, что девка осталась живой?
— Не понял? — теперь пришла очередь удивляться большому мужчине. — Ты же меня только что предателем чуть ли не объявил?
— Да, ладно, ты… успокойся, — уже более дружественно промолвил Валерий, продолжая сохранять вид полной таинственности, — помнишь, когда мы убивали прежнего босса, я тогда ему предъявил, что он «закрысил» себе некие таинственные сокровища, секрет которых ему удалось раздобыть, когда мы разграбляли одну затерянную в лесах деревушку; я тогда еще подумал, что он просто не хочет ни с кем делиться, и, если ты не забыл, подверг его очень жестким и просто нечеловеческим пыткам, пытаясь таким образом вырвать у него так ревностно хранимую тайну — нет! Я не думаю, что после стольких перенесенных страданий, он смог бы и дальше так стойко держать при себе свои мысли. Но знаешь, Буйвол, что он в тот раз мне все же сказал?
— Нет, — откровенно признался Копылин, своим звероподобным лицом выражая крайнее удивление, — это мне не известно. Ты тогда сам с ним о чем-то шептался, я же только помог его захватить и во все время продолжения пытки находился на улице, — здесь мужчина на секунду остановился, а затем, как будто что-то неожиданно вспомнив, воскликнул: — Ты же сам к нему никого не пускал — сказал, что только ты сможешь обойтись с ним согласно наших традиций и его высокого положения.
— Правильно, — согласился босс ивановской мафии, хитро прищуриваясь, — я вполне справедливо предположил, что при большом собрании «мерзавец» не посчитает нужным со мной откровенничать, — и более печально, — как же я ошибался, ведь, как оказалось, Елисеева Димку мы «убирали» именно за то, что он каким-то непостижимым образом смог уничтожить документ, указывающий на место, где спрятаны несметные древнерусские ценности. И вот теперь я думаю, что мы тогда с тем убийством погорячились, а знаешь почему?
— И тут я не в силах ответить, — не менее честно признался бандит, продолжая стоять перед своим давним товарищем с низко опущенной головой и удрученным видом.
— Теперь я попросту убежден, — снова нахмурился Вацек, но на этот раз не испытывая гнева по отношению к Буйволу, а предаваясь исключительно мыслям, ведущим в далекое прошлое, — что Елисеев в то далекое время не просто уничтожил ту карту — он смог разгадать, где скрыто сокровище. Однако же наш прежний босс не славился аналитическими способностями мыслить, — за что, кстати, и поплатился! — поэтому и не рассмотрел тогда такой перспективы, а велел просто-напросто взять, да и Димку убить… хотя если бы на него в те времена как следует надавили — а тогда мы это делать умели! — то мы бы сейчас уже владели всем тем огромным богатством и ни в чем теперь не нуждались.
— Но мы и так вроде бы как не бедствуем, — само собой вырвалось у Копылина, тут же зажавшего себе рот ладонью.
— Я как раз сейчас не про это, — усмехнулся Вацек невольному движение огромного человека, не без прикрас будет сказано, просто залоснившийся от того трепета, который внушал даже такому большому громиле, — я просто размышляю, — здесь он взял паузу, пристально поглядев на преданного товарища, — смогу ли я теперь, после того, что мне только что стало известно, полностью доверить тебе свои мысли?
— Ну… — Иван виновато отвел в сторону наполненный стыдливостью взгляд, — ты же меня знаешь словно облупленного, и, за исключением девчонки, я не подводил тебя больше ни единого разу.
— Хорошо, — вдруг окончательно решившись, промолвил Валерий, — все равно у меня теперь нет никого другого, кого бы я смог взять в подельники, причем на такое важное дело. В общем, слушай, какая меня посетила идея: тогда наш дурак-босс, являясь человеком исключительно недальновидным, не разобрался досконально в сложившейся ситуации и велел «замочить» Елисеева, считая его предателем; не спорю — он поступил справедливо; однако же, прежде чем приводить в исполнение приговор, необходимо было отступника как положено допросить, применив к нему небезосновательное пристрастие — и знай я в те далекие времена все обстоятельства этого сложного дела, я бы, безусловно, так бы и поступил — но теперь-то чего причитать, ведь момент упущен, и достаточно основательно. Между тем мне почему-то кажется, что не все еще потеряно, потому что, скорее всего, Димка успел рассказать все своей маленькой дочке — я почему-то в этом просто уверен! — и теперь она единственный человек, знающий тайну тех древнерусских сокровищ.
— В таком случае она давно ими воспользовалась, — неожиданно для себя высказал Копылин не лишенное логики замечание.
— Вот зачем ты сейчас мне это сказал? — чуть не поперхнулся предводитель ивановского преступного синдиката, одарив давнего товарища таким «всепрожигающим» взглядом, что тому вдруг сразу захотел провалиться на месте, — хотя… — сразу найдя решение, тут же продолжил Валерий, — даже если такое случилось, мы попросту возьмем и вырвем у «сучки» то, что принадлежит исключительно нам, причем по первостепенному праву.
