неестественнее.
— Сейчас, сейчас, — говорил он чуть дрожащим от возбуждения голосом, — вот только расправимся с остальными бандитами и тогда уже спокойно выйдем отсюда.
Глава XXЖестокий маньяк-убийца: кто же он?
В то время, как в небольшом дощатом строении происходила жестокая экзекуция, неподалеку находилось всего двое бандитов, которые — по вполне понятным причинам! — предпочитали держаться все это время поодаль; остальные, как было заведено в этом преступном «войске», исполнив свою основную миссию и более не видя необходимости в своем дальнейшем присутствии, в основной своей части потихоньку разъехались; на базе же остались только уже упомянутые охранники, в силу «назначенных» им обязанностей не решавшихся самовольно покинуть своего предводителя, да еще пара человек, живущих там постоянно.
Памятуя о той неприятной ситуации, какая произошла с ним во время нападения американского отставного спецназовца, Вацек решил держать возле себя не столько физически развитых, сколько способных, кроме применения силового воздействия, еще и шевелить своими мозгами и более или менее стрелять из имевшегося с ними оружия, именно поэтому обязанности по обеспечению его безопасности свалились на двоих, внешне коренастых людей, где один был выше другого на целую голову, однако тот, что поменьше, отличался невероятной способностью к здравомыслящему мышлению. Если касаться их внешних данных, то более высокий, выглядевший на тридцать пять лет, может чуть больше, отличался сухопарой, жилистой фигурой, худощавым продолговатым лицом, длинными руками, обладавших большими кистями, и коротко остриженной, слегка приплюснутой в темени головой; из одежды на нем была удобная, спортивного вида, одежда, в верней части туловища укрытая болоньевой курткой… второй, будучи много ниже, хотя и не отличался какой-то необыкновенной силовой мощью, но принимая во внимание его рост, не превышавший сто шестьдесят сантиметров, и жилистую, некогда накаченную, фигуру, создавал впечатление, что он, по сравнению с первым, обладает намного большей физической подготовкой; еще одной отличительной чертой его внешности являлась злобное и широкоскулое лицо, испещренное несколькими резанными противными шрамами; при взгляде на этого человека напрашивался определенный вывод, что ему довелось побывать в довольно сложных жизненных ситуациях, которые в основном и научили его работать своими мозгами; из одежды на нем находился дешевый, но удобный серый костюм, одетый поверх теплого свитера.
Минут двадцать бандиты слушали неприятные звуки, доносившиеся из глубины деревянной постройки, где удары по человеческому телу сопрягались с хлюпающими звуками невольно вырывающимися изнутри приговоренной их предводителем мученицы, что для любого нормального человека было бы неприятно, но этим отморозкам доставляло определенное наслаждение, и они, злорадно посмеиваясь, упивались тем безжалостным истязанием, что происходило от них в самой непосредственной близости. Внезапно! Избиение прекратилось и послышался верезжащий голос главаря ивановского преступного синдиката, обращавшегося к его, как все считали, верному другу, но что в этой ситуации было самое странное — он был наполнен явно недружелюбными, а скорее всего до ужаса напуганными, но вместе с тем и какими-то невероятно ожесточенными нотками… затем послышался характерный хруст ломавшегося позвоночника и одновременно рвущейся человеческой плоти. Преступники недоуменно переглянулись.
— Что это, Хлыщ, еще, черт возьми, за такое? — спросил тот, что поменьше, обращаясь к товарищу. — Мне кажется, или там что-то пошло не по плану?
— Да, «братан», — согласился его приятель, применяя в своем обращении общепринятое среди лиц, судимых, высказывание, — надо бы сходить посмотреть?
— Ага, и нарваться на гнев нашего Босса? — выразил сомнение тот, который считался наиболее умным. — Видел: что он делает с непослушными?
Здесь бандит кивнул на лежавшее неподалеку огромное тело, которое никто пока не решался убрать, не получив непосредственного приказа «хозяина», предполагая, что тот предпочитает не отдавать таких распоряжений, чтобы выставить труп на всеобщее обозрение, говоря простыми словами «другим для острастки». Однако неоконченный вскрик их беспощадного и жестокого предводителя и последующие неприятные звуки наводили на определенные размышления и заставляли предпринимать хоть какие-то действия, ведь хорошо, если в случае их бездействия глава ивановской мафии окажется мертвым, но — что будет?! — если он останется живой, а ему сейчас так нужна хоть чья-нибудь помощь; ответ напрашивался сам собой, и бандиты, резко выдохнув спиравший грудь воздух страха, обнажили отливающее вороненной сталью оружие и бросились в сторону пыточного «отсека».
Первым приблизился Хлыщ и, долго не думая, резко распахнул дощатую дверь, на всякий случай не выставляя перед собой оружие, а неся его опустив дулом книзу; как раз это и стало его смертельной ошибкой: большой человек хотя и склонился в это время над исстрадавшимся девичьим телом, но, в силу своей долгой преступной практики, тем не менее предусмотрительно находился с обнаженным предметом, безмерно опасным, убивающим и свинцовой сталью. Как только открылась дверь и на пороге возник один из участников преступного синдиката, ни несущий с собой ничего доброго, Копылин, придерживая одной рукой Елисееву, другой успел направить на него пистолет и произвел два целенаправленных выстрела; подстреленный бандит дернулся всем своим телом и стал медленно оседать на пол, в один миг потеряв все заложенные в него свыше силы.
