Телицын замолчал. Конечно, он подозревал нечто подобное, но слишком сложно было признать, что впустую потрачено столько времени и сил, написано столько отчетов, проведено столько допросов… Да, следователь был лишь одним из членов большой следственной группы по поиску убийцы, и притом далеко не главным, так что ответственность можно было бы переложить на кого-то другого, но легче от этого не становилось.
– Ты пять лет назад опознал Голышева, но я все равно хотел спросить: ты точно уверен, что это был он?
Андрей молчал. Пауза затягивалась, но он продолжал сидеть с непроницаемым лицом.
– Давай тогда начнем сначала, – преувеличенно бодро предложил Телицын. Парень явно не был рад такой перспективе, но и не уходил. В течение пары часов следователь раз за разом повторял те же вопросы, что и тогда, по минутам восстанавливая события пятилетней давности.
Когда юноша ушел, к следователю заглянул дознаватель, тоже работавший по делу. Телицын коротко пересказал ему услышанное от Нестерова и подытожил:
– Так что зря мы с этим Фишером возились, нужно искать среди местных.
– Может, и не зря, – возразил коллега. – Нельзя победить то, у чего нет ни лица, ни имени. Этот человек – Фишер. И это уже половина дела.
– Похоже, придется возвращаться к первым версиям и проверять жителей района, где совершены все убийства.
– Похоже на то. А жаль. Ты вообще видел, кто в этих местах обитает и что нам за их проверку грозит?
Телицын посмотрел на висевшую на стене карту Одинцова с пригородами и помрачнел. От одного только названия поселка Дачный КГБ веяло неприятностями. Уже после общей планерки среди всех, кто работал по этому делу, было решено сосредоточиться на животноводческих хозяйствах, так как судебная экспертиза показала: тела расчленяли более или менее профессионально. Расчленение было проделано очень грязно, однако преступник знал, что рубить нужно по сухожилиям, и безошибочно их находил на теле жертв. Запросы разослали по всем ветеринарным клиникам, больницам, совхозам и животноводческим фермам округи. Зашли и на Московский конный завод. Выслушав, что от него требуется, директор возмутился:
– Вы представляете себе, сколько это людей? Вы понимаете, что одних только практиканток из Москвы штук двадцать найдется?
– Нужны только сотрудники, которые живут здесь. Практикантки из Москвы меня, к сожалению, сейчас не интересуют, – ответил оперативник, делавший запрос. – Нужен замкнутый, тихий, психически неуравновешенный человек из Одинцова.
Постепенно жизнь налаживалась. Головкина стали ценить на работе, причем теперь не только подростки из группы по профориентации. Отныне к нему обращались все поголовно, а он никогда не отказывал в помощи, опасаясь, что в другой раз могут и не подойти. То и дело он встречался с бывшими подопечными. В большинстве своем они были рады видеть дядю Сережу, который в свое время разрешал им курить, рассказывал скабрезные истории и крутил кино на своем видике.
Эйфория от покупки нового гаража прошла. Теперь о ней напоминал лишь череп мальчика, так и не доехавшего до бабушки с дедушкой. Гримаса ужаса окончательно стерлась, и казалось, череп насмехается над убийцей, снисходительно наблюдая за его жизнью, которая большей частью проходила в этой железной коробке. Головкин решил последовать совету соседа и оборудовать погреб. Он выкопал внушительных размеров яму, которая постепенно превратилась в небольшую комнату с забетонированными стенами. Попасть в нее можно было, спустившись по железной лестнице, вмонтированной в пол гаража. По мере того как разрушалась психика Головкина, он физически стремился скрыться все дальше от мира. Теперь он чувствовал, что в гараже ему дискомфортно и шумно, а вот в погребе – спокойно и умиротворенно. День за днем он выстраивал мир собственных фантазий, сказочную комнату, в которой реализуются все мечты. На стихийном строительном рынке Головкин купил цинковую ванну, крюки, трубы, рейки, ножовки… В довершение всего он обзавелся парой паяльных ламп взамен тех, что одалживал сосед.
