— Знаю, — перебиваю я его. — Итак, ваше алиби недействительно. Кстати, при необходимости вы могли бы пересказать подробно программу?
— О, если бы я что-то видел! Я видел урывками, передо мной…
— Да, да, припоминаю, перед вами сидел товарищ моих габаритов, так?
— Так.
Выдерживаю небольшую паузу, затем — сухо спрашиваю:
— Значит, вы утверждаете, что просто не подумали об этом? Он не отвечает. Вид у него взъерошенный и несчастный.
Глядя на него, я начинаю смеяться.
— Ничего, ничего, можете не волноваться. Убийца и в самом деле почти что у меня в руках. Я просто хотел вам показать, как могут быть важны мелкие подробности. Лучше, чтобы вам никогда больше не пригодился этот урок, но все же вы получили его не зря.
— Простите меня, — вздыхает художник. — Я это запомню.
— Хорошо, я принял к сведению.
Он успокоился, теперь можно перейти к формальностям. Показываю ему фотографию Тебейки. Нет, этого человека он никогда не видел. Даю ему тот же совет, что Паулу Чернеску: быть осторожным. Прошу известить меня, если что. Затем собираюсь прощаться. Но у Мирчи Рошу появляется еще идея.
— Постойте-ка, товарищ майор, я хочу вам кое-что подарить. К моему удивлению, он осторожно снимает с мольберта только что законченное полотно, на свету проверяет, высохла ли краска, затем заворачивает картину в огромный лист белой бумаги, а я стою как в столбняке и слежу за его действиями. Он протягивает картину мне.
— За вашу любовь к искусству. И за урок, который вы мне преподали.
Я в смущении протестую:
— Но… я, право, не знаю…
— Прошу принять ее в дар. В любом случае она будет больше на месте у вас, чем у меня.
Я понимаю, куда он метит. Но никакого яда нет в его голосе, только печальная усмешка над самим собой. Так что я обидел бы его, отказавшись.
— Благодарю вас от всего сердца. Я зайду за ней в другой раз.
— Нет, возьмите сейчас. Пожалуйста. Кто знает, будет ли этот другой раз…
Я смотрю прямо ему в глаза.
— Наверное, вы правы.
Все идет по плану, подарок очень даже приятный, только тащить его неудобно. Приходится остановить такси. Называю шоферу свой адрес. Подъезжая к дому, вижу, что до следующего визита могу еще кое-что успеть. Прошу шофера подождать, отношу наверх картину и возвращаюсь.
На мое счастье, центральная сберкасса работает и по воскресеньям. Предъявляю удостоверение, и через десять минут мне выдают из картотеки счета Мирчи Рошу и Паула Чернеску.
Изучаю их. Ничего особенного, по крайней мере на первый взгляд. Постепенные накопления с целью, вероятно, покупки автомобилей, затем — три года назад у Мирчи Рошу и два у Паула Чернеску — суммы сняты почти полностью, когда, надо думать, эта самая покупка состоялась. В настоящее время счет доктора — две с половиной тысячи, счет художника более внушительный — десять с лишним тысяч. Нигде никакого внезапного роста.
Благодарю милую блондинку, которая принесла мне карточки, и отправляюсь пешком по проспекту Виктории, весьма оживленному в этот предполуденный час, к дому Атены Пашкану. Поравнявшись с эстрадным театром, замечаю, что касса еще открыта, и меня осеняет. Попробуем…
Вхожу и здороваюсь. Человек не первой молодости, жгучий брюнет с необъятным животом, перехлестывающим за ремень брюк, встречает меня крайне любезно:
— Чем могу служить? У нас осталось несколько местечек на «Заходите в Кэрэбуш». Сколько вам угодно?
— Благодарю, — отвечаю я. — Может быть, в другой раз. Я бы хотел поговорить с товарищем… вы в прошлом месяце давали представление в Констанце, так вот, с товарищем, который продавал там билеты.
Человек нисколько не озадачен.
— Пожалуйста, я к вашим услугам. Это я организовывал турне. Разрешите представиться: Аурикэ Попеску.
Я тоже представляюсь, и Аурикэ Попеску рассыпается в любезностях:
— Садитесь, садитесь, пожалуйста, товарищ майор! Чашечку кофе? Пепси?
— Нет, благодарю. У меня к вам небольшой разговор.
— Ну, как хотите. Сейчас принесу реестры. Но имейте в виду, у меня там полный порядок…
— Я не фининспектор, — говорю я. — Я совсем по другому поводу.
У Попеску невольно вырывается вздох облегчения, он подсаживается ко мне и начинает сыпать словами:
— Вас, значит, интересуют «Песни-танцы для Констанцы»? Какое шоу, скажу я вам, какое шоу! Дворец спорта стонал! На первый концерт телевизионщиков пригласили. Такая жалость, что давали всего шесть раз! Можно было бы дневные пустить, но там гандбол место занимал… Ну да и так выручка двести тысяч, это вам не шутка! Еще бы. одни звезды… Даже переборщили, по моему мнению. Я так и сказал директору: «Перебарщиваешь, старина, избалуем публику, она потом от чего поскромнее нос будет воротить!» Сами посудите, товарищ майор, он пригласил и Маргу, и Лючику, и Василе Кэтэлина, и Пуйу Замфиреску, и Карасу… Ну куда столько? Два состава пришлось сделать. Даже сам Антон Кэлиною пел в очередь с этим молокососом Джиджи Доканом. А тот еще и дуется, что его по телевизору не покажут, — ну, я вам скажу, и молодежь пошла…
Жестом останавливаю словоизвержение.
