«Вскрытие трупа обнаружило, – добавлял он, – что покойная была безусловно честная, непорочная девушка. Против содержательницы веселого притона возбуждено судебное преследование».
Видно было, что, несмотря на то, что швейцар и дворник быстро стушевались, полиция сумела напасть на след несчастной и заставила их быть разговорчивыми.
Граф Сигизмунд Владиславович невольно побледнел и задрожал во время чтения этой заметки.
– Это ужасно! – воскликнул он, бросив газету. – К сожалению, случается во всех столицах мира.
– Но ведь это Клодина… – перебил его с дрожью в голосе молодой Алфимов.
– Кто?
– Клодина… Белокурая Клодина, которая живет в Москве и которой ты переводишь от меня деньги, чтобы, как ты говоришь, избегнуть с ее стороны скандала…
Граф Стоцкий уже настолько умел совладать с собой, что неподдельно расхохотался.
– Ты с ума сошел… Клодина и… эта несчастная честная девушка.
Граф продолжал неудержимо хохотать.
– Чего же ты хохочешь?.. Разве это не она?.. Клавдия Васильевна Дроздова из Петербурга… Конечно же она…
– Ой, перестань, не мори ты меня окончательно со смеху… – не переставая хохотать, проговорил граф Сигизмунд Владиславович.
– Я ничего не понимаю…
– Вот с этим я с тобой совершенно согласен, – перестав смеяться, заметил граф Стоцкий.
Иван Корнильевич смотрел на него широко открытыми глазами.
– Ты должен благодарить Бога, что я хохочу, так как я мог бы на тебя серьезно рассердиться. Ведь вывод из всего того, что ты мне здесь нагородил, один… Это то, что я тебя обманул и обманываю, что я клал и кладу в карман те деньги, которые брал и беру для пересылки твоей любовнице.
– Она не была моей любовницей.
– Толкуй больной с подлекарем.
– Клянусь тебе!
– Это безразлично и ничуть не изменяет дела, ну, женщина, которая выдает себя за твою любовницу. Значит, я у тебя крал эти деньги.
– Я этого не говорил, – смутился молодой Алфимов.
– То есть, ты не сказал мне прямо в глаза, что я вор, но сказал это, заявив, что несчастная девушка, окончившая так печально свою молодую жизнь в Москве, и твоя Клодина одно и то же лицо…
– Меня поразило совпадение имени, отчества и фамилии.
– Какие такие у них имена, отчества и фамилии, у крестьян и мещан… Дроздовых в России тысячи, среди них найдутся сотни Васильев, у десятка из которых дочери Клавдии… Я сам знал одну крестьянскую семью, где было семь сыновей и все Иваны, а по отцу Степановичи, по прозвищу Куликовы. Вот тебе и твое совпадение. Поройся-ка в адресном столе, может, в Петербурге найдешь несколько Иванов Корнильевичей Алфимовых, а по всей России сыщешь их, наверное, десяток…
– Благодарю тебя, ты меня успокоил, значит, это не она… – сказал молодой Алфимов, не поняв или не захотев понять намек своего сиятельного друга на его плебейское происхождение.
– Конечно же, не она… Успокойся, жива она тебе на радость… Можешь даже взять ее в супруги.
– Оставь шутки…
– Впрочем, виноват, опоздал… По моим последним сведениям, она из Москвы уехала с каким-то греком в Одессу и жуирует там… Сына же твоего…
– Какого моего сына? – вскрикнул Иван Корнильевич.
– Ну, все равно, ребенка, которого она выдает за твоего, она оставила в Москве, в одном семействе, на воспитании.
– Вот как!
– А то видишь ли… Будет она тебе бросаться с крыши, чтобы сохранить свою честь… Не тому она училась у нашей полковницы.
– Ты прав, а я не сообразил… О, сколько я пережил страшных минут…
– Глуп ты, молод, поэтому-то я над тобой расхохотался и ничуть на тебя не обиделся…
– Прости, Сигизмунд… – пожал ему руку Иван Корнильевич.
– Полно, в другой раз только не глупи… Ну, что твое дело с Дубянской?
Молодой Алфимов сделал отчаянный жест рукой.
– Все кончено!.. Она оттолкнула меня, как скоро оттолкнут и все…
– Уж и все…
– Ведь недочет в кассе снова откроется.
– Мой совет тебе – выделиться.
– То есть как выделиться?
– Потребовать от отца свой капитал, и шабаш…
– Это невозможно!
– Но ты сам говоришь, что долго скрывать недочета будет нельзя… И, кроме того, знаешь русскую поговорку: «Как веревку не вить, а все концу быть».
– Так-то так… Но я на это не решусь… Будь, что будет… Авось…
– Ну, как знаешь…
В это время у окошка кассы появились посторонние лица.
Иван Корнильевич занялся с ними.
Граф Сигизмунд Владиславович вышел из кассы и отправился в кабинет «самого», как звали в конторе Корнилия Потаповича Алфимова.
– А, вашему сиятельству поклон и почтенье… – весело встретил старик Алфимов графа Стоцкого. – Садитесь, гостем будете.
– Здравствуйте, здравствуйте, почтеннейший Корнилий Потапович, – сказал, усаживаясь в кресло, граф Сигизмунд Владиславович.
– А вечерок-то у нашей почтеннейшей Капитолины Андреевны не удался…
– То есть как не удался?
