— Значит, в полиции служите?
— Да.
— Где именно?
— Центральная уголовная полиция.
— Жалованье по двадцать пятому классу?
— По двадцать седьмому.
— Ишь ты. Недурно.
— Не жалуюсь.
— А чин какой?
— Комиссар.
Мотор продолжал жужжать. Знакомый по семейному прошлому звук, он уже сообразил, чем она занята: пылесосом сушит волосы.
— Рея, — представилась она. — Да вы и так, конечно, знаете. И на двери написано.
Кухня, как во многих старых домах, была просторная; кроме обеденного стола в ней разместились газовая плита, двухкамерная мойка, холодильник, морозильник, посудомоечная машина, да еще осталось вдоволь свободного места. На полке над мойкой стояли горшки и кастрюли; ниже полки на гвоздях висели разные дары природы — пучки полыни и чабреца, гроздья рябины, сушеные опята и сморчки и три длинные плети чеснока. Не такой уж необходимый в хозяйстве набор, но запах от него приятный и впечатление домовитости. Впрочем, полынь и рябина хороши для настоек, а чабрец — недурная приправа к гороховому супу (хотя Мартин Бек предпочитал майоран, когда его желудок еще переносил этот шведский деликатес). Грибы — совсем неплохо, если знаешь, как их приготовить. А вот чеснок явно висел для красоты, ибо такого количества рядовому потребителю хватило бы на целую жизнь.
Хозяйка вошла на кухню, расчесывая волосы, и перехватила его взгляд:
— Это против упырей.
— Чеснок?
— Ну да. Вы не ходите в кино? На все случаи жизни ответ дает.
Влажную тенниску сменила какаято бирюзовая безрукавка, смахивающая на нижнюю рубашку.
— Полицейский, значит. Комиссар уголовной полиции. — Слегка нахмурясь, она испытующе посмотрела на него. — Вот уж не думала, что чиновники двадцать седьмого класса самолично посещают клиентов.
— Верно, обычно они этого не делают, — согласился он.
Она села, но тотчас встала опять, нервно покусывая суставы пальцев.
«Ладно, пора приступать к делу», — подумал Мартин Бек. — Если я вас правильно понял, вы не очень одобрительно относитесь к полиции, — начал он.
Ее глаза скользнули по нему:
— Точно. Не припомню случая, чтобы мне когданибудь была от нее польза. И не только мне. Зато знаю многих, кому она причинила неприятности, даже страдания.
— В таком случае постараюсь не слишком обременять вас, фру Нильсен.
— Рея, — сказала она. — Все зовут меня Рея.
— Если не ошибаюсь, этот дом принадлежит вам?
— Мне. Получила в наследство несколько лет назад. Но для полиции здесь нет ничего интересного. Ни торговцев наркотиками, ни игорных притонов, даже воров и проституток нет.
Перевела дух и продолжала:
— Разве что немного подрывной деятельности ведется. Крамольные мысли. Но ведь вы не из политической полиции.
— Вы в этом уверены?
Она вдруг рассмеялась — от души, заразительно.
— Я не совсем дура.
«Да уж, это верно», — сказал себе Мартин Бек.
— Вы правы, — продолжал он вслух. — Я занимаюсь по большей части насильственными преступлениями. Преднамеренные и непреднамеренные убийства.
— Чего нет, того нет. За последние три года даже ни одной драки не было. Правда, зимой ктото взломал дверь на чердак и утащил разный хлам. Пришлось обратиться в полицию, страховые компании этого требуют. Из полиции никто не пришел — им некогда было, — но страховку я получила. Главное — формальность соблюсти.
Она почесала затылок:
— Ну, так что тебе надо?
— Потолковать об одном из жильцов.
— Из моих жильцов?
Она нахмурилась. В интонации, с которой было произнесено слово «моих», сквозило удивление и беспокойство.
— Из бывших жильцов, — пояснил он.
— В этом году только один переехал.
— Свярд.
— Правильно, жил у меня один по фамилии Свярд. Переехал весной А что с ним?
— Умер.
— Его убили?
— Застрелили.
— Кто?
— Возможно, самоубийство. Но мы в этом не уверены.
— Послушай, а нельзя нам разговаривать какнибудь попроще?
— Пожалуйста. Что вы подразумеваете? Чтобы я тоже перешел на «ты»?
Она пожала плечами:
— Терпеть не могу официальный тон, тоска смертная. Нет, конечно, я могу быть весьма корректной, если необходимо. А могу и пококетничать — принарядиться, накрасить губы, подвести глаза.
Мартин Бек слегка растерялся.
— Чаю хочешь? — вдруг предложила она. — Отличная штука — чай.
Он был не прочь, однако ