лне может помочь человеку отвлечься от пустоты, которая отравляет его жизнь.
Влечение к тому или иному фетишу превращается в проблему в тот момент, когда оно начинает влиять на все сферы жизни человека. Постепенно всё в жизни начинает подчиняться страсти, влечению. Человек, сознательно или нет, путает удовольствие от секса с близостью, а вместе с тем теряет всякий интерес к другим формам сексуального контакта, кроме любимого фетиша. Любители аутоасфиксии больше не могут испытать желание, если их при этом не придушивают. Садомазохист не в состоянии испытать удовольствие без боли, а педофил больше не в силах испытывать влечение к человеку своего возраста.
Во всех случаях сексуальных отклонений речь обычно идет об опредмечивании партнера. Человек воспринимает в этом случае партнера как способ получения удовольствия (нимфомания, педофилия), объект для манипуляций (садомазохизм), но не как равноправную личность. Впрочем, здесь все еще речь про отклонение, но не расстройство. Страсть начинает сжигать мосты, человек утрачивает связь с миром, не связанным с его влечением, а самое главное его расстройство начинает затрагивать права и свободы других людей, переходит грань закона. Рано или поздно любая страсть переходит эту грань. Вопрос лишь в том, захочет ли человек бросить вызов своей страсти? Осознать ее наличие и попытаться с ней сразиться. Одним это по силу, другим нужна помощь, а третьи так и не признают, что в их жизни есть проблема. Последних всегда больше всего.
В каждом человеке есть весь спектр векторов сексуальных отклонений – от вуайеризма до каннибализма. Одни парафилии общество одобряет, другие считаются постыдными, а третьи – незаконными, тем не менее в той или иной форме эти векторы присутствуют в нашей жизни, хотя бы в символической или ритуальной форме (поцелуи вполне можно счесть символом каннибализма). Какой из векторов получит свое развитие, зависит от личных качеств человека, характера психологических травм и способа их преодоления. Геннадий Михасевич от природы был наделен не самым ярким темпераментом, и сексуализированное насилие, которое он наблюдал в детстве, превратило для него секс в нечто грязное и унизительное. Ему казалось невозможным заниматься этим с близким человеком. С детства его преследовал этот унизительный смех за спиной, которым обычно сопровождались тычки и издевки со стороны девочек. Вполне вероятно, это была безобидная ирония, но для человека, который с трудом распознает чувства и эмоции других людей, нет подобных оттенков. Точно так же иностранец обычно с трудом понимает интонацию, оттенки смыслов и игру слов. Этот смех хотелось уничтожить еще до момента его появления, хотелось задушить человека, способного издавать этот звук. Он так остро чувствовал этот гнев и ненависть, что они заменили собой половое влечение. Встретив незнакомую девушку в лесу, он поддался желанию попробовать уничтожить этот смех, почувствовать то, как в его власти отобрать жизнь человека. Это чувство ему понравилось. Страсть перешла грань закона и распространила свое влияние на все сферы жизни. Она подменила собой секс и любовь, отменила возможность создания близких отношений, в конечном счете тяга к разрушению заменила ему жизнь.
В конце октября 1971 года он отправился в Витебск. Несколько часов он гулял по городу, то и дело сжимая в кармане моток бельевой веревки. Когда начало темнеть, он сел в автобус, идущий в сторону окраины города, и сошел на конечной остановке. Прямо от остановки шла узкая тропинка через лесопарк, которая приводила в обособленный район города. Там располагались фабрика с общежитием для рабочих, школа и детский сад, но никакой транспорт туда не ходил. Был уже поздний вечер рабочего дня, на улице было ветрено и промозгло, как обычно поздней осенью. На тропинке ему пока не встретилось ни одного человека, но это только пока. Кто-то пробежит мимо, слишком много людей живет в том районе на отшибе.
Михасевич оказался прав. Через несколько минут вдалеке показалась женская фигура. Девушка спешила на автобус или просто хотела поскорее пройти к остановке, так как в осеннем лесу всем не по себе. Геннадий надвинул свою кепку посильнее на лицо, опустил голову в ворот куртки и медленно пошел навстречу девушке, сжимая в руках уже скрученную в гарроту веревку.
– Не подскажете, сколько сейчас времени? – спросил он, когда они поравнялись. Девушка увидела его только в этот момент, кивнула, а затем начала отодвигать рукав пальто, чтобы посмотреть на часы. Это дало Геннадию несколько секунд.
Он накинул веревку на девушку, но она успела вставить ладони в петлю. Это дало ей секунду форы. Она дико закричала. В лесу что-то упало, послышался звук ломающейся ветки, отчего Михасевич окончательно перепугался. Нужно было поскорее избавиться от жертвы и уходить отсюда, но девушка начала отчаянно вырываться. Звук очередной ломающейся ветки отвлек Михасевича, и в следующую секунду он уже взвыл от боли, так как девушка умудрилась схватить зубами руку убийцы и с силой сжать челюсти. Раздался хруст кости, и на землю закапала кровь. В этот момент вдалеке появился свет фонаря и послышались детские крики. Окончательно перепугавшись, Михасевич отбросил веревку в сторону, так как ему на миг показалось, что его сейчас арестуют, и тогда нужно будет как-то объяснить веревку в руках. В следующую секунду он уже бежал к остановке, а к девушке бежали школьники, чей фонарик так перепугал Михасевича.