– Верочка-то оказалась барышней с душком, да с характерцем…
– Н-да… Но ведь это достоинство…
– Как для кого, для вас, молодых, жаждущих победить, пожалуй, ну, а для нас, стариков, которая покорливее, та и лучше…
– Пустяки, для вас не может быть непокорных… У вас в руках современная сила – золото…
– Мало из молоденьких-то это понимают… – усмехнулся Корнилий Потапович.
– А мать-то на что… Внушить…
– Так-то оно так… А все же, как она вчера к этому молодцу прильнула, водой не разольешь… Кто это такой?.. В первый раз его видел…
– Это Савин… Мой хороший друг…
– Савин… Савин… Это самозванец?..
– Да, пожалуй… Современный, если хотите…
– Позвольте, позвольте… Припоминаю…
И перед стариком Алфимовым пронеслись картины прошлого, он вспомнил «крашеную куклу» – Аркадия Александровича Колесина, Мардарьева, его жену, разорванный вексель и нажитые на этом векселе и на хлопотах о высылке Савина из Петербурга деньги.
Он не знал Николая Герасимовича, и Николай Герасимович не знал его.
Неужели теперь он, как бы в возмездие за сделанное ему зло, отобьет от него Веру Семеновну Усову, от которой старик пришел вчера положительно в телячий восторг?
– Так это Савин?..
– Да, Савин…
– Он ей голову как раз свернет…
– Едва ли… Мать зорка, не допустит…
– Что мать с девкой поделает, как взбесится… А хороша! Славный, преаппетитный кусочек…
– Что говорить, султанский…
– Султанский, это правильно…
У старика у углов губ показались даже слюнки.
Графу Сигизмунду Владиславовичу даже стало противно.
Он переменил разговор.
– Что с вашим Иваном? – спросил граф.
– А что?..
– Точно его кто в воду за последнее время опустил, я сегодня был у него, сидит, точно его завтра вешать собираются…
– Уж не говорите… Сам вижу, как малый сохнет; уж я пытал его, не влюблен ли?..
– Что же он?
– Говорит, нет… Может вам, ваше сиятельство, по дружбе проговорился.
– Я-то знаю, да не то это…
– Знаете… В кого же?
– В Дубянскую он влюблен, в Елизавету Петровну…
– Она кто же такая?
– Бывшая компаньонка Селезневой.
– А… Так ее фамилия Дубянская…
– Да…
– Дубянская… Дубянская… А ее мать, урожденная она не Алфимовская?..
– Уж этого я не знаю, – удивленно вскинул на него глаза граф Стоцкий.
– Так, так, это разузнать надо, – как бы про себя пробормотал старик. – Что же, если она хорошая девушка, я не прочь, – сказал он графу.
– Да она-то прочь…
– С чего это? Кажись, Иван тоже красивый парень, богат и сам, и мой наследник…
– Не тем тут пахнет!.. Влюблена она…
– Блажь…
– То-то, что не блажь… Жених у ней…
– Это другое дело… Богатый?
– Нет, не богат, да к тому же теперь он в тюрьме…
– Кто в тюрьме?
– Жених ее.
– Хорошего гуся подстрелила… Острожника, – презрительно заметил Корнилий Потапович.
– Ведь не все виновные в тюрьму попадают…
– Толкуй там…
– Верно, чай, знаете поговорку: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».
– Кто же он?
– Ваш бывший кассир, Сиротинин.
Корнилий Потапович вытаращил глаза, растопырил руки и так и остался у своего стола, вопросительно глядя на графа Сигизмунда Владиславовича.
XVIIОтклики прошлого
– Сиротинин? – после довольно продолжительной паузы спросил старик Алфимов.
– Да, Сиротинин…
– К чему же вы, ваше сиятельство, прибавили, что в тюрьме сидят и невинные люди… Это вы, значит, о Сиротинине?..
– Может быть, и о нем…
Корнилий Потапович побледнел.
– Так не шутят…
– Я и не шучу… Но дайте мне слово, что все, что скажу вам, останется между нами.
– Извольте, даю.
– Я буду говорить с вами, как друг…
– Я вас давно считаю сам своим другом…
– И надеюсь, эта дружба не без доказательств. История с Ольгой Ивановной поставила меня во внутреннюю борьбу между моим другом графом Петром и вами, и вы знаете, что я в этом деле на вашей стороне…
– Знаю, знаю, – смутился старик, – и я не буду неблагодарен.
– Не об этом речь… Теперь эта история всплыла снова… Графиня, ваша дочь, откуда-то узнала, что проделал ее муж с ее подругой, семейное счастье графа разрушено… Я мог одним моим словом восстановить его и…
Граф Сигизмунд Владиславович остановился.
– И вы?.. – с дрожью в голосе спросил Корнилий Потапович.
– И я не сказал этого слова…
– Благодарю вас… – облегченно вздохнул старик Алфимов.
– В настоящее время я попал опять в тяжелую борьбу с самим собою… Я друг вашего сына, и вместе с тем, ваш друг…
– Моего сына?.. – вопросительно повторил Корнилий Потапович.
– Дружба к нему обязывает меня молчать, дружба к вам обязывает меня говорить… Я снова доказываю вам искренность моей дружбы и… скажу… Но я не желаю, чтобы ваш сын считал меня предателем, потому-то я и требую сохранения полной тайны…
– Да, поверьте мне, что я в этом случае буду могилой…
– Верю…
– Он грустен и ходит, как приговоренный к смерти. Причиной этого не одна несчастная любовь. В наше время от этого не вешают долго носа.