Отъехав на несколько километров, он увидел, как на той же самой остановке стоит женщина. Это была взрослая, дородная женщина лет сорока пяти. Она выглядела моложаво и даже привлекательно, но совершенно не была похожа на тех, кого обычно подбирал на дороге Михасевич.
Геннадий остановился и предложил женщине подвезти ее туда, куда ей было нужно. Женщина поблагодарила его и села в машину. Ей нужно было в центр города, но Михасевич повез ее куда-то в сторону. Он объяснил, что едет «по новой дороге», но женщину не удовлетворил этот ответ. Она прекрасно знала все новые дороги Полоцка, и эта окружная проселочная дорога была совсем не новой. Она попыталась открыть дверь машины, поэтому пришлось затормозить. В следующую минуту он душил ее прямо в машине. Она хрипела и сопротивлялась точно так же, как и девушка за пару часов до этого. В этот раз он закопал труп, но, усевшись за руль, понял, что готов снова ехать искать себе жертву.
Подъехав к Полоцку, он увидел, что стрелка бензина на нуле. Ему хватило топлива только для того, чтобы доехать до ближайшей заправки. Там возле кассы стояло несколько человек. Они ругались на нерасторопность сотрудников, из-за которой нужно сейчас ждать, пока закончат приемку бензина.
– Поубивать их всех, – усмехнулся Михасевич.
– И не говорите, – махнул рукой мужчина, который был первым в очереди.
В очереди я немного успокоился, поговорил с людьми. Кто-то шутил, кто-то скандалил. Меня это привело в чувства. Если бы не заправка, то, наверное, в тот день я бы и третью женщину задушил.
Минут двадцать пришлось стоять в очереди. Все это время шел разговор о несовершенстве бензоколонок. Чем дольше он продолжался, тем больше приходил в себя Михасевич. Сев за руль, он выдохнул. Жажда убивать отпустила его из своих цепких лап, но теперь на ее место пришли стыд и страх, которые появлялись у него обычно после убийств.
11Дело принципа
1981 г. Мозырь. Гомельская область
Долгих пять лет карьера Николая Игнатовича медленно, но верно двигалась в сторону повышения. Во всех отношениях неприятного следователя терпеть не могли абсолютно все, кроме разве что коллег по отделу. Обвиняемые считали его бестолковым крючкотвором, родственники жертв – бесчувственным чурбаном, а начальство – совершенно непредсказуемым, а следовательно, опасным сотрудником. Пять лет более или менее спокойного существования в данном случае можно было считать подвигом. А уж после того как он успешно закрыл дело об убийстве крупного чиновника Машерова, кое-кто даже начал поговаривать о том, что сорокалетний следователь наконец повзрослел, но уже следующее же дело после Машерова окончательно уничтожило его карьеру, а заодно подарило врага, которого он бы никому и никогда не пожелал.
Тогда его отправили в Мозырь, помогать Михаилу Жавнеровичу расследовать двойное убийство. По тонкому расчету генерального прокурора это могло бы сделать Николая Игнатовича «вторым русским Мегрэ». Прокурор просчитался, как это обычно происходило со всеми, кто ставил на Игнатовича. К тому времени, когда он приехал, обвиняемые уже были найдены. Оставалось их только допросить и «выбить» признания. Кажется, кто-то уже даже признался.
В отделении Игнатович увидел вместо задержанных шестерых насмерть перепуганных и ничего не понимающих людей, которые даже не были знакомы друг с другом. Следователь коротко переговорил с ними, а потом запросил материалы дела для изучения. Он видел, какое недоумение вызвало у всех его поведение. Человек, которого отрядили помогать Михаилу Кузьмичу, сомневается в результате работы лучшего следователя БССР? По меньшей мере это странно.
Ушел Игнатович из отделения под вечер, унося в портфеле несколько папок с материалами дела.
– Почему вы решили, что их должно быть шестеро? – поинтересовался следователь в первый же день своей командировки.
– Так отпечатки на месте преступления, – пожал плечами дежурный, которому Игнатович протягивал ключи от вверенного ему кабинета. – Найдены были отпечатки шестерых человек, значит преступников должно быть шестеро.
Дежурный сказал это таким тоном, как будто Игнатович спрашивал у него, почему дважды два должно обязательно давать в результате четыре.
– А если кто-то лодку в реку подталкивал и оставил отпечатки? – хмыкнул Игнатович, наблюдая за тем, как дежурный прячет ключ от кабинета в один из ящиков.
– Не думал об этом, – дежурный пожал плечами и снова начал заполнять какие-то бумаги. – Вы у Михаила Кузьмича поинтересуйтесь, – посоветовал дежурный, не отрывая глаз от листа бумаги, на котором он старательно выводил какие-то каракули.
