ество, народ выздоровеет, самоорганизуется на духовных началах и его состояние придет в норму, в душевное равновесие, то он непременно сам устремится к державной государственности. И тогда его не сможет остановить никто, никакие СМИ не смогут больше морочить ему голову придет и утвердится подлинно национальная власть, пусть она будет жесткой и неласковой к кому-то. А вслед за национальной властью явится и Русский Монарх… Киреевский уже устал отвечать на вопросы, внезапно почувствовав себя плохо. Время подходило к десяти вечера. Видя его побледневшее лицо, слушатели нехотя отступили, а некоторые вызвались проводить своего преподавателя домой…
Беседа с Ковчеговым получилась не слишком долгой, старые приятели и так понимали друг друга с полуслова. Уже само существование «Русского Ордена» вселяло надежду, а Днищеву Ковчегов доверял, как себе. Он не стал ни о чем расспрашивать более подробно, к тому же, впереди его еще ждала встреча с Кротовым.
— Разумеется, я с вами, — попросту сказал он. — Чего ж тут думать? Если мы не выбросим из России всю эту сволочь, нам каюк. Не о себе говорю. Я ведь тоже кое-что соображаю, вижу куда дело идет. А ведь, дурак, как кричал в девяносто первом за Ельцина, глотку рвал! И потом. Даже ребят своих вооружил, чтоб на помощь идти. А помнишь, когда Гайдар звал всех к Моссовету, головы подставлять за этих гнид? Зла не хватает, так бы и придавил гадов.
— Успеем, Юра. Не все коту масленица, будет и осиновый кол ведьмакам и оборотням. Сейчас главное, тебе самому поостеречься, — и Днищев вкратце рассказал ему о начавшейся «охоте», которая, возможно, велась уже несколько дней, или недель.
— Это я давно чувствую, — согласился Ковчегов. — Значит, Мокровец?
— Мокровец — исполнитель, хоть и высокого класса. Его место может занять любой другой. Даже из твоей собственной команды. Ты — одна из мишеней в этой игре, отстрел пойдет по всем направлениям… Ладно, показывай свое хозяйство, раз уж ты принял меня на службу. И ничего не утаивай. Я должен как следует во всем разобраться. И в людях, которые тебя окружают, и во всей системе безопасности. Маршруты твоих поездок, график деловых встреч, кто осуществляет внешнее прикрытие и так далее.
Сегодня было поздно заниматься этой работой — восемь часов вечера, решили начать с утра. А пока поехали в ту самую сауну на Ярославском шоссе, где Ковчегов впервые сказал Днищеву о Мокровце. Она находилась за Тайнинкой, в которой первого апреля прогремел взрыв, разрушивший памятник Николаю II. Впереди шел БМВ с охранниками, за ним — «жигуленок» Днищева. Ковчегов предпочел сидеть рядом с другом, а не в «бронированном танке».
— Знаешь, чем хочется заняться больше всего? — неожиданно спросил Юра.
— Найти библиотеку Ивана Грозного, — отозвался Днищев, посматривая в зеркальце заднего обзора: почему-то его не покидало ощущение, что за ними следят, хотя «хвоста» не было и в помине — он бы срисовал его сразу, даже если бы меняли машины. Внутреннее чутье — вот главное в подготовке профессионала.
— Как ты угадал? — опешил Ковчегов.
— Просто помню, что ты еще в армии об этом талдычил с утра до ночи. Идея бзик?
— Ничего подобного. Я и теперь об этом думаю. У меня целая картотека с материалами по этому поводу. Была «Либерия», не сомневайся. Вот, зайдем с другого конца. Иван Грозный, по твоему, плохой царь?
— Были мы с ним на одной презентации, но пообщаться не успели.
— Кончай, не Петру надо памятники ставить, а Ивану Грозному. Но что-то его наши демократы не очень любят. Опричнина! Да чепуха все это, он Русь укреплял, а это-то и вызывает у них ненависть. Все, кто работает на Державу — тиран, деспот. До сих пор от одного имени Сталина их трясет. А кто разрушает государство — герой. Петр уничтожил патриаршество, то есть пошел против церкви. Россия осталась без духовного владыки. Петр расколол национальную идею, а за ней и народ, что через 200 лет привело к революции. Нет, в тех исчезнувших книгах заключена какая-то тайна. Может быть, тайна старой династии, тайна царской власти? Почему сионские мудрецы, овладев рукописями царя Соломона, так старательно их прячут и следуют его заветам? Потому что и там — тайна мировой власти, пути к ее достижению. Но нам-то, русским, весь мир не нужен. Нам сделать Россию великой — вот задача. Недаром Лужков тоже так старательно подключился к поискам «Либерии», даже Германа Стерлигова подрядил на раскопки. Они тоже все рвутся к этим древним книгам. Но я уже, скажу по секрету, собрал такие документы по библиотеке Грозного, которые они и в глаза не видели. Брошу все, да займусь этим делом.
— Валяй, — согласился Днищев. — Может быть, ты и прав. Мы относимся к прошлому, как к старому хламу. Ждем все чего-то только от будущего. А история движется по спирали, и все повторяется, но на другом уровне. Мы порой просто разглядеть не можем, что уже проходили это место, и не раз.
