– Опять в Петербурге? – спросил барон. – Вы не знакомы? – указал он на Кирхофа.
– Как будто встречались за границей, – заметил Савин.
– Григорий Александрович Кирхоф.
– Киров… Кирхоф, – повторял Николай Герасимович и настоящую, и измененную фамилию Григория Александровича. – Кажется, в Париже?..
– Угадали, в Париже, – заметил смущенно Кирхоф. – Очень приятно.
Выражение его лица красноречиво говорило, что это «очень приятно» было сказано далеко не от чистого сердца.
– Ты один? Садись, – сказал между тем барон Гемпель. Николай Герасимович присел к столику.
– Думаешь по утрам кормиться здесь? Хвалю… Лучше завтраков не найдешь в Петербурге.
– Нет, я так, случайно…
– Ты был в Москве?
– А, несколько месяцев.
– Не встречал ли Неелова? Он тут сбежал из Петербурга с одною прехорошенькою штучкой.
– Не только встречал, но даже и повенчал его с этой штучкой.
– Повенчал! Ха, ха, ха! Это интересно. Вот чего не ожидал от Владимира… Мы думали здесь, что он живо удерет от нее, а она возвратится вспять под кров родительский.
Гемпель продолжал от души смеяться.
– Теперь удрать от нее ему не сподручно… Он без ноги.
– Как без ноги? Час от часу не легче… Женат и без ноги… Два несчастья сразу, и не разберешь, какое из них хуже… Ну, ты ему дал жену, а кто же у него отнял ногу?
– Долинский.
– Это адвокат?
– Он самый.
– Как так?
– Прострелил ее на дуэли.
– Та, та, та… Ведь этот Долинский был влюблен в эту нееловскую штучку, в Селезневу.
– Кажется, но он вел себя по-рыцарски… Он мог бы убить его, а только ранил… Стреляет он восхитительно…
– Неелов тоже не даст промаха в туза.
– А тут дал.
– Да расскажи толком, все по порядку…
Лакей подал первое блюдо завтрака.
Николай Герасимович принялся за еду, что, впрочем, не помешало ему довольно обстоятельно рассказать свою встречу с Нееловым и Любовь Аркадьевною, приезд Долинского и Елизаветы Петровны Дубянской, бегство Неелова из Москвы, дуэль в его усадьбе и оригинальную свадьбу тяжело раненого.
И Гемпель, и Кирхоф слушали все это с величайшим вниманием и видимым интересом.
– Надо вспрыснуть здоровье новобрачных, – заметил барон Гемпель.
Подозвав слугу, он приказал заморозить бутылку шампанского.
– Ты познакомился, значит, с Елизаветою Петровною Дубянскою? – сказал, между прочим, барон Гемпель, когда первая бутылка шампанского была распита и завтракающие принялись за вторую, потребованную Савиным.
– Да, очень милая девушка, а что?
– Она тоже ведь героиня романтической истории…
Николай Герасимович навострил уши.
– Вот как, какой? – сказал он деланно равнодушным тоном.
– Ты разве не слыхал о растрате сорока тысяч рублей в банкирской конторе «Алфимов и сын»?
– Что-то, кажется, читал, но не обратил внимания…
– Так видишь ли, в растрате обвиняется кассир… – повторил Гемпель.
– Ну, ну…
– В него влюблена была эта самая Дубянская, бывшая компаньонка Любовь Аркадьевны Селезневой.
– Вот как?..
– А в нее, в свою очередь, влюбился по уши Иван Корнильевич Алфимов, сын Корнилия Потаповича Алфимова, нашего финансового туза и гения, и совладелец с ним банкирской конторы «Алфимов и сын», где была произведена растрата кассиром, соперником молодого хозяина…
– Это интересно, совсем банкирский роман…
– Вот теперь и неизвестно, виноват ли на самом деле кассир, или это подстроено, чтобы устранить его с дороги к сердцу молодой девушки и очистить эту дорогу для банкирского сына.
– Ужели это возможно?
– А ты откуда свалился, что находишь, что это невозможно… Тут, брат, вмешался наш «общий друг», – барон потрепал по плечу Кирхофа.
– Какой такой? – спросил Николай Герасимович, между тем как Григорий Александрович укоризненно посмотрел на Гемпеля.
– Ишь ведь у тебя язык-то, как только тебе попадет лишний стакан шампанского… – заметил Кирхоф.
– Ну, что из этого, ведь Савин свой… – оправдывался барон.
– Какой же это ваш общий приятель? Может быть, и мой?.. – повторил Савин.
– Не знаю, знаешь ли ты его? Граф Стоцкий…
– Я знал в Варшаве одного графа Стоцкого… Сигизмунда Владиславовича…
– Он самый… Такой, брат, человек, что другого человека наизнанку выворотит, все рассмотрит, опять выворотит и с миром отпустит… Каждого вокруг пальца обернет, так что он и не опомнится…
– Вот какой он стал… – удивился Николай Герасимович. – Я его не знал таким. Впрочем, он тогда был моложе… Красавец собою?
– Да, недурен…
– Да что я говорю… Помните в Париже, вы увидели у меня его портрет, – обратился Савин к Кирхофу, – и тогда же пересняли, сказав, что он напоминает вам вашего брата или родственника, не помню уже?..
– Да, да, припоминаю… – уже совершенно смущенно подтвердил Григорий Александрович.