Всю ночь Игнатович провел, изучая сотни и сотни документов по мозырскому делу. По всему выходило, что в маленький городок, живущий благодаря браконьерству последние лет триста, наконец пришла советская власть. Место, название которого переводится как «Болото», влачило свое скромное существование годы и столетия. Тут работало несколько заводов, но по большей части люди жили за счет натурального хозяйства и рыбалки на реке Припять. Местный рыбнадзор периодически ловил кого-то из особенно резвых браконьеров, но в основном, как это часто бывает в маленьких городах, все жили в мирном согласии, предпочитая не замечать друг друга. Рыбаки не замечали запретов на ловлю рыбы, а рыбнадзор не замечал рыбаков.
Строительство крупного нефтеперерабатывающего завода и нефтепровода «Дружба», призванного обеспечивать топливом дружественные СССР Польшу и Чехословакию, привело к усилению власти в городе. Браконьеров стали ловить чуть ли не каждую неделю, и вот это и привело к преступлению, которое сейчас пришлось расследовать.
Следователь Владимир Кузьменков и инспектор рыбоохраны Семен Кузьменко отправились на озеро Большое Осовище в рейд, чтобы отловить положенное по плану количество браконьеров. Из рейда они не вернулись, а через пару дней их тела выловили из озера, которое они должны были патрулировать. У следователя пропало табельное оружие, а из улик на месте преступления была найдена только лодка с отпечатками пальцев шести человек и невод заводского производства, большая редкость по тем временам.
Кому еще, кроме браконьеров, это могло понадобиться? Вот только почему арестовали именно этих шестерых? В бумагах дела про это не было сказано практически ничего. Кроме разве что чистосердечного признания одного из арестованных.
Утром он встретился с Михаилом Кузьмичом Жавнеровичем. Когда-то сорокалетний следователь слушал лекции этой «звезды белорусского сыска», а потом даже пересекался с ним во время прохождения практики. Тогда он казался ему кем-то вроде полубога, но сейчас он слушал этого старика с маленькими бегающими глазками и напускным благодушием и не понимал, как можно так подходить к делу.
– Как вы нашли этих шестерых? – поинтересовался он под конец разговора.
– Как и всегда. Преступник всегда у вас перед глазами. Работа следователя заключается в том, чтобы заметить его, – тоном популярного в то время лектора Ираклия Андронникова произнес Жавнерович.
– А улики? – помрачнел Игнатович, понимая, что ничем хорошим для его карьеры все это не обернется.
– А что улики? Если у нас уже есть одно признание, то, считай, дело закрыто. Сейчас они все будут наперебой кричать: это он виноват, нет он. Лучше меня знаете.
Оказалось, что оперативники после того, как доложили о беспрецедентном убийстве двух должностных лиц, пошли по самому простому пути и обратились к участковому затем, чтобы тот назвал самых злостных браконьеров, которые уже давно у него на примете. Весь Мозырь жил только на браконьерстве, поэтому сказать, кто является «самым злостным», было довольно сложно. Участковый продиктовал список из тех, кто у него был на плохом счету, а затем пошел вместе с оперативниками опрашивать население. По итогу нашлось шесть человек, которые теоретически могли быть в тот день на озере. Приехавший на место преступления Михаил Кузьмич Жавнерович обрадовался, узнав о том, что подозреваемые найдены, и распорядился «допросить их хорошенько». Оперативникам не нужно было намекать дважды, и уже на следующий день самый молодой из арестованных, Сергей Хорсенко, подписывал признательные показания. А вскоре и остальные задержанные вовсю пытались свалить друг на друга вину.
Ни одной прямой улики в деле не было, все держалось на показаниях задержанных, которые практически ни в чем не сходились. Понятно было, что если они виноваты, то захотят свалить вину на кого-то, но они называли разное время выхода из дома, разные места ловли, не сходились в способе убийства и не могли ничего сказать на вопрос о том, зачем нужно было убивать следователя и инспектора. Даже если бы поймали механика Зухту или дальнобойщика Зборовского, которых уже не раз ловили на браконьерстве, максимальный срок, который им грозил, это год условно с конфискацией имущества. Зачем убивать двух людей при исполнении, что точно будет означать высшую меру наказания?
Зайдя в здание прокуратуры на следующий день, Игнатович сразу наткнулся на парня в штатском, который был одет слишком неформально для работы в органах. В руках у него был увесистый чемодан с магнитофоном. Сзади парня с чемоданом возился оператор, пытаясь завезти массивную камеру в небольшой дверной проем одного из кабинетов.
– Молодой человек, мне сказали, вы сомневаетесь в методах моей работы, – раздался за спиной спокойный и размеренный голос Жавнеровича. Спокойный голос дедушки, который спрашивает перемазанного вареньем внука, кто съел все сладкое. Каким-то удивительным образом Жавнерович со всеми разговаривал так, как будто они виновны, просто он еще не понял, в чем именно.
– Мне не очевидно, что арестованные виновны в двойном убийстве, – сдержанно ответил следователь, с подозрением разглядывая парня с магнитофоном в руках.
– Вы не считаете, что арестованные занимались браконьерством, расхищали государственную собственность? – прищурился следователь.