Глава VДопрос с пристрастием и новая жертва
Денис хотя и считался человеком, подозреваемым в одном из самых жестоких и отвратительных преступлений, но тем не менее официального обвинения ему предъявлять пока не решались, а доставив его в райотдел, каждый попросту занялся исполнением своих повседневных обязанностей. Единственный, кому больше всех было надо, так это только Карелин, который ходил по кабинетам и, страшно нервничая, уговаривал вышестоящее руководство немедленно приступить к более активным действиям и основательно допросить «презренного негодяя»; более же разумные высокопоставленные начальники, зная недалекий ум Германа Петровича, только отмахивались, словно бы он был какой-то назойливой мухой: они-то ведь прекрасно осознавали, что построить на пустом месте откровенный, признательный разговор в этом случае вряд ли получится.
Так Градов и просидел в одном из кабинетов оперативного состава весь текущий день, а впоследствии остался в отделе и «на́ ночь». Начальнику поселкового отделения ничего не оставалось делать, как отправиться отдыхать домой; предполагаемый же допрос опаснейшего преступника было решено отложить до утра: с областного управления ожидался приезд более сведущих в подобных делах оперативных сотрудников, которые, кроме всего прочего, должны были привести с собой полиграф, спокойно развязывающий языки и самым отчаянным молчунам, и даже прожженным преступникам.
Вот и настал решающий день в судьбе молодого оперуполномоченного, когда от одного его неверного слова могла полностью поломаться вся его дальнейшая жизнь. Не стоит говорить, что он, уже немного знакомый с методами и правилами, какие применялись в органах внутренних дел, чувствовал себе несколько неуютно, неуверенно, да и что там говорить, был подвержен такому отчаянному страху, что уже прощался и со своей карьерой, да, впрочем, и со свободой. На протяжении всей ночи, показавшейся невероятно продолжительно долгой, как он не пытался, ему так и не довелось сомкнуть своих глаз, и к следующему утру юноша, мало того что выглядел отчаянно перетрусившим, так еще и был выжат словно лимон, утратив всякую возможность достойно сопротивляться. Как сказал начальник местного райотдела: «От греха подальше…», молодого человека в добровольно-принудительном порядке перевели на ночь в одну из одноместных камер, предназначавшихся для буйных административно-задержанных. Как ни негодовала душа юного полицейского, но тем не менее, скрепя сердце, ему пришлось подчиниться.
Он думал, что им займутся с самого утра, между тем время шло, а к нему так никто и не соизволил спуститься. Страшно хотелось и есть и пить, однако про Градова словно забыли, лишив того даже самых необходимых потребностей, необходимых для нормальной жизнедеятельности его молодого и еще растущего организма. По его мнению, такое отношение было совершенно неудивительно, ведь все другие сотрудники теперь считали его не просто «неоперившимся» юнцом, еще не укоренившемся в их коллективе, но еще и, по общему убеждению, он оказался жестоким маньяком-убийцей, обманным путем затесавшимся в их дружное полицейское братство.
Вот таким невеселым мыслям подвергал себя парень, когда в половине одиннадцатого к нему в камеру вошел начальник уголовного розыска, сопровождаемый прибывшим с областного центра оперативником и, разумеется, господином Карелиным.
— Меня зовут Сазонов Михаил Александрович, — представился незнакомый мужчина, казавшийся над остальными главным как по чину, так и по званию, который без особых предисловий сразу взял инициативу в свои руки, — я подполковник полиции и курирую все преступления, связанные с убийствами и жестокими изнасилованиями. Как ты понимаешь, — офицер явно не церемонился, — в ближайшее время нам предстоит с тобой плотно общаться, пока мы не сдвинемся с мертвой точки и не придем к устраивающему всех консенсусу. Первым делом спрошу: тебе не в чем перед нами открыться? Если есть в чем, то лучше это сделать сейчас, потому что тогда мы еще как-то сможем тебе помочь, потом же с этим будет гораздо труднее. Ну так как, есть нечто такое, что тяготит твою душу?
Опытный офицер, он отлично знал свое дело, проведя на службе в органах внутренних дел лучшие годы своей еще достаточно молодой жизни. Достигнув тридцатисемилетнего возраста и выследив не одного опаснейшего преступника, считавшего себя чересчур хитроумным, мужчина отлично разбирался и в человеческой психике, и в том числе психологии, почему и был назначен на такое ответственное направление в служебной деятельности. Его внешние данные выдавали привлекательного человека, следящего за своей фигурой и уделяющего немалое время активным спортивным занятиям: высокий рост гармонично сочетался с натренированной крепкой фигурой; ухоженное лицо отдавало бронзовым оттенком смуглого цвета кожи; в основном серые глаза по краям были карими и отчетливо могли поведать, что этот человек обладает огромным умом и развитыми мыслительными процессами; но