йную фигуру. Ее светло-серые глаза скользнули мимо сержанта на стоящего во дворе служащего муниципалитета. «Мы вас уплотняем,» сержант пророкотал с рязанским акцентом. Женщина сделала непонимающее лицо. «Г-жа Лаас, постановлением исполкома в вашу трехкомнатную квартиру сегодня въезжают восемь человек. Вот документ. Пожалуйста, ознакомьтесь,» муниципальный служащий открыл папку, поднялся на крыльцо и протянул ей справку. В его голосе слышалось сожаление. Женщина с трудом держала лист бумаги в дрожащей руке. От волненья она не могла сосредоточиться и начать читать. Губы ее плотно сжались, точеные брови собрались на переносице, нахмуренные глаза метали молнии, лицо покраснело. «Расмус, скажите ей, что мы их не выселяем,» сержант обратился к седовласому эстонцу. «Они могут оставаться в квартире, хотя элемент они контрреволюционный. Но сперва я обязан проверить наличность и удостовериться.» Поправив на голове свою пилотку, чтобы ловчей сидела, и пошаркав сапогами о коврик на крыльце красный командир уверенно шагнул через порог. Хозяйка, прижавшись к стене, посторонилась и отступила вглубь. Они осматривали комнаты одну за другой. Квартира была скромного размера, обставлена недорого, но изящно и со вкусом. Еще вчера здесь царила атмосфера уюта, безмятежности и семейного счастья. «Пианино, граммофон, радио, буфет, диван,» стоя посередине гостиной — столовой, сержант сверялся с описью мебели, сделанной накануне. «Стол обеденный, диван плюшевый, десять стульев. Да, ну и кубатура,» промычал он себе под нос. «Живет же буржуазия! И это все для четырех человек? И все им мало! От своей жадности гонку вооружений нагнетают…» Он обернулся к своему переводчику. «Скажите ей, что мебель передвигать из комнаты в комнату не разрешается. Теперь все это народное достояние.» Онемевшая женщина со всем соглашалась и кивала головой. Они проследовали в следующую комнату. Это была детская. Две худеньких девушки — подростка, сидевшие за письменным столом, испуганно вздрогнули и обернулись, увидев чужих в своем заветном гнездышке. Мужчины остановились на ворсистом ковре между белоснежными, накрытыми кружевными накидками кроватями. Опись продолжалась. Затем они перешли туда, что служило спальней хозяев. «А где ваш муж? На него у нас имеется ордер на арест!» Муниципальный служащий перевел. Замешательство охватило г-жу Лаас. Брови ее приподнялись, через лоб пробежали морщинки, зрачки расширились и уставились в пустоту. «Не знаю. Я его давно не видела.» «Когда появится, скажите, чтобы пришел в комендатуру. У нас к нему есть вопросы. Теперь о вас,» сержант тяжело посмотрел на хозяйку. «Мы вселяем на вашу бывшую жилплощадь три семьи командиров Советской армии. Две семьи успели обзавестись детьми, а третья еще нет. Мое указание вам — сидеть тихо, не бузить и оказывать им всяческое содействие и помощь.» «Где мы разместимся? Все комнаты уже заняты,» осмелилась подать голос женщина. «Это разве не комната?» он распахнул дверь в кладовку. Здесь восемь квадратных метров. И оконце есть под потолком. Вы все войдете!» Зареготал сержант и отправился восвояси.
