Многие из кумиров смотрели на кипящие в толпе фанатов страсти не без страха и спешили поскорее укрыться в спасительных стенах здания. Одна девушка, правда, прорвалась, но она была не из «диких», что способны оставить своего кумира без одежд, и когда она подскочила ко мне, я даже не сразу среагировал.
– Здравствуйте! – выпалила она. – Помогите мне, пожалуйста! Только вы можете помочь!
Прошляпивший ее милиционер уже исправлял свою ошибку, но без грубости, просто оттеснял девушку от меня, ласково приговаривая:
– Позже, позже все расскажете товарищу. Пройдемте за ограждение.
А она упиралась и все повторяла:
– Только вы можете помочь! Только вы можете помочь!
Я уже успел насмотреться на таких. Они или хотели сняться в нашей программе сами, или хлопотали за своих родственников, близких и дальних.
– Позвоните нам на программу, – сказал я ей. – Телефон – в конце каждого выпуска.
Мы вошли в здание, ослепительно торжественный холл был залит светом, но что-то мешало мне окунуться в атмосферу приближающегося праздника, и очень скоро я понял что. Глаза той девчонки.
– Я скоро, – пробормотал я и вышел на улицу.
Здесь, у черного хода, было все так же много милиции и мало зевак. Я прошелся вдоль ограждения, но той девушки так и не увидел. Ушла, исчезла, сгинула, унеся с собой этот странный взгляд, в котором что-то промелькнуло. Что?
Я вернулся к своим спутникам. Приглашенные галантно раскланивались, одаривая друг друга широкими, но неискренними улыбками. Подошел Гена Огольцов, пожал мне руку. Рядом со мной стоял Гончаров, Гена пожал руку и ему, глядя при этом на Гончарова вопросительно-настороженным взглядом. Он, наверное, до сих пор не мог понять, кто перед ним, и это обстоятельство чрезмерно нервировало Гену, привыкшего к определенности всего и вся.
– Женя! – с чувством сказал мне Огольцов. – Я чертовски рад, дружище, что сегодня… Что вот сейчас… В общем, что это твой день!
– О чем ты? – отмахнулся я.
– Семь номинаций! – напомнил Огольцов. – Весь мир сегодня принадлежит тебе! Тебя любят и тебе поклоняются!
Он был несколько нетрезв и потому особенно красноречив.
– Не расточай комплименты так громко, – вполголоса попросил я. – Каждое твое слово добавляет мне по десятку врагов.
Огольцов рассмеялся, дружески хлопнул меня по плечу и удалился, унося с собой запах дорогого коньяка.
– Он насквозь проспиртовался, – определил Демин. – Богема. У них так заведено.
Это было сказано без всякой неприязни, но я знал, что Демин недолюбливает Огольцова.
Зал был полон. Мы прошли на свои места, раскланиваясь направо и налево. Я заметил, что многие с интересом рассматривают незнакомого им Гончарова. Он и сам это, наверное, почувствовал, потому что обрел чрезвычайно важный вид и даже, как мне показалось, для пущей значительности раздувал щеки. Приобрести для Гончарова пригласительный было архисложным делом, и мне даже пришлось соврать в дирекции «Телетриумфа», сказав, что билет мне нужен для нашего спонсора и что если билета не будет – все пропало, я разорен и о существовании нашей программы придется забыть раз и навсегда.
Гончаров оглядывался по сторонам, с интересом наблюдая за происходящим, и когда видел знакомое по телепередачам лицо – а таких лиц вокруг встречалось великое множество, – он оборачивался ко мне и с детской непосредственностью сообщал:
– Смотрите-ка! И этот здесь! Ну, который про зверушек рассказывает. И вот тот тоже… Как же его фамилия? Он еще призы раздает, но до того все нервы вымотает.
Демин слушал этот треп с безучастным выражением лица. Он явно настраивался на долгий, нескончаемый сегодняшний триумф. Семь номинаций, как ни крути, – это что-то да значит. И если мы получим хотя бы половину…
– Илья! – засмеялся я. – Очнись ты.
Он встрепенулся и посмотрел на меня туманным взглядом. Наверное, уже примеривался, где в своей квартире поставит позолоченную статуэтку.
Действо тем временем началось. Вышел на сцену Николай Вадимович Касаткин, всех поздравил, пожелал удачи, он в шутку просил нас, то есть меня, Илью и Светлану, не забирать все призы, а хоть что-то отдать другим. Все вежливо поаплодировали.
В первой номинации – «За лучшую идею» – мы присутствовали. Конверт с именем победителя вскрывали намеренно долго, зал затих и затаил дыхание. Демин нервно пожевывал свой ус. Светлана улыбалась, но улыбка была напряженной. Один только Гончаров явно скучал, будучи не в курсе происходящего.
– Лучшая идея, – сказал ведущий.
У Демина дрогнула щека.
– Это идея…
Ведущий заглянул в извлеченный из конверта листок.
– Идея социальной рекламы «Мы – одна семья!», – провозгласил ведущий.
Зал взорвался аплодисментами. Демин замер. Мы со Светланой хлопали, заглушая собственное разочарование, которое всячески пытались скрыть.
– Пожелание Касаткина мы выполнили, – пробормотала Светлана. – Призами поделились. Но все остальные – наши.
– А что такое? – влез Гончаров.
– Мы тоже были в числе претендентов, – пояснил я ему.
