Он обхватил голову руками и зарыдал. Силе смягчился, взял его за локоть.
— Брось, Митря! Не так страшен черт, как его малюют… На, закури-ка лучше.
Вор изучал его сквозь щелочки век, пряча улыбку. Сработало! Он уронил еще пару слез для пущей убедительности.
Помолчали, вслушиваясь в гулкую ночную тишину.
— Давно воруешь? — В голосе Беглого звучало сочувствие.
— С четырнадцати лет… Предки померли, я один остался.
— Понятно. Улица тебя засосала.
— Я и сам постарался, что там говорить… А дальше — два месяца на воле, десять — в тюряге… — Он поднял глаза: — Верь мне, господин профессор, не пожалеешь. — И добавил шепотом: — Разреши тебе помочь.
— В чем?
— А чтоб уйти! Я знаю, ты лыжи навострил, видел веревку-то…
У Силе похолодело в груди. Он прислонился к стене. А вор зашептал скороговоркой:
— Знаю, господин профессор, я с ходу тебя раскусил… Имей меня за человека, я пригожусь, черта сверну, чтобы увидеть тебя на воле!
— Любовью ко мне проникся, да? Так, ни с того ни с сего…
Челнок опустил глаза:
— Доказать всем хочу, что я не Иуда.
— Только поэтому?
Челнок выпалил одним духом:
— Только, родненький! Ну пойми, впереди меня молва идет: где Димок, там и продажа… Каково жить-то?! Не успел сесть, меня уже оговорили. Все воровское племя меня опасается… Даже ты вот…
— Верно, даже я. Вор вздохнул:
— Знал бы ты, сколько во мне куражу сидит! Поверь в меня, дя Беглый, да шепни людям, что держу фасон, а если не выйдет по-хорошему, уж они-то сумеют меня наколоть.
Силе не спускал с него глаз.
— Продашь — на пощаду не рассчитывай!
— Ясно! Я же видел твои кувалды… — Ладно, Митря, попробуем.
Челнок схватил его руку и поцеловал. Дрожь побежала по телу Беглого, как от прикосновения змеи. Два слова копошились в голове, но язык отказывался их связать:
«Поцелуй Иуды!»
Глава II. Мал, да удал
Старик снял очки и протер их, улыбаясь: «Но это же просто — человек врет!»
Луна посеяла луч света. Разлученные тополя, словно пять погашенных свечей, тихо ткали свою тень. Силе Драгу оторвался от окна.
— Спишь, Митря?
— Нет, дядя, — ответил вор, поворачиваясь на бок. — Думаю. Запутанная штука эта жизнь, хоть вой! — Он горько усмехнулся.
— Что так?
— Помню, полюбилась мне одна, Жени звали. На саму Богоматерь не смотрел, как на нее! Юбки свои стирала в моих слезах!
— Роковая женщина…
— Адское зелье! Обовьют мужика, обожмут, высосут всю кровушку до последней капли! До исступления доводила, не веришь? Кровати с ней ломал!
— Охотно верю, вон ты какой здоровяк!
— Ну, может, и не ломал, а только совсем она меня с ума свела, чертовка. Речи лишился, ходил как чумной…
— Да-а, вот это любовь!
— Думаю, она меня приворожила, господин профессор. Черных кур в печь кидала!
— Это чтоб удержать?
— А то как же!
— Чтоб не лишиться такого красавчика!
— Смейся, смейся.
— Я не смеюсь, Митря.
— От этаких, которые из нашего ребра сделаны, чего угодно жди… Дарил я ей и кольца с каменьями, и браслеты… Взломал галантерейщика, чтобы добыть ей шмоток. Дурак…
— Попался? Недомерок вздохнул:
— Срок получил.
— Сколько дали?
— Два с полтиной. Я сосал лапу в кутузке, а эта стерва ставила мне рога с домушником из Дудешть, Шпилькой звать.
— Знаем такого.
— В конце концов он тоже тюрягой кончил… Вертихвостка, сука, — заключил Челнок с отвращением.
Беглый достал пачку сигарет.
— Спички есть?
Ночь растратила всю свою темноту. Сквозь жалюзи просвечивала заря цвета спелой черешни, курилась утренняя дымка.
— Зашла русоволосая в село, а мы и не заметили… — Челнок любовался зарей. Он страстно, глубоко затянулся. — Всю ночь ломал голову, поверить мне или нет?.. Так?
— Брось.
— Значит, так. Дрейфишь, как бы я тебе ножку не подставил.
— Ты мой верный друг? — Профессор удерживал чинарик кончиками пальцев. Тонкая струйка дыма плела голубые арабески. — Сколько тебе лет, Челнок?
— Сорок пятый разменял, в женский день… Вот когда надумала мамаша выпустить меня на свет!
— Мы одногодки.
— Тоись как?
— Мне тоже в этом году сорок четыре исполнится, на рождество.
Вор подавился смехом:
— Батей меня впредь называй, малец ты желторотый!
— Мне, Митря, дали десять, а отсидел я только шесть. Считай сам…
— Да уж! Если снова сцапают, то выйдешь как раз под пенсию. Так и вижу тебя о трех ногах с бутылкой кефира в авоське…
Силе Драгу ожег его таким взглядом, что Челнок замолчал.
— Послезавтра попытаюсь уйти. Вор прикрыл веки.
— Бог в помощь, господин профессор!
— Прежде бога ты помогать будешь. Обещал вроде!
— А как же, паря! — Челнок старательно погасил окурок. Затем сказал тихо, задушевно: — А получится ли, дя Силе?
— Получится не получится, все едино. Не могу я больше, Митря! Заболеваю!
