К моменту прибытия беспощадного предводителя, бандиты, пленившие необходимых ему беглецов, уже находились на месте и радовались тому, что так быстро, а главное с точностью, исполнили данное им указание; они беззастенчиво шутили и надсмехались над нерасторопной, так незамысловато попавшейся в их хитроумные сети, девушкой. Она же тем временем, связанная по рукам и ногам, лежала прямо на голой земле и из-под свалившихся на глаза белокурых волос с ненавистью поглядывала на своих беспощадных мучителей. Невзирая на радость поимки, Вацек вылез из машины с весьма удрученным видом, злобно поглядывая на своих верных подручных: он ни в коем случае не хотел давать им расслабиться, предпочитая держать перед собой в постоянном страхе. Вот и сейчас, только покинув удобный салон внедорожника, он грозно гаркнул на своих преданных, на все готовых, головорезов:
— Чего «щеритесь», «олухи»?! Жизнь, что ли, стала слишком веселой?! Я ждал девку еще вчера вечером, а вы значительно припозднились, да еще и смеют чему-то радоваться?! — проорал он гневно и дальше спросил уже гораздо спокойнее: — Где мужик?
Вперед выступил старший этой преступной группы, в обязанности которой входило держать в осаде жилище сбежавших пленников. Это был грузный мужчина среднего роста, по своему виду достигший тридцатисемилетнего возраста; его перекошенная выражением злобы физиономия говорила о его безжалостной и непримиримой натуре, способной ловко подчинять себе наиболее слабых, очевидно, именно по этой причине он и пользовался в своей преступной ячейке непререкаемым авторитетом, хотя был намного физически слабее некоторых из них, но как следует из суровой правды жизни — сила не всегда является чем-то определяющим в выражении способности управлять человеческими умами. Человек решительным шагом направился к стоявшей здесь же «газели» и, приоткрыв заднюю дверцу фургона, показал лежавшего там без движения раненного отставного «морпеха».
— Вот, — доложил низкорослый преступник, едва превышавший своим ростом своего предводителя, тем не менее значительно отличавшийся от него общей коренастостью тела, — он едва живой и вот-вот испустит свой дух.
— Хорошо, Клещ, — подытожил Вацек, обращаясь к подручному по его преступному прозвищу, — я очень надеюсь, что он не сдохнет, пока мы будем заниматься его подружкой: мне просто не терпится выбить из него его душу, но он в этот момент непременно должен находиться в сознании и чувствовать те жестокие муки, какие непременно будет испытывать — я обязательно должен воздать ему по заслугам!
Последнюю фразу Валерий говорил с невероятной ненавистью и злобой. Вместе с тем он все-таки обладал способностью — не до конца отдаваться своей безудержной неприязни и успел подметить, что его верный подручный стоит и нерешительно мнется, словно не решается поведать ему некую, притом довольно важную, информацию.
— Ладно, Клещ, говори уже, — сказал он с нескрываемым сарказмом, не преминув, однако, блеснуть своей проницательностью, — вижу: хочешь мне передать нечто очень существенное.
Преступник словно только и ждал, когда же ему наконец позволят начать рассказывать добытые им значимые сведения, и он перешел сразу к делу:
— Мы нашли у девушки некий обрывок карты, где крестом помечено место сокрытия, как мне кажется, какого-то тайного клада; думаю, тебе, Босс, это непременно покажется интересным.
Бандит, по-видимому, предполагал, что своим сообщением о несметных сокровищах, способных вот так легко перейти во владение криминального мира Иваново, сможет заслужить нескончаемую благодарность своего предводителя, привыкшего в отношении преступной «братвы» всегда почитать устоявшиеся традиции, однако его реакция была до крайности неадекватной и совсем неожиданной… как только он успел рассмотреть тот небольшой клочок бумажки, на который Наташа сделала копию своей части карты и который использовала в поисках, заклеив его полиэтиленовой пленкой, то сразу же выхватил из-за пазухи огнестрельное оружие и, поддавшись невольному импульсивному настроению, произвел целенаправленный выстрел в голову чрезвычайно любознательно и крайне неосторожного члена подвластной ему ивановской группировки.
Еще до его падения, предводитель ивановского преступного братства успел выхватить небольшой бумажный листок, из-за коего, в принципе, и была затеяна вся эта кровавая одиссея, ставшая такой убийственной, как следствие, беспринципной и невероятно жестокой. Внимательно пробежав его пару секунд глазами, Вацек смог убедиться, что это именно тот документ, что ему был так необходим в самом начале этой жестокой истории; закончив с ознакомлением, он грозно сверкнул глазами на своих остальных прихлебателей и визгливым голосом, не забывая существенно разбавлять свою речь нецензурной бранью и брызгать вокруг слюнями, пронзительным тоном заверещал:
— Разве я говорил кому-то рыться в ее вещах и привозить мне какие-нибудь бумаги — разве за этим я всех вас туда посылал?! Кажется, я сказал привезти сюда только девчонку и ее парня, а чтобы что-то еще… лично я такого распоряжения не припомню?! Вы что, совсем тут очумели все уже, что ли?! Разве вы не знаете, что инициатива всегда наказуема, а в моем случае — очень жестоким образом наказуема?!