– Где он живет?.. Мне так бы его хотелось видеть… Нам многое с ним можно вспомнить из дней невозвратной юности…
– Он живет на Большой Конюшенной. Барон Гемпель назвал номер дома и квартиры.
– Сейчас же после завтрака поеду к нему, – сказал Николай Герасимович.
– Едва ли вы его теперь застанете… Если он не приехал сюда, значит уехал куда-нибудь по делу, – как-то странно заторопился Григорий Александрович Кирхоф.
– Ну, не застану, так не застану… Узнаю, когда он будет дома.
Вторая бутылка шампанского была опорожнена, и собеседники вышли из-за стола, а затем и из ресторана.
XIНеожиданный помощник
– Пройдемтесь, мне с вами надо переговорить, – шепнул Кирхоф Савину, когда они одевались в передней ресторана.
Николай Герасимович не удержался от довольной улыбки.
Начало дела шло блестящим образом.
Один спьяна проболтался более, чем следовало, другой, видимо, смущен и прямо лезет в петлю, которую, если заблагорассудится, может накинуть на него он, Савин, накинуть и затянуть.
Это не помешало Николаю Герасимовичу окинуть говорящего вопросительно-недоумевающим взглядом.
Савин оставил экипаж в распоряжении Мадлен де Межен и пришел к Кюба пешком.
По выходе из ресторана барон Гемпель сел в свою изящную эгоистку и укатил, простившись с Кирхофом и Савиным.
– На улице говорить неудобно, не проедете ли вы ко мне? – заискивающе начал Григорий Александрович, жестом приглашая Николая Герасимовича сесть в поданную уже к подъезду ресторана изящную полуколяску, запряженную кровным рысаком.
– Простите, но я хотел заехать к графу.
– Именно раньше мне надо переговорить с вами… по поводу Стоцкого, – спешно перебил Кирхоф.
– Что такое? Что с ним?
– Ничего особенного, но поверьте, вы узнаете много интересного и не пожалеете о подаренном мне часе.
– Вы дразните мое любопытство… Извольте… Поедемте.
Савин ловко вскочил в экипаж.
За ним уселся Григорий Александрович.
Когда они через каких-нибудь полчаса уже сидели в кабинете Кирхофа, последний начал таинственно:
– Вы хотели ехать сейчас, Николай Герасимович, к графу Сигизмунду Владиславовичу Стоцкому, чтобы повидаться со своим товарищем юности?
– Да… Но в чем же дело? – нетерпеливо сказал Савин.
– Вам не придется повидать его.
– Почему? – широко раскрыл глаза Николай Герасимович.
– Потому, что он не тот, который изображен на вашем портрете. Между ними нет никакого сходства.
– Странно… Ужели такое совпадение имени, отчества и фамилии и, кроме того, насколько мне известно, молодой граф Стоцкий был последний представитель своего рода.
– Действительно, других графов Стоцких нет. И этот один…
– Куда же девался другой?
– Его нет в живых.
– Послушайте, это становится интересным…
– И, несмотря на это, я попрошу вас ограничиться только этими сведениями, – заметил Кирхоф.
– Вы смеетесь надо мной… Нет, я это дело разузнаю.
– Напрасно… вы мне нанесете этим большой ущерб, а себе не доставите никакой прибыли, кроме удовлетворения праздного любопытства.
– Какое тут праздное любопытство! – воскликнул Савин. – Товарищ и друг моей юности оказывается подмененным… Его нет в живых, а по Петербургу гуляет другой граф Стоцкий, быть может, самозванец, воспользовавшийся бумагами покойного… Хорошо праздное любопытство!
– Допустим даже, что вы были близки к истине. Что же из этого?
– Как что? Надо уличить негодяя, сорвать с него маску.
– Зачем?
– Зачем? Зачем?.. Да хотя бы в память покойного…
– Ведь этим вы его не воскресите.
– Понимаю, но…
– И нет тут никаких «но»… Если же вы будете молчать до поры до времени, я даже не прошу молчания навсегда, то… Вот что, я не так прост, как выгляжу. Я следил за выражением вашего лица, когда говорили о деле этого кассира Сиротинина, и понял, что, несмотря на то, что вы небрежно уронили: «Читал что-то в газетах», – вы интересуетесь этим делом. Отвечайте же прямо, правда?
– Положим, что правда.
– Тогда согласиться на мое предложение вам прямая выгода… Я буду весь к вашим услугам и сообщу вам поболее, чем этот болтун Гемпель, который в сущности ничего не знает… Слышал, что называется, звон, да не знает, где он…
– А вы?
– Я в курсе этого дела и могу помочь в нем, а главное, доставлю вам помощь и графа Стоцкого…
– Его помощь!
– Да…
– Каким же образом?
– Да все равно… Ведь вы неизбежно столкнетесь с ним в Петербурге, в нашем кружке, но мне хотелось бы, чтобы представил вам его я… Будете вы молчать или не будете, он все равно в ваших руках.
– Почему?
– Потому что он знает, что вы знали настоящего графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого.
– Откуда ему это известно?
– Это сказал ему я.
– Вы?
– Да, я… Я имею в силу этого над ним власть и вас я прошу только не разрушать ее, ничуть не посягая со своей стороны на вашу… Вертите им, как хотите…
– А если я не соглашусь?
– Тогда мы оба, и граф и я, погибнем, не принеся вам никакой пользы… Сиротинин будет обвинен и сослан.