Иван, отчетливо знавший, что на этом желающие проникнуть в сарай не закончатся, бережно положил пропитанную кровью белокурую головку на пол и стал, не торопясь, распрямляться, вырастая словно гора во время вулкана. В этот момент второй преступник, к которому первый обращался, применяя общепринятый у преступников термин «братан», еще до того момента, как его товарищ «освободил» дверной проем от своего тела, перекинул через него руку, вооруженную огнестрельным оружием, и открыл беспорядочную пальбу по «выраставшей» от земли огромной «мишени», и хотя он и не целился, однако промахнуться в большое тело, находившееся в узком пространстве, было практически невозможно, и, прежде чем Копылин успел что-либо предпринять, в его необъятное тело успели вонзиться ровно четыре пули.
Взревев словно подстреленный буйвол, он широко раскинул в стороны руки, одновременно выпячивая свою грудь, после чего сделал прыжок вперед и неповторимым, ни с чем не сравнимым, мощнейшим ударом двинул двумя ладонями в не осевшее еще тело Хлыща, мешавшее ему открыть ответный огонь по стрелявшему из-за него противнику; воздействие было настолько сильным, что отбросило не менее чем на семь метров и туловище умирающего бандита, и его более мелкорослого друга… еще до того момента, как «братан» плюхнулся наземь, Иван, не обращая внимания на полученные ранения, с налитыми кровью глазами бросился на стреляющего противника.
В этот момент, переполошенные выстрелами, на улицу выбегали и двое других оставшихся на заимке «работников», до этого занимавшиеся простыми, хозяйственными, делами; предполагая, что им придется вступить в перестрелку, они захватили с собой оружие и держали его наготове. Видя, как Буйвол, рыча словно уподобляемое ему животное, стремительно двигается на распластавшегося на земле бандита, который, лишь только приземлился, снова начал вести огонь по огромному телу, и не зная, что происходит на самом деле, те не решились встать на чью-либо сторону и застыли на небольшом удалении, ожидая, чем же закончится эта схватка и им наконец объяснят, что же здесь такое творится.
Вместе с тем большой человек еще дважды смог испытать на себе боль от проникавших в его массивное тело свинцово-стальных зарядов, которые словно маленькие «пчелки-жужжалки» впивались в мускулистое туловище, оглушая округу отвратительными шлепками; однако Копылин будто и не чувствовал этих, довольно серьезных, воздействий и, продолжая реветь, как трехлетний, переросший бычок, несся на стрелявшего в него неприятеля и не открывал ответный огонь лишь потому, что мертвое тело первого подстреленного им нападавшего накрыло второго, создавая такими образом непробиваемую защиту. Не добегая до выбранной цели двух с половиной метров, Иван совершил неимоверный прыжок кверху и весом всего своего огромного тела накрыл обстреливающего его противника; даже через находившуюся между ними преграду, образованную покойником, было отчетливо слышно, как захрустели ломающиеся ребра и у живого, и у мертвого человека; дальше Иван, истекая кровью и не переставая рычать, оттолкнул мешавший ему добраться до неприятеля труп и, брызгая на него кровавой слюной, начал наносить по вмиг опостылевшему лицу многочисленные удары, словно бы сбивая подошедшее тесто; он не выпускал из руки своего оружия, что только способствовало наиболее быстрому превращению и так не отличавшейся красотой физиономии в месиво, включающее в себя: мозговое серое вещество, костный остаток черепа и обильные выделения бурой жидкости.
Как только тело под ним перестало брыкаться, громила, больше похожий в этот момент на раненого разъяренного буйвола, поднялся над поверженными врагами в величину полного роста и, издав победоносный крик, бросился на ближайшего к нему человека, готовясь к рукопашной схватке и совершенно позабыв про имевшийся у него вороненный предмет, способный, между прочим, убивать на значительном расстоянии. Выбранный им противник хотя и обладал значительной физической силой, но вместе с тем многократно уступал в своих размерах; он очень поздно понял, что к нему приближается большая опасность, и успел произвести только один, единственный, выстрел до того мгновения, как получил по своему лицу дулом удерживаемого Иваном оружия, рассекшим его лицо на две части и оголившим на обозрение внутреннее устройство его носоглотки.
В ту же секунду в Копылина «посыпались» пули со стороны последнего, оставшегося в живых, бандита, и тот наконец смог вспомнить про имевшееся у него оружие; еще три пули успели впиться в его тело, прежде чем он открыл ответный огонь и с третьего выстрела смог поразить человека, еще хоть как-то способного встать препятствием на пути к свободе как его, так и объекта его нежной страсти, до сих пор представлявшейся ему маленькой, беззащитной девочкой — и вот больше не было никого, кто смог бы стать преградой для их спасения! Только теперь, Иван стал отчетливо чувствовать, как вместе с вытекающей кровью его тело расходует и дарованные ему Богом силы; он приспустился к земле и оперся об нее одновременно и правым коленом, и одноименной рукой, продолжавшей удерживать отсвечивающее вороненой сталью оружие; в глазах у него стало темнеть, и их заволакивала неприятная прозрачная пелена, предшествующая обычно потере сознания… тем не менее этого не случилось, наверное, потому, что в тот же самый момент из сарая показалась белокурая окровавленная головка, блестевшая изумрудными глазками и призывающая о помощи, заставившая в том числе и своего спасителя собраться с последними силами.