С Николаем Янченко и Владимиром Пашкевичем он встретился вскоре после реабилитации. Они были рады видеть друг друга, хотя сказать им было совершенно нечего. Единственным, что их объединяло, был длинный список прокуроров, судей и следователей, которые вели их дело. Этот список пополнялся с каждой новой статьей о незаконно осужденных по делам задушенных девушек.
Поначалу молодые люди часами обсуждали то, как они убьют Михаила Кузьмича Жавнеровича, а заодно и судью, вынесшего им этот приговор. Больше всего этого хотел Николай Янченко, который считал Жавнеровича повинным во всех неудачах своей жизни. В каком-то смысле так и было.
Они вскоре отказались от идеи убить всех причастных к делу сотрудников, но захотели каждому из них посмотреть в глаза. Первым делом они отправились в прокуратуру, чтобы поговорить с женщиной, выступавшей в суде со стороны обвинения. В прокуратуре их узнали и даже пропустили внутрь. В тот период времени эти трое мужчин стали иконой и знаменем всех несогласных с системой, живым подтверждением несовершенства системы, живыми ошибками. В прокуратуре их узнавали и тут же отводили глаза. Женщина-прокурор попросту сбежала из здания, когда ей сказали о посетителях. Они приходили к домам каждого, кто был причастен к делу. Обычно люди их узнавали. Кто-то начинал плакать и просить прощения, а кто-то в ужасе начинал пятиться назад и закрывал двери на все замки. Они ничего не говорили, просто стояли и улыбались. Это пугало еще сильнее. Валерий Ковалев несколько раз проделывал этот трюк с судьей. Оказалось, что тот живет в том же доме, что и его приятель. Мужчина однажды случайно позвонил к судье в дверь, перепутав этажи. Пожилой уже мужчина, на которого сейчас обрушился весь гнев системы и общественности, впал в панику при виде живого подтверждения его ошибки. Ковалев извинился и ушел, но потом еще несколько раз приходил, проделывал этот трюк уже специально. Не нужно было ничего говорить. Никто из сотрудников прокуратуры и милиции не предполагал тогда, что судит невиновных. В деле было два чистосердечных признания, а преступление для Витебска было громким и беспрецедентным. Большинство сотрудников органов, если не все, начинают свою службу только из желания помогать обществу, защищать слабых и наказывать виновных. Постепенно в преступниках они перестают видеть людей, а потом в них рождается ощущение, что все вокруг преступники, просто пока еще не все признались. Все это неизбежно, но никто не собирался сознательно сажать невиновных. Они верили, что поступают правильно.
Единственным человеком, которого они так и не встретили, был Михаил Кузьмич Жавнерович. Он то ли переехал, то ли сбежал. В газетах сейчас вовсю обсуждали приговор Николаю Терене, который привели в исполнение в том же году. Валерий Ковалев подружился кое с кем из сотрудников прокуратуры, и новый приятель периодически делился с ним новостями по бывшим делам Жавнеровича. Терене вынесли смертный приговор, а сейчас его признали невиновным. Случай чудовищный и беспрецедентный. Практически по всем, кто работал тогда над делом, начали служебное расследование. Стали поднимать все материалы дела. Оказалось, что следователь милиции Петр Кирпиченок даже после вынесения приговора не был уверен в правильности приговора. Мужчина написал прошение о возвращении дела на доследование, но его проигнорировали, а потом было уже поздно что-то делать. Более того, оказалось, что еще один человек, проходящий по делу следователя, невиновен. Им оказался крайне неприятный тип по фамилии Адамов, которого судили за убийство девушки на железнодорожной станции. Мужчину тогда судили из-за найденной детской фотографии девушки в сарае у его родителей. Было очевидно, что ее подкинул кто-то из сотрудников, проводивших обыск. Петр Кирпиченок в этом не участвовал, но у него бы и не было подозрений в невинности Адамова. Недалекий мужчина, изнасиловавший, скорее всего, в своей жизни не одну девушку, причем Кирпиченок даже нашел тогда в родной деревне мужчины еще одну несовершеннолетнюю девушку, которой испортил жизнь Адамов. Девушка была беременна, а когда ее спросили об изнасиловании, она заплакала и отказалась говорить. Адамов вызывал такое острое отвращение у всех, что от него всем хотелось побыстрее избавиться. А может быть, всем просто хотелось так думать. Сейчас уже было ясно, что просто всем вокруг хотелось поскорее закрыть дело, а Олег Адамов попросту попался под горячую руку. Всем так сильно хотелось увидеть в нем убийцу и насильника. Никому не пришло в голову, что человек, вызывающий столь резко негативные чувства, ни в чем не виноват. Нам свойственно делать выводы о человеке, исходя из вводных данных. Есть такой классический эксперимент: людям показывают фотографии людей, сопровождая их положительными характеристиками. Обычно испытуемые тут же начинают давать положительную оценку внешности. Если эти же фотографии сопроводить негативной характеристикой, то и внешность испытуемые начинают описывать как отталкивающую. Теперь Петра ежедневно вызывали на допросы по поводу этого дела. Следователь ушел в отставку, запил, но не мог смириться с тем, что причастен к расстрелу невиновного человека. В памяти всплывало то, как Тереня ничуть не расстроился, когда узнал, что его девушка дала признательные показания и свалила на него всю вину.