Разъяренный Валерий сказал еще много того, что накипело у него в душе за одну, единственную, секунду, когда он вдруг осознал, что так тщательно оберегаемый им секрет стал еще кому-то известен; распаляя же свои гневные речи, предводитель преступного синдиката уже начинал подумывать и над тем, чтобы перестрелять и остальную часть этой группы и чтобы быть — уже точно, и до конца! — уверенным, что не осталось ни одного живого человека, посвященного в его страшную тайну. Бандиты, очевидно, подумали о том же самом, так как по их удрученному виду, а главное по тому, как они не спеша перемещаются за широкую спину одного внушительного преступника, неразумного, но зато обладающего невероятной физической силой и массивной фигурой, можно было понять, что они прекрасно знают своего беспощадного главаря и ожидают от него всего что угодно, особенно после того как он на их глазах абсолютно хладнокровно застрелил одного из своих самых близких подручных. Наконец, как следует «прооравшись», тщедушный в своей основе человечек, выглядевший, однако, в эту секунду, как рассвирепевший и безжалостный тигр, а возможно, и лев, никому не желающий дать пощады, сверлящим взглядом уставился на большого верзилу, за спиной которого пытались укрыться все остальные его подручные, словно бы ожидая от него необходимых ему разъяснений.
Тот помотал вокруг звероподобным, в чем-то квадратным лицом и, видя, что стоит впереди всей остальной группы, — а это, как правило, дает полномочия говорить за всех остальных — пустился в нелепые пояснения:
— Извини, Босс, ведь мы бы никогда так не поступили, если бы эта «сучка» сама нас не спровоцировала…
— То есть? — не дал ему договорить глава ивановской мафии, сильно озадачившись от такого ответа, — Что ты, Боров, — именно такое имя носил среди своих этот преступник, — хочешь этим сказать?
— Только то, Босс, — продолжил громила, весь трясясь от волнения и всякий раз ожидая выстрела из удерживаемого в руках собеседника вороненного пистолета, — что, когда ее «брали», «стерва» сама указала на эту бумажку, хранившуюся, между прочим, в одном из многочисленных одеяний, куда бы мы и посмотреть-то не догадались; так вот, лишь только Клещ ее захватил, она принялась верещать, что отдаст нашему главарю то, что ему нужно, и сама указала на эту бумажку… мы ее даже не разворачивали, а посчитали необходимым — как есть! — привезти сюда и передать тебе лично в руки.
— Вона как даже? — удивился бандит еще больше, мгновенно переключив свое внимание на очаровательную блондинку, лежавшую связанной на земле и глядевшую на своих мучителей ненавидящими глазами. — Ты, вероятно, думала, что, отдав мне эту презренную промокашку — после всего того, что ты вместе со своим американским дружком со мной учинила — сможешь вот так просто отделаться? Нет, милая, — здесь Вацек перекосил свою физиономию злорадной гримасой, передающей, кроме всего прочего, его безжалостную жестокость и безудержную жажду кровавой мести, — вам — с твоим заграничным плейбоем, конечно! — за все придется ответить сполна.
Только закончив эту, не обнадеживающую для девушки, фразу, Валерий — словно бы и не был ранен — со всего маху пнул внешней стороной своего ботинка по красивому и нежному личику. Не будь у нее заклеен рот, Наташа разразилась бы самыми страшными проклятьями, направленными в адрес беспощадного изверга, но так смогла только мычать от боли, стыда и негодования.
— Тащите ее в сарай, где мы своих должников пытаем, — прокомментировал он свои действия, кивнув головой в сторону небольшой дощатой постройки, установленной чуть в стороне от главного въезда, а сам в ту же секунду направился в сторону дома, бормоча чуть слышно, только лишь для себя: — Что-то я с вами, с непослушными «остолопами», чересчур замотался за последнее время… пойду хоть теперь чайку спокойно попью, — здесь он поднялся на крыльцо и, уже оказавшись на пороге огромного деревянного дома, прикрикнул на шедшего позади преданного товарища: — А ты, Буйвол, куда плетешься? Тебе что, заняться сейчас, что ли, нечем? Иди и подготовь с «братками» нашу девицу к самым жестоким пыткам, да и дружка ее заодно не оставьте в покое; я же сейчас чуть-чуть отдохну и устрою им невиданную до сих пор экзекуцию, хотя нет! — вдруг резко поменял он решение. — Американец сейчас обессилел, а я хочу насладиться его муками при его ясном сознании, а значит, поступим так: оставьте его пока в фуре, только надежно свяжите, а покончим с девицей — вот потом уже и решим, что будем и с этим «мерзавцем» делать.
Отдав это жестокое указание, не оставляющее пленникам совсем никаких надежд, главарь ивановского преступного «братства» скрылся в огромной избе, а его верные подручные, ко всему тому же еще и изрядно перетрусившие от наблюдения скорой расправы над их звеньевым «бригадиром», быстренько схватили беспомощную пленницу и поволокли ее к одиноко стоящему в стороне мрачному, но, к слову сказать, прочно сколоченному строению.