Тем временем снаружи, щурясь в лучах яркого солнца, доставленные грузовиками переселенцы ожидали приказа занять отведенные им места. Грузовики давно покинули их и вернулись в свои гаражи, и редкие пассажиры таллиннского городского транспорта, проезжающего сегодня по этой улице, с недоумением взирали на женщин и детей в мешковатой, вытцвевшей одежде, разместившихся вдоль тротуаров и дремавших на своих чемоданах, саквояжах и баулах. Через пару часов прибыл мотоциклист с пакетом из штаба армии и с ним в коляске красивая девушка-делопроизводитель с фибровым чемоданчиком на коленях, который она тут же открыла, и вынула пачку бумаг. Разрешение было оглашено, толпа встрепенулась, загомонила, забурлила и движение началось. На крыльце дома?38 образовалась куча багажа и две малютки, оставленные охранять его, рассматривали друг друга, с нетерпением ожидая своих мам. «Ты кто такой?» вякнула пятилетняя кроха в перелицованном пальто. «Вперед скажи, ты кто?» возразил ему мальчуган чуть постарше в матросском костюмчике. «Я Вовка. Кто ты такой важный?» «Меня зовут Индустрий. Я не самый важный. Мой папа самый важный. Он старший лейтенант Советской армии Павел Кравцов — вот кто он такой!» «Мой папа главней твоего. Он летчик на бомбардировщике. Вот какой он!» Мальчики чуть было не подрались, но на счастье, двери распахнулись и появились их мамы. Это были молодые, сильные крестьянские женщины с задорными улыбками и щедрыми сердцами. Четверть часа назад они познакомились и подружились. Обе были возбуждены и приятно взволнованы этим приветливым городом, ласковой погодой и заграничным лоском магазинных витрин. С симпатией друг к другу обмениливась они впечатлениями об увиденной квартире. Комнаты были распределены в соответствии с предписанием, отдавая предпочтение многодетным и старшим по званию. Матрене Кравцовой выпала детская. Она не могла нарадоваться, что она, ее муж и сынишка будут обитать в таком роскошном жилище, которое не шло ни в какое сравнение с их загаженной клетушкой в ленинградской коммуналке. «Век бы здесь жила и никуда бы не уезжала,» в восторге всплеснула она руками. «Ужо Пашка мой, как с работы придет, обрадуется. Надо новоселье сообразить и соседей созвать. Они все наши — военные.» Индустрию комната тоже пришлась по душе, особенно письменный стол, в ящике которого он обнаружил стопку больших плотных листов и коробку с разноцветными карандашами. «Теперь это все мое,» крикнул он и тут же уселся рисовать танк со звездой, стреляющий из пушки и пулеметов по врагам мира и прогресса. Скоро ему прискучило, он стал зевать и тереть глаза, и не разуваясь, завалился спать на одну из безупречно чистых кроватей. Его сырые, измазанные глиной ботинки оставили широкие полосы грязи на сатине и кружевах. «Рано разлегся, лоботряс,» потрясла за ногу его мать. «Вставай и пошли умываться с дороги.» В поисках туалета и ванной Матрена натолкнулась в коридоре на плачущую женщину в сером платье. Всхлипывая, она вытирала слезы. «В СССР не плачут,» упрекнула ее Матрена. «Мы несем счастье и свободу народам всей земли. Почему нюни распустила? Не сметь! Кто тебя обидел? Сейчас поправим!» Она заботливо положила руку ей на плечо. Не ответив, женщина удалилась в кладовую. Через растворенную дверь Матрена успела разглядеть ящики до потолка и двух девочек, сидящих на щелястом полу. Обхватив лица ладонями, они тихонько скулили и немного раскачивались. Худенькие коленки торчали из-под подолов их тонких платьев. Никакой мебели в помещении не было. «Вот в чем дело! У них тут голые стены,» догадалась Матрена. Она вежливо постучалась в дверь кладовки и мягким голосом предложила женщине взять кровать из детской и все, что ей нужно из вещей. «Ma ei saa aru,» сказала женщина и затворила дверь. Матрену невозможно было обескуражить. Она была настойчива и упряма, и в детстве ее наказывали за это. Она обдумывала, что предпринять. Тем временем в столовой обустраивалась среди разложенных чемоданов ее новая подруга Люся. Ее круглое, веснушчатое лицо сияло от радости. Вовка суетился рядом развязывая узлы и раскладывая на стеллаже стопку учебников политграмоты. Жизнь