– А отдали другим?
– Ну да, вы же видели.
– Несправедливо! – оскорбился Гончаров.
Демин метнул в него полный ненависти взгляд, но уж Гончаров-то в происшедшем был виноват меньше всего.
– Несправедливо! – повторил Гончаров.
Сидевшие впереди нас люди обернулись. И им тоже Гончаров, нимало не смущаясь, сообщил о допущенной несправедливости.
– Следующая номинация, – сказал ведущий. – «Лучший продюсер года».
– Продюсер – это кто? – Гончаров начал меня раздражать.
Ему никто не ответил. В этой номинации мы тоже присутствовали. Точнее, записан был Демин, который вроде бы продюсировал нашу программу «Вот так история!».
Ведущий взял в руки конверт, но открывать его не спешил, рассказывал какую-то байку, совершенно несмешную и неуместную, это понимали все, кроме него самого.
– Теперь о продюсерах, – сказал ведущий, но конверт так и не открыл, а вместо этого рассказал еще одну байку, теперь уже из жизни продюсеров.
Илья уже совсем извелся. Светлана пыталась его приободрить, но он отмахнулся от нее. Ведущий наконец вскрыл конверт.
– А лучшим продюсером этого года, – сказал он, – назван…
– Мы там есть? – быстро спросил Гончаров.
– Да.
Теперь уже и Гончаров нервно потер руки.
– Игорь Самохвалов! – провозгласил ведущий.
Гончаров посмотрел на меня так, словно спрашивал, не ослышался ли он.
– Мимо, – заключил я. – Что ж, бывает.
Демин помрачнел, словно его прилюдно оскорбили со сцены.
Назойливый телеоператор лез со своей камерой, все время снимая нас крупным планом. Светлана улыбалась в объектив, я старался сохранять невозмутимость. Черта лысого ему удастся снять меня разочарованным! У нас пять номинаций еще впереди!
Следом у нас была передышка – та самая номинация, «За многолетний вклад», в которой мы не участвовали по причине молодости нашей программы.
– Что-то не нравится мне их сегодняшний расклад, – оценил Илья, понемногу оживая. – Разве так можно?
– А все призы забирать можно? – поддела его Светлана. – Делиться надо, разве не так?
– Мы еще участвуем? – спросил Гончаров.
От него исходило целое море беспокойства.
– Участвуем, – утешил я его.
– Да у них здесь все куплено! – заявил Гончаров.
– Ну зачем так безапелляционно? – пожал я плечами.
Демин же только зло усмехнулся. Он был раздосадован и не собирался этого скрывать.
– Номинация «Открытие года», – объявил ведущий.
Наша номинация. Среди героев нашей программы не было ни одного актера, да и того, что их снимают для телевидения, они до поры даже не знали – и тем милее смотрелась проявляемая ими непосредственность. Жизнь – театр, а люди в нем – актеры, этим соображением, наверное, и руководствовалось жюри.
Я видел, как Светлана сцепила пальцы крестиком – чтоб повезло. Хотя особенно волноваться было не о чем. Это как в истории с двенадцатью стульями, за которыми охотились великий комбинатор и незабвенный Киса Воробьянинов: чем больше неудач, тем ближе победа, в конце концов стул, тот самый, найдется обязательно. Глупо надеяться забрать победы в семи номинациях сразу. Но хоть что-то нам достанется непременно.
И здесь мы проиграли. Гончаров ерзал, и казалось, что ему не терпится подняться с места. Я внешне сохранял спокойствие. А тут еще этот оператор. Три номинации из семи уже прошли мимо нас, и оператор, наверное, терпеливо дожидался, когда мы дрогнем и занервничаем.
– Уйди! – сказал ему Демин.
Но оператор свое дело знал, и единственное, на что он пошел, – отдалился на пару метров, спустившись по проходу на несколько ступеней.
Следующие две номинации мы тоже проиграли.
– Я все поняла, – сказала Светлана. – Мы получим или за лучшего ведущего, или вообще за лучшую программу. Они специально так сделали, чтобы не злить остальных.
«Они» – это жюри. Зная, что главные призы придется отдать нам, все второстепенные раздали другим участникам, чтобы наш успех не казался вызывающим. Слишком много будет недовольных, если мы заберем все. Логично.
– А теперь о том, кто же стал лучшим ведущим. Кто он, любимец публики? Кто этот-человек, который…
Конверт с хрустом разорвался. В этой номинации одним из претендентов был я. По всем опросам у меня был двукратный отрыв от ближайшего преследователя.
– Лучший ведущий…
Ко мне оборачивались, мне улыбались.
– Вы там есть? – по обыкновению осведомился Гончаров.
Я молча кивнул. Ведущий назвал фамилию. Не мою.
– Как же так? – не сдержалась Светлана.
А вокруг уже прокатывались волнами аплодисменты. Кто-то свистел. Сидевший впереди меня мужчина обернулся и сказал:
– Это какое-то шарлатанство, честное слово. Победить должны были вы.
– Что происходит, Женя? – процедил сквозь зубы Демин.
Его лицо побагровело, он покусывал свой ус, зло щуря при этом глаза.
Что-то действительно происходило. Я рассчитывал на то, что мы победим хотя бы в двух номинациях. Пока не победили ни в одной, а впереди оставалась единственная. Но уж она-то точно станет нашей. Или в жизни совсем нет справедливости.