БВМ остановился возле каменного, огороженного высоким забором объекта. Рядом приткнулись «жигули» Днищева. Ему было не по душе, что с ними так много народа, да должны были еще подъехать кое-какие деловые партнеры Ковчегова. Сейчас, пока обстановка не выяснена досконально, надо было бы Юре где-нибудь затаиться и не высовываться понапрасну. Лучше всего подошла бы одна из баз нашей Организации.
— Кто-то из твоих людей работает против тебя, — произнес он, не выходя из машины.
— Почему ты так думаешь? Ты же даже не успел их еще проверить.
— Это, Юра, на уровне интуиции. Не буду хвастаться, но порою удается «считывать» информацию, что говорится, из воздуха. Не возражаешь, если мы сразу же, после сауны отправимся в надежное место?
— Теперь ты у меня — главный секьюрети, как скажешь, так и поступим, согласился Ковчегов, после минутного раздумья.
— Тогда вот что. Скажи там, своим, что после сауны поедешь на дачу. Держись, как всегда. Уйдем отсюда часа через два, незаметно, и вернемся в Москву на моем «жигуленке». А там уж можешь не беспокоиться. Возможно, тебя придется на пару дней «законсервировать», пока я тут не разберусь — что к чему. Даешь мне такие полномочия? С правом увольнения в шею?
— Ладно, только особо не буйствуй. Я тебя знаю.
По мобильному телефону Днищев связался с Кротовым, сказал, что ситуация изменилась, с Ковчеговым они приедут не раньше двенадцати ночи, пусть подготовят «общежитие».
— Требуется помощь? — спросил Кротов.
— Пока нет, но что-то чувствуется нехорошее.
— Каким маршрутом возвращаетесь?
— По Ярославскому шоссе.
— Будь осторожен.
— А как это? — усмехнулся Днищев, кончая разговор.
Машины загнали внутрь объекта, выставили охрану. Вскоре подъехали остальные гости. Сауна ублажает тело, но расслабляет волю и внимание. Днищев туда не пошел, предпочтя пару раз окунуться в бассейн с морской водой и поиграть в пинг-понг с одним их охранников. Время тянулось очень медленно, а Днищев охватывало все большее и большее беспокойство. Стало темнеть. Наконец водно-банные процедуры начали подходить к концу. Уже готовился стол для ужина. Днищев прямо в одежде пошел в сауну, поманил разомлевшего Ковчегова. Минут через двадцать тот был готов к отъезду.
— То, что мы с тобой уезжаем — скажешь в самый последний момент, предупредил Днищев. — Дескать, просто прокатимся вокруг и вернемся.
Пока все шло по его плану. Когда они выезжали с объекта, а за ними закрывались металлические ворота, он вновь почувствовал беспокойство. Словно внутренним зрением видел, как в это же время, один из охранников звонит кому-то по мобильному телефону.
«Наверное, смысл моей жизни, все-таки, именно в этой работе. Я не оставил детей, хотя и продолжаю любить Елизавету Васильевну, а уж сколько ей пришлось вынести со мной! Но видно, семейное счастье — не мой удел. В той борьбе, которую ведет за Россию „Русский Орден“, требуются аскеты, готовые положить голову за свою Отчизну. Иначе и быть не может. Но я все равно счастлив. Странно, почему вдруг я написал об этом сейчас? Ведь впереди еще столько дел, столько работы… Пока не пройден путь — надо жить!»
Выехав на шоссе, Днищев погнал машину, увеличивая скорость, благо, что «Ярославка» в этот ночной час была почти пустой. Ковчегов удивленно смотрел на спидометр, а потом пробормотал:
— Чего-то я стал не понимать. Из «жигулей» ведь больше ста семидесяти не выжмешь? А у тебя уж за двести.
— Двигатель от «Пежо», — пояснил Днищев. — Металлическая рама, семислойные стекла, все — ручная сборка. От «жигулей» лишь корпус. Для камуфляжа.
— Неплохо. А эта трещинка? — Ковчегов постучал по ветровому стеклу.
— Тоже искусственная. Какой угонщик на такую развалюху позарится? А если и украдет, то недалеко уедет. Радиоэлектронное отслеживание.
Перед Мытищами поехали медленнее. Время приближалось к двенадцати. Стояла почти такая же ночь, как тогда, первого апреля, когда Днищев возвращался в Москву. Сколько событий произошло с тех пор, а ведь пролетело всего два с половиной месяца. Но жизнь продолжалась, и надо было не останавливаться, не размякать от каких-то неудач или успехов, а делать свое дело. Впереди еще масса работы, много мусора надо вымести, чтобы очистить Россию от скверны. Все они — лишь солдаты невидимого сражения, тут Мокровец прав, а на войне надо побеждать, иначе грош тебе цена, коли в твоей голове поселятся мысли о компромиссе, временном перемирии или капитуляции.
— Согласишься быть крестным отцом моего сына? — спросил вдруг Ковчегов.
— А лучшей кандидатуры ты не мог выбрать? Я ведь то здесь, то там, а завтра, может быть, и вовсе окажусь на другом конце света. Но если ты серьезно, то — согласен.
Впереди показалась Тайнинка.
— Завтра познакомлю тебя с Киреевским, — произнес Днищев, еще больше снижая скорость. Не хотелось нарываться на неприятности: у обочины он разглядел машину ГАИ.
— А кто это такой?