безусловно налаживалась. «Как нам повезло в Эстонии!» вертелось в голове у Люси. «В Таллинне полно товаров, любимый муж при деле и дарит мне цветы, сынишка здоров и поет песни — что еще требуется для счастья?» От полноты чувств она стала насвистывать «Марш энтузиастов». Как крутящийся вихрь влетела Матрена в комнату и замерла, уперев руки в бока. «Ты иностранные языки знаешь?» Люся взирала на появление подруги с удивленной улыбкой. «Не очень, чтоб очень,» с достоинством распрямила она уставшую спину и ногой задвинула чемодан под обеденный стол. «Да, можно сказать,» недовольно протянула она, минуту подумав, и поправляя волосы. «Я немецкий целый год учила, когда в Сызрани курсы комбайнеров посещала. Что случилось?» «Пойдем, людям надо помочь.» «Кто такие?» Люся не сдвинулась с места. «Не знаю. Какие — то эстонцы. Они здесь в нашей квартире. У них беда.» «Хорошо. Только учти — ничего противозаконного я не делать не буду.» Они направились к кладовой. «Guten Abend,» легонько согнутым суставом пальца постучала в отворенную дверь Люся. «Мы ваши новые соседи. Меня зовут Людмила, а это — Матрена.» «Пярья Лаас,» без улыбки ответила женщина. Было заметно, что сегодняшнее нервное потрясение вымотало ее. Под покрасневшими глазами залегли синие тени, лицо пожелтело и щеки ввалились. «Мы пришли предложить вам кровать и стулья, и если вам нужны ваши вещи из детской, пожалуйста, возьмите в любое время,» повторила сказанное ранее Матрена. Она внимательно смотрела в лицо Пярьи, выражение которого менялось, по мере того как она осмысливала перевод. Нельзя сказать, что от услышанного Пярья расцвела от счастья, но вздохнула oна с облегчением. «С точки зрения борьбы за освобождения рабочего класса от ига капитала вы являетесь эксплуататорским классом и вас надобно прихлопнуть как тифозную вошь,» передала ей от себя политически подкованная Люся. «Мой муж профессор биологии в университете. Кого он эксплуатировал?» «Все равно вы жили на подачки от капиталистов и подобных им холуев.» «Хватит ей мозги полоскать,» Матрена по интонациям догадалась о сущности перебранки. «Не видишь буржуям спать не на чем. Они тоже люди. Пускай свое забирают.» «Ох и мягкотелая ты, Матрена. Нет в тебе классовой ненависти к врагам, совсем нет. На партсобрании пора тебя проработать.» «Мне плевать с высокой колокольни. Айда, девчата,» Матрена поманила рукой обитательниц кладовки. Гуськом отправились они в детскую, подняли кровать, стулья, упаковали вещи из гардероба и отнесли их в свою темницу. Помещение было загромождено до потолка и стало напоминать склад. Передвигаться в нем можно было только ползком или боком, широко переступая через предметы. Другого выбора у г-жи Лаас и ее дочерей в настоящий момент не было. Им приходилось терпеть и ждать.
Звонки во входную дверь оповестили женщин о возвращающихся с работы мужьях. Бросив все, они помчались открывать. Двое военных стояли на крыльце. Люсин муж в кожаном костюме пилота, в шутку прятал свое смеющееся лицо за букетом тюльпанов. Люся взвизгнула и повисла у него на шее. Хмуроватый Павел, стоявший немного позади, молча протянул Матрене бутылку водки и сверток со съестным. «И на том спасибо,» приветствовала его жена. «Проходи, посмотри, как мы устроились.» «Шикарная территория,» Павел зацокал языком. «Лучше Большого театра.» Сияющая Матрена повела его показывать квартиру. «Вот ванная, вот кухня — мы уже принесли наши керосинки и разделили поровну газовую плиту — каждой жиличке по одной конфорке, правда кухонный стол маловат, но мы этот вопрос поставим на голосование.» «Это чья комната?» «Это спальня бывших хозяев. Она выделена супружеской чете Перфильевых. Ты их знаешь? Почему опаздывают?» «Оба они в нашем авиаполку. Их смена заканчивается в час ночи. Наш полк выполняет приказ тов. Сталина: в кратчайший срок превратить Прибалтику в полноценные советские республики. Поэтому мы работаем по стахановски. Мы переоборудуем и расширяем старый гражданский аэропорт под военные нужды. Мы начинаем строить взлетно-посадочные полосы и ангары для наших дальних бомбардировшиков. Скоро Германия нас будет бояться!» Вни