Его зеленые глаза затуманились. Вор прошелся пятерней по волосам, шрам на лице задергался.
— Знаю, дорогой! Но еще я знаю, что менты гоняют за тобой по всему свету.
— Если не увижу дочурку, точно рехнусь! Сохну я, Митря, камень грудь давит!
— Ну, так ни пуха тебе ни пера! — Челнок закусил губу. — Как бы только снова не заехать дышлом в забор.
— Будь спок, я все рассчитал. Захоти ты…
— Всегда готов, дядя!
Беглый нагнулся над койкой вора.
— У меня прочная веревка тридцати метров с гаком. Мой дружок завтра ночью оставит без света весь квартал.
— Ага!
Челнок пошарил по карманам. Усталые глаза снова заблестели.
— Богат сигареткой? Моя очередь, но все выкурил…
— Прошу.
Заря трудилась в поте лица. В комнате дым стоял — хоть топор вешай. Угловатое лицо Беглого казалось отлитым из свинца, лицо Челнока — испитым, белесым.
— Значит, так, дя Силе…
— Так, Митря!
— Начало неплохое. А потом? До земли сколько метров… — Он покачал головой: — Внизу ты и пикнуть не успеешь, как тебя возьмет сторож со склада.
Силе Драгу хитро подмигнул:
— А я и не спущусь. Зачем это мне? Я переберусь через склад. — Как это?
— К штабелю плах во дворе школы.
— Через яму с известью?
— Через яму и через забор. Вор перекрестился.
— Это ж двадцать метров, не меньше!
— Двадцать пять.
— И как ты их одолеешь?
— По натянутой веревке. А как спущусь, ты отвяжешь конец, и я ее выберу. Сто лет не разгадают хитрости. — Он рассмеялся: — Что рот разинул?
— Разинешь тут… — Челнок смотрел на Беглого, как смотрят на фокусника в цирке. — У тебя, брат, башка не дура! Варит твой сельсовет! Дошло… А дружок твой привяжет веревку к плахе…
— Лишь бы он конец поймал.
— Аи да Профессор!
Челнок не переставал удивляться. Даже позабыл, что вышли сигареты, и вытащил пачку.
— Твоя возьмет, паря, это точно!
— Будем надеяться.
— Ты им нос натянешь, разрази меня гром! — Он рассмеялся: — Молодчага, Профессор! Рядом с тобой Джикэ Сгущенка — сосунок.
— Да ладно тебе…
— Верно говорю! Когда он ушел из отделения, ему помогли ватажники с перьями: двух комиссаров накололи. Но эдак, в одиночку, напролом…
— Не совсем в одиночку, веревку-то отвяжешь ты. А тем временем Тасе Попеску отвлечет внимание людей Дашку — вынесет подозрительный сундук.
— Все равно, дорогой, все равно. Дай тебе бог долгой жизни! Профессор учащенно дышал. Восторг вора взбудоражил и его.
— Сколько в тебе росту, Митря?
— Метр пятьдесят один.
— А размер обуви?
— Сорок четыре!
Оба рассмеялись. Вор составил свои ботинки носок к пятке.
— Ничего колеса, верно?
— На широкую ногу живешь, малый…
— Малый, да удалый, верно? Совсем желторотого брали меня домушники хаты открывать. В замочную скважину проползал. Вся штука была в том, чтобы пролезли лапы. Кидали мне, сволочи, десятку-другую… Но я зла не держу, ремеслу научили.
— А научили?
— Да я же сам профессор, дядя! Отец воров! За версту чую, где светит поживиться, слово чести! После удачного дела сижу смирно, не кидаюсь в загул, как это дурачье, которым все тюряги полны. Бегают мусора по кабакам, что твои ищейки: «А откуда у тебя, душечка, деньжата, что швыряешь их тыщами?»
— Поздновато за ум взялся, Димок. Взгляд вора потемнел.
— Не наколи я этого…
— Впервые убил? — поинтересовался Профессор, глянув на него испытующе.
— Хм, ну и вопросик… Первый раз, дорогой. Первый и последний…
Силе Драгу привязал веревку к трубе отопления и ручке двери. Вор смотрел на него с удивлением.
— Что на тебя нашло?
— Нужна тренировка, двадцать пять метров на руках не шутка! — Силе обвил веревку ногами, ухватился за нее руками и пополз. Добравшись до конца веревки, тут же двинулся назад.
Челнок вел счет:
— Девять. Еще одна ходка, господин профессор, и дело в шляпе!
— Не могу больше!
— Вцепись в веревку зубами. Так! Отпусти руки. Отдохнул? А теперь давай еще разок! Вот и все, паря, молоток!
Силе прислонился к стене. Глаза его налились кровью.
— Чертовски тяжело!
— Завтра будет легче, верно те говорю, а послезавтра сиганешь, как циркач!
Челнок оказался прав. На третий день Профессор одолел все расстояние без особых усилий.
— Ну как, Митря?
— Молоток, паря! А я-то считал тебя хиляком! — похвалил Челнок и пощупал его бицепсы. — Хорош материал, находка для задиры. Почем фунт, где брал, может, и я разживусь?
— Не выйдет, там отпускают пудами. Вор не мог оторвать взгляд от веревки.
— Спорим на десяток гвоздиков, что я тоже?
— Куда тебе!
— Спорим?
— Идет! Ну-ка, я на тебя посмотрю?
Челнок обхватил веревку, прилип к ней и заскользил, как змея.
— Молодец, Митря!
— Что дашь за лишний заход?
Он сделал еще два, затем вытянулся перед Беглым.
— Ну как, господин профессор, переводишь меня в старший класс?