Вдруг с одной из скамеек поднялась и пошла навстречу графине скромно одетая дама, в которой Надежда Корнильевна узнала тетку Ольги Ивановны Хлебниковой – Евдокию Петровну Костину – за ней следовал ее муж Семен Иванович.
После таинственного исчезновения Ольги Ивановны и не менее загадочного письма ее к графине, последняя так и не могла добиться, куда скрылась беглянка и какие причины руководили ее внезапным исчезновением.
По сообщению графа, Ольга Ивановна уехала из Петербурга в Москву, вероятно, к родителям, так как вскоре после ее бегства ее отец отказался от места управляющего в Отрадном и переехал на жительство в первопристольную столицу.
Занятая своим горем молодая женщина – и в этом едва ли можно винить ее – забыла о своей подруге, тем более, что, как помнит, вероятно, читатель, объяснила ее исчезновение возникшим в сердце молодой девушки чувством к графу, что отчасти подтверждал и смысл оставленного письма.
Вид родственников подруги, однако, снова вызвал воспоминание о ней, сомнение в верности истолкования ее поступка и желание узнать истину.
Графиня и Евдокия Петровна обменялись радостными приветствиями.
– Восхитительный день, и нельзя в этот день не погулять… – застенчиво, и как бы извиняясь, сказал Костин, почтительно снимая шляпу. – Вот мы с женой и пришли в Летний сад, хотя Таврический от нас ближе… Но там уже теперь сделалось сыро…
– Я тоже гуляю, но охотно посижу поболтаю с вами, – сказала Надежда Корнильевна.
Они все трое возвратились к скамейке и уселись на нее.
– А что моя Оля? Что она поделывает? – спросила графиня. – Я не знаю о ней ничего со дня ее странного отъезда… Говорят, она в Москве…
– О, как она несчастна! – воскликнула Костина. – И как бесчеловечно было лишать ее счастья всей жизни.
– Что вы говорите… Оля несчастна… Почему?
– Дуня, перестань… Разве можно! – остановил Евдокию Петровну муж.
– Оставь, Семен! Не раздражай меня! – вскричала упрямо Костина. – Ты должен понимать, в каком я состоянии… Я должна все сказать графине.
– Конечно, конечно, расскажите, моя дорогая.
– Так вы, значит, не знаете, что Оля была загублена в вашем доме и теперь она живет в Москве, в монастыре и решила посвятить себя Богу. Я и ее мать говорили с ней по душе, но она отказалась назвать имя своего обольстителя… Ну, да мы-то все равно его знаем…
– Дуня! – молил ее муж.
Графиня Надежда Корнильевна глядела на говорившую широко открытыми глазами.
Судорога внутреннего волнения передергивала ее губы.
– Оставь меня, Семен! Я, разумеется, не назову имени человека, прежде, чем расскажу, почему я его подозреваю! Когда Оля жила у вас, она познакомилась с некоей Левицкой, молодой девушкой, которая затащила ее в известный притон на Васильевском острове к полковнице Усовой. Не сдобровать бы уж ей и тогда, но спасибо добрый человек Ястребов разъяснил нам, в чем дело, и муж вовремя поехал к Усовой и застал Олю с глазу на глаз с…
– Дуня!.. – вскрикнул опять Семен Иванович.
– Да оставь же меня, Семен! Ты вредишь моему здоровью!.. Ну, тогда-то ничего не вышло у них, а вот в тот же день, когда у вашего батюшки был бал, супруг ваш ухаживал за Олей, и кончилось тем, что она на другой день должна была бежать… Сама она его не назвала, но догадаться было легко…
– Нет, это невозможно! – воскликнула графиня, бледнея.
– Так зачем же граф присылал ей письмо графа Стоцкого, а когда она прослушала чтение этого письма, где только и говорилось, что о любви к вам, она упала в обморок… Что вы об этом думаете?
Надежда Корнильевна молчала.
– Исхудала она еще и здесь до неузнаваемости и несколько дней тому назад, как уехала в Москву, в Никитский монастырь… Там монахиней одна ее подруга.
«Нет, нет! – думала графиня. – Этого быть не может! Граф Петр человек испорченный, но он не лицемер! Ведь именно в тот день…»
После этого разговор не клеился.
Все сидели молча.
Сама Костина поняла всю неловкость своей откровенности и прикусила язык.
Семен Иванович кидал то укоризненные взгляды на жену, то сочувственные – на графиню и покачивал головой.
Наконец последняя встала и, простившись с Костиными, пошла к выходу.
Ей было не до продолжения прогулки.
В то время, когда графиня Вельская беседовала с Костиными в Летнем саду, муж ее сидел с графом Стоцким дома и толковал с ним о делах.
Граф взволнованно шагал взад и вперед по комнате.
Сигизмунд Владиславович, попивая шампанское, подводил по книгам счета и когда кончил, объявил, что для графа Петра Васильевича осталось одно спасение: сократить расходы по дому и удвоить игру, а для этого уехать за границу.
Граф Вельский все-таки еще любил жену, да и все лучшие его чувства восставали против этих мер.
Но граф Стоцкий умел управлять его слабой волей с дьявольским искусством.
Он убедил его во всем и предложил даже переговорить с графиней вместо него.
– Тебе тяжело будет объясниться с ней…
– Да, голубчик, я даже не знаю, как приступиться…
– Ну, вот, видишь, а я знаю, и все обделаю к общему благополучию.