– Это ничего, это правильно. Вы ведь то же самое говорили? – повторял мужчина, оправившись от шока.
Еще через несколько недель Петр застрелился, так и не сумев пережить свою фатальную ошибку.
16«Когда меня услышат…»
1985 г. Витебск
Николай Игнатович не поехал на задержание маньяка по разным причинам. Главной из которых было то, что он не верил до конца в случившееся. Тогда еще не было понятно, что Геннадий Михасевич именно тот, кого все так искали. Он был просто очередным подозреваемым из списка. Пусть на него все и возлагали такие надежды, но Игнатович за эти полтора года слишком много раз понапрасну надеялся. Даже когда ему кто-то доложил, что Михасевич по дороге раз десять просил остановиться, чтобы подышать и сходить в туалет. Он не пытался сбежать. Казалось, что он прощается с вечно пугающим его шелестом листвы. Осень уже сорвала большую часть листвы с деревьев, но лес под Витебском все еще казался живым. Кое-где над деревьями летали вороны и тревожно каркали над головой. По земле стелилось месиво из пожелтевших и почерневших листьев.
Через несколько дней Геннадий Михасевич дал свои первые признательные показания. Только сейчас следователь прокуратуры начал понимать, что, похоже, они все же поймали того, кого искали. В те дни вся прокуратура как будто замолкла в тревожном напряжении. Сплетни рассказывали полушепотом, а по коридорам старались пробегать как можно быстрее, не заглядывая друг другу в глаза. Дел об удушениях девушек за эти годы было очень много. Почти каждый сотрудник постарше работал хотя бы по одному из этих дел и сейчас в ужасе искал ошибки в собственной работе. Мечислав Гриб распорядился, чтобы все допросы Михасевича записывали на видеокамеру. Это очень осложнило всем работу. Ни Михасевич, ни следователь не могли забыть о том, что ведется съемка.
– Ненавижу женщин. От них в моей жизни были все проблемы, – неожиданно сказал Михасевич.
– Как же так? У вас же дочь? – слишком фальшиво, как будто разговаривал с ребенком, спросил следователь.
– Она не женщина. Она Лена, – искренне удивился Геннадий, и впервые за все время допросов в его глазах появились слезы.
Больше всего поражало, что он в деталях помнил каждый свой шаг, независимо от того, сколько лет прошло с момента преступления. Он детально помнил о том, где и как закапывал тела своих жертв, даже если речь шла о девушке, которую он убил больше десяти лет назад. Кажется, он даже гордился тем, насколько важен и нужен сейчас. Часто бывало, что он шутил на следственных экспериментах. Отвечал искренно, иногда смущался интимных деталей, но никак не демонстрировал вины или раскаяния. <…> Полагаю, он считал, что смог устроить некоторый тест нашей системе. Проверку мы не прошли… И ничего не исправили.
День за днем он рассказывал о все новых эпизодах с девушками, а затем согласился показать места захоронения так и не найденных трупов. Он помнил их очень отчетливо. На следственные эксперименты было решено взять манекен, на котором можно было показать, что Геннадий делал с девушками, но Михасевича он пугал. Поначалу он не показывал этого, но когда его посадили в фургон для перевозки заключенных вместе с этим манекеном, тот с ужасом и раздражением выкинул его на землю и попросил больше не использовать его. Показывать пришлось на людях. Убийца рассказывал обо всем охотно, только иногда стеснительно опуская глаза, вспоминая о каком-то случае, который казался ему унизительным. Во всем остальном он вел себя очень свободно, часто улыбался и шутил, а вскоре даже полюбил сниматься на камеру, которая фиксировала сейчас каждый его шаг.
Впервые в жизни Геннадия Михасевича слышали и слушали, и сейчас он чувствовал, что в его власти сделать действительно что-то важное. Впервые на него обратили внимание.
Михаил Кузьмич Жавнерович пришел в прокуратуру в последний раз в начале 1986 года. Его отстранили от дел, отправили на пенсию и даже возбудили уголовное дело о превышении должностных полномочий. Через пару месяцев, правда, дело закрыли, так как Михаил Кузьмич подлежал амнистии как ветеран Великой Отечественной войны.
Очень жаль, что выяснились такие досадные обстоятельства этих дел, но спросите у меня, мог бы я поступить как-то иначе, и я бы ответил, что нет. Сами подумайте, человек признает свою вину, рассказывает все подробности совершенного преступления, более того, показывает место убийства, где во всех деталях описывает произошедшее. В этой ситуации я вижу своим долгом обеспечить заслуженное наказание для такого человека. Мне даже в голову не могло прийти, что невиновный человек может себя оговорить. Это ж надо испугаться следователя настолько, чтобы согласиться подписать себе смертный приговор! Мне и сейчас в такое сложно поверить.