– Что случилось? Вам помочь? Это он?! – начали они засыпать ее вопросами. Девушка расплакалась и рассказала о случившемся. Подростки были в ужасе и восторге оттого, что им повезло спасти девушку от насильника, поэтому они чуть ли не силком повели девушку в милицию. Им хотелось, чтобы все узнали об этой истории, чтобы в милиции их похвалили или выдали какую-нибудь грамоту. Перед уходом именно они вовремя вспомнили про веревку, о которой говорила девушка. Еще минут через пять поисков с фонариком в руках им удалось найти удавку, на которой еще не успели высохнуть капли крови Михасевича.
Преступник одной рукой удерживал шнур, но затянуть не мог, второй рукой закрывал мне нос. Мне попали в рот его пальцы, и я их кусала. В ходе борьбы я упала лицом вниз. Он продолжал меня давить. Я кричала. Преступник неожиданно оставил меня и убежал. Оказалось, что мои крики услышали школьники и бежали с фонариком ко мне».
В милиции действительно внимательно выслушали девушку и даже приняли от нее заявление и веревку в качестве доказательства, но дело так и не возбудили за отсутствием состава преступления.
Михасевич добежал до остановки и сел в первый подъехавший автобус, идущий в сторону области. Он был уверен, что больше никогда не решится на что-то подобное, но чем дальше уезжал автобус от того места, тем сильнее в нем разгоралось желание найти новую жертву. Впереди зима. Это последний день, когда еще можно что-то сделать. Уже через пару дней женщины наденут дубленки и шубы, закроют шеи шарфами, а листья вот-вот опадут с деревьев. Нельзя будет ни подобраться незаметно, ни тело спрятать.
Он вышел из автобуса возле деревни Андроновичи и пошел в сторону леса. Немногочисленные пассажиры автобуса с интересом смотрели на удаляющуюся в чаще леса фигуру. Мало ли, человеку в соседнюю деревню нужно, а автобус туда не идет. На этой же остановке вышла девушка, которая помедлила минуту, поежилась от холода и решительно свернула на проселочную дорогу, ведущую в совхоз деревни Руба. Пассажиры ночного автобуса тут же забыли о вышедших пассажирах. Михасевич подождал, пока фигура девушки исчезнет из вида, и пошел в сторону той же дороги. Через минуту он снова увидел силуэт девушки и ускорил шаг. Она инстинктивно пошла быстрее, но все же не решилась бежать. Еще через минуту Михасевич нагнал девушку и напал на нее сзади. На этот раз он действовал быстро. Девушка онемела от ужаса, а когда голос к ней вернулся, на ее шее уже сомкнулись руки Михасевича. Девушка начала отчаянно сопротивляться. Они повалились на землю, но Геннадий был намного мощнее и сильнее, так что выиграть в этой схватке у девушки не было никаких шансов. Мужчина придавил ее своим телом и снова попытался задушить, но сейчас она уже орала во весь голос, буквально взрывая зыбкую тишину леса своим криком.
Шею ее обматывал шерстяной шарф. Геннадий заметил его и в следующую секунду стал в ужасе заталкивать шарф девушке в рот. Крик прекратился. Девушка начала кашлять и задыхаться. Михасевич одной рукой сдавливал ей горло, а другой – зажимал нос. Через несколько минут она уже не подавала признаков жизни.
Воцарившаяся тишина прерывалась только зловещим шелестом листвы осеннего леса. Его всегда пугал этот звук, поэтому он поспешил оттащить тело с дороги, прислонил его к дереву и побежал в сторону остановки. Уже на дороге он остановил попутку, на которой добрался до своего общежития.
Меня пугает шелест листвы. В нем слышится звук приближающихся шагов. Он похож на смех, даже на хохот. Я всегда это плохо переносил. Поля, леса, природа – это все кажется мне опасным и гнетущим. Воздух давит на меня, а в цеху, в доме я чувствовал себя спокойно.
В комнату он ввалился уставший, но довольный. Его соседи по комнате решили, что он провел этот вечер с девушкой, и даже начали одобрительно шутить, когда Михасевич пошел среди ночи в душ.
На следующий день он чувствовал себя прекрасно, а случившееся накануне казалось чем-то вроде сна. Он прекрасно помнил все произошедшее, но казалось, что все это происходило с кем-то другим, настолько не похоже все это было на привычную жизнь Михасевича. С того времени он стал ловить себя на мысли, что ему хочется попробовать придушить кого-то из знакомых девушек: однокурсниц, продавщиц в магазинах или односельчанок в родной деревне. Эти мысли по-настоящему его пугали. Во-первых, это точно навело бы милицию на след, во-вторых, это были настоящие люди. Девушек, которых он задушил, он не считал в полной мере настоящими, он не знал их, это были всего лишь объекты желания, а убить знакомую девушку – значило бы для него убить настоящего человека. Ему этого нестерпимо хотелось, но он боялся таких мыслей. Иногда даже по несколько дней не выходил из комнаты общежития, опасаясь самого себя, а потом решил топить бурлящую в нем энергию в спорте. Михасевич записался на бокс, нашел себе подработку и стал намного чаще посещать разные общественные мероприятия. За спортивные достижения его даже рекомендовали принять в комсомол. Узнав об этом, Михасевич был страшно горд собой.