Все это отнимало часы, дни и годы жизни. По Одинцову, словно предрассветный туман над травой, струились слухи о таинственном Фишере, который ходит по тропинкам и убивает детей. Этими историями делились возле пионерских костров или шепотом рассказывали за гаражами возле школ. Все вокруг говорили о том, что следствие ведется очень активно и милиция вот-вот найдет убийцу. Головкин помнил, как близок он был к провалу, когда убивал мальчика, поссорившегося с родителями. Слишком близко звучали тогда голоса. Круг сужался. То и дело он встречал на работе кого-то, кто знал о нем больше, чем следовало. То один подросток проходил мимо, опустив глаза, то другой старался не пересекаться с ним и строил расписание своей работы так, чтобы никогда не оказываться рядом с дядей Сережей. И таких свидетелей его странностей становилось все больше. За один учебный год Головкин обычно вел три группы по профориентации, и в каждой из них были ребята, которых он раздевал, фотографировал нагишом, трогал или кому предлагал заняться оральным сексом. Детей зачастую усердно учат тому, что взрослый всегда прав, и им не приходит в голову сопротивляться. Те мальчишки и мысли не допускали, что взрослый может общаться с ними исходя из каких-то личных интересов. Для своих подопечных дядя Сережа был лишь странным человеком, которому нравится проводить время с подростками, потому что среди взрослых у него нет друзей. Ничего особенного или подозрительного. Ребята вырастали, оканчивали школу, но потом многие из них все равно приходили на конезавод. Одни просто любили лошадей, другие искали подработку, третьи заходили пообщаться с кем-то из знакомых. Однако были и те, кто, пройдя курс профессиональной подготовки, старался обходить это место за тридевять земель, боясь собственных воспоминаний, которые то и дело всплывали в их сознании. Кто-то убеждал себя в том, что ничего не произошло, и просто старался выкинуть неприятные мысли из головы. Тех, кто терзался такими воспоминаниями, становилось все больше, в том числе среди подростков, которых Головкин снимал на свой Polaroid. Никто из них не признавался себе в реальности тех странных инцидентов и предпочитал помалкивать, если в компании заходила речь о дяде Сереже, таком понимающем и всегда готовом прийти на помощь.
В один из дней Головкин встретил трех своих бывших учеников, которые предложили ему посидеть где-нибудь и выпить. Мужчина легко согласился, хотя всегда был равнодушен к алкоголю. Ему нравилось наблюдать, как под воздействием спиртного человек постепенно теряет контроль над собой, но сам никогда не позволял себе лишнего. Алкоголь имеет свойство срывать маски, а Головкин боялся этого больше всего.
– Давайте во дворе расположимся? – предложил один из юношей. Этот парень старался казаться старше своих лет и решил взять на себя вопросы организации застолья. Никто не возражал. Невесть откуда появились бутылки и нехитрая закуска, а еще минут через двадцать трое первокурсников уже захмелели.
Игорь, светловолосый застенчивый парень, всегда избегавший споров и выяснения отношений, вдруг совсем сник.
– Гарик, ты чего? Девушка бросила? – спросил кто-то из приятелей.
– Или парень? – подначил другой.
– Может, и парень. Я нормально к этому всему отношусь, – дернулся Игорь и тут же налил себе новую стопку.
Все засмеялись и принялись рассуждать на эту тему. Минут через двадцать компания пришла к единодушному мнению, что представители нетрадиционной ориентации «тоже люди, хотя и не совсем». Еще через пару часов ребята уже собрались расходиться, но выяснилось, что Игорь не стоит на ногах. Парень с явным усилием поднялся из-за стола, но в ту же секунду шатнулся и начал сползать на землю. Головкин успел его подхватить.
– Кто-то явно перебрал, – усмехнулся он, держа Игоря за подмышки.
– Может, он у вас поспит, а? – с тоской в голосе спросил один из бывших подопечных зоотехника. Перспектива тащить бесчувственное тело приятеля через весь город, а потом еще сдавать его мамаше, которая и без того терпеть не могла друзей сына, никого не привлекала.
– Да, конечно. Проспится и домой пойдет, – кивнул мужчина.
Ребята помогли довести молодого человека до дверей квартиры, а затем попрощались и на заплетающихся ногах потащились домой. Игорь тут же рухнул на тахту и заснул. Головкин осторожно снял с него одежду и стал наблюдать за спящим, чья внешность идеально соответствовала образам, которые создавало его воспаленное воображение, – субтильный, со светлыми волосами и тонкой бледной кожей.
«Я считаю, что это нормально…» – звучали в голове слова бывшего ученика. Сейчас, то ли под воздействием пары выпитых стопок, то ли из-за недавнего разговора, Головкин вдруг осознал, что хочет испробовать настоящий гомосексуальный контакт. В конце концов, если ничего не выйдет, то случившееся можно будет выдать за пьяный бред.
Головкин еще какое-то время завороженно разглядывал раскинувшегося на кровати молодого человека, а потом все же решился. Никогда прежде он не раздевался перед посторонним в своей комнате. Конечно, многие видели, как он переодевается на конезаводе, но в интимной обстановке такого ни разу не случалось. Сама мысль о том, чтобы оказаться без одежды, продемонстрировать свои недостатки, стать уязвимым для насмешек и издевок по поводу впалой груди, родинок и других телесных изъянов, казалась ему ожившим кошмаром. Тем не менее он преодолел себя. Раздевшись, он как будто стал ниже ростом и тут же начал искать, чем прикрыть наготу. Игорь вдруг пошевелился, отчего Головкин непроизвольно вздрогнул, схватил со стула покрывало и тут же лег на тахту. Спящий первокурсник никак не отреагировал. Мужчина принялся аккуратно ощупывать тело юноши, стараясь не разбудить его. Когда он подобрался к гениталиям парня, тот неожиданно проснулся и в ужасе вскочил на ноги.
– Дядя Сережа, вы чего?! – От шока он моментально протрезвел и в ужасе уставился на обнаженного мужчину.