— Скажите, пожалуйста, товарищ Попеску, у вас память хорошая?
— У меня-то? Да я вообще феномен, это вам всякий скажет. Я, например, никогда расходы не записываю. А ведь знаете, как бывает: одному одолжишь, другого выручишь. Меня так феноменом и зовут.
— Тогда, может быть, вы мне поможете. Не припомните ли случайно, в день последнего представления продали вы кому-нибудь два билета на разные трибуны?
Прозвище Аурикэ Попеску оправдывает себя, потому что он отвечает, ни на секунду не задумавшись:
— Именно в тот день — точно нет, потому что у нас не осталось ни одного, ни самого захудалого, билетика. Но накануне — дело было…
— А именно?
— А именно шестое представление, то есть последнее, пришлось на пятницу. А в четверг пришел один господин — я это прекрасно помню, потому что очень он меня удивил, — и попросил один билет на тот же день и еще два на завтрашний. «Только чтобы подальше друг от друга» — так он сказал. Ну, я дал ему один в первый ряд, левая трибуна, а другой — в последний, правая.
— А вы его не спросили, зачем это ему?
— Правило моей профессии — вопросов не задавать.
Ясно, что раз Мирча Рошу купил билеты с рук, перед началом, то этот след многого не обещает. Все же следует выверить его до конца.
— Вы смогли бы узнать покупателя?
— Гм, со зрительной памятью у меня послабее. Помню только, что это был очень изысканный господин и, если не ошибаюсь, с бородой. С черной бородой.
— Благодарю вас. Вы позволите от вас позвонить?
— А как же, сделайте милость, пожалуйста!
— Алло! Доктор? Это опять я. Будем надеяться, в последний раз… Хочу выяснить еще одну деталь: на том достопамятном ревю кто из вас сидел в первом ряду, а кто в последнем? Ага… Да, так я это себе и представлял, он жаловался, что ничего не увидел… До свидания, благодарю.
Кладу трубку.
— Все, пожалуй. Память у вас, товарищ Попеску, действительно…
— Да уж… А как все-таки насчет пары билетиков на «Заходите в Кэрэбуш»? А если контрамарочку? Жаль, очень жаль! Честь имею, товарищ майор! Всегда рады видеть!
Мое утро замыкается, как и предполагалось, на последнем персонаже, причастном к делу несчастного художника: на его отнюдь не такой уж несчастной наследнице Атене Пашкану.
Она принимает меня, как и в первый раз, с враждебностью, которую не дает себе даже труда скрыть.
— Ну, что там еще? — ворчит она, провожая меня в гостиную и указывая на кресло. — Вы считаете, что меня мало допрашивали? По-моему, я на все вопросы ответила. Неужели не хватит?
Я стараюсь держаться вежливо.
— Простите, когда я в прошлый раз предупредил насчет полуофициального характера моих визитов, вы все же не отказались меня принять. Теперь я веду следствие совершенно официально.
— Но я уже все сказала вашим коллегам.
Я внимательно гляжу на ее загорелое лицо, и мне вдруг приходит в голову мысль закинуть удочку.
— Так уж и все? А вы сказали им, например, что были этим летом на море?
Она вздрагивает всем телом.
— Какое это имеет отношение…
— Самое прямое, уважаемая. На море был убит ваш брат.
— Но я-то там была в июле, в начале сезона, и всего две недели.
— Это мы еще проверим. Пока что алиби, которое вы предъявили на вечер 1 сентября, на ногах не держится. Ваша знакомая, госпожа Николау, не помнит, в какой точно вечер она вас навещала.
Атена Пашкану захлебывается от ярости.
— Что вы себе позволяете! Я… я…
— Успокойтесь, пожалуйста, я не говорю, что подозреваю вас в братоубийстве. В настоящий момент я от этого далек. Я просто хотел вам продемонстрировать, что это нормально, если к вам приходят с разными вопросами, даже и по многу раз. Не забывайте и о том, что вы — его единственная наследница. Кстати, наследство уже оформлено?
Она переводит дух и отвечает мне тоном, похожим на человеческий:
— Да, и налоги уже уплачены. Выставка имела успех, все картины пристроены, я даже получила часть денег. С материальной точки зрения действительно грех жаловаться, но на этом основании подозревать меня…
— Сейчас я пришел не с тем. Я бы хотел, если позволите, заглянуть в мастерскую на втором этаже.
— Там ничего нет.
— Я хотел бы убедиться в этом лично.
— Пожалуйста. Только в этом уже убедился ваш сотрудник не далее как вчера.
— Мой сотрудник?
— Ну да, разве не вы его послали? Он сказал, что из милиции, и попросил адреса друзей Дана.
Этого следовало ожидать…
— Какой он из себя?
— Низенький такой, пожилой, на лицо заморыш.
Вынимаю — в который раз — фотографию Тебейки. — Он?
— Он. Он что, не из ваших? Я судорожно глотаю.
— Из наших, конечно. И… он что-нибудь нашел?
— А что он мог найти? Что-то, правда, искал, все облазил, обстукал стены, пол, чуть паркет не вскрыл…
Я должен был сообразить, что после бывшего ателье на Трансильванской он первым делом з