– Выручай и тут, дружище…
Граф Петр Васильевич позвонил.
– Графиня дома? – спросил он вошедшего лакея.
– Их сиятельство только что возвратились с прогулки.
– Итак, я пойду… Миссия из неприятных, но чего я не сделаю для тебя как искренний друг… – сказал граф Сигизмунд Владиславович.
– Благодарю тебя…
– Подожди меня… Я скоро возвращусь… Вели подать еще бутылку…
Когда графине доложили о желании графа Стоцкого ее видеть, она раздражительно сказала:
– Просите!
Она дала слово мужу не отказывать в приеме этому ненависти ному для нее человеку и держала это слово.
Графиня Надежда Корнильевна встретила графа Сигизмунда Владиславовича с тем же плохо скрываемым отвращением, которое всегда внушало ей плотское чувство, сказывавшееся в его глазах в ее присутствии.
Он заметил это и с горькой улыбкой произнес:
– Кажется, мне никогда не удастся победить ваше отвращение ко мне, графиня… А между тем клянусь, никто не любил вас и не любит вас так, как я!..
– Перестаньте говорить об этом, граф! – воскликнула она с гордым негодованием. – Или, несмотря на просьбы мужа, я не стану вас больше принимать!..
– Повинуюсь, графиня, но будет время, что вы заговорите со мной иначе! Погибель налетает быстро! Теперь же я являюсь по поручению вашего супруга, спросить вас, не огорчит ли вас его намерение в скором времени прокатиться с друзьями за границу;
– Муж мой хорошо сделал, что выбрал вас посредником, а то мне пришлось бы в лицо сказать ему, что он напрасно лицемерит, спрашивая мое мнение. Мне пришлось бы назвать ему имя девушки, которое заставило бы его покраснеть… А теперь, по крайней мере, все ясно, каковы его поступки, таковы и друзья!.. То же, что он прислал именно вас, еще ярче оттеняет ту непроходимую пропасть, которая залегла между нами обоими.
– Вы опять, как всегда, несправедливы ко мне, графиня, – начал было граф Стоцкий…
– Довольно, передайте моему мужу, что он может уезжать когда и куда он хочет.
– Позвольте, графиня, мне все же объяснить вам. Если я согласился явиться к вам от его лица, то только ради того, чтобы избавить вас от тяжелой сцены. Не скрою от вас, что граф Петр сильно сомневается в вашей добродетели и, приди он сюда, при малейшем противоречии с вашей стороны он, со свойственной ему вспыльчивостью, мог бы забыться.
– И сомнение это раздули в нем вы! – горько улыбнулась графиня Надежда Корнильевна.
– Вы отгадали, графиня. Я счел своим долгом выяснить ему тот обман с медальоном, которому он подвергся на недавнем празднике у вашего отца.
– Вполне похоже на ваш благородный характер.
– Мною руководила одна безумная страсть к вам, графиня.
– Замолчите, нахальный человек! – вскричала она. – Это не откровенность, а цинизм! Вы говорите мне только потому, что уверены в слабохарактерности моего мужа, хотя отлично знаете, чтода всегда была и всегда останусь верна своему долгу.
– А я клянусь вам, что настанет день, когда вы будете моей! – воскликнул вне себя граф Стоцкий.
– Скорее смерть! Никогда!
– Раз я захотел, то это будет… А что касается Ольги Ивановны Хлебниковой, то я не сообщил вам о ней, единственно боясь вас огорчить.
– О, раз вы признали виновность моего мужа, я готова отрицать ее.
– Отрицайте, если вам нравится, но факт останется фактом, – отвечал, нахально улыбаясь, граф Сигизмунд Владиславович.
– Довольно… Я хочу остаться одна… Передайте моему мужу, что я сказала: когда и куда угодно.
– Хорошо, графиня, передам, – злобно улыбнулся он и вышел.
– Все в порядке… Графиня объявила: когда и куда угодно… – смеясь сообщил графу Вельскому Сигизмунд Владиславович.
– Так и сказала? – побледнел тот.
– Так и сказала… Теперь постарайся запастись в достаточном количестве наличными.
– Еще хватит…
– Я буду сам это время хлопотать о том же самом, потому что ты едва ли в состоянии меня выручить…
– Как тебе не стыдно, Сигизмунд! Разве между нами возможен вопрос о каких-нибудь ничтожных нескольких тысячах? Бери у меня всегда сколько захочешь…
– Ты настоящий друг… Благодарю тебя…
– Да полно… Что за пустяки…
– Однако, я тебя выручил сегодня вдвойне, пойдя за тебя объясняться с графиней… Она сегодня раздражена более обыкновенного.
– Отчего?
– Кто-то ей шепнул о твоем мимолетном увлечении.
– Каком?
– С Ольгой Ивановной…
Граф Вельский побледнел, а затем покраснел.
– Но, клянусь тебе…
– Не клянись… Все равно не поверю.
– Послушай, Сигизмунд…
– И слушать не хочу…
– Это, наконец, возмущает меня… – вспыхнул граф.
– Возмущайся сколько хочешь…
– Но ведь это такая мерзость, обвинить человека в том, в чем он не повинен ни сном, ни духом.
– Ха, ха, ха!.. – гомерически расхохотался граф Стоцкий.
– Сигизмунд, я с тобой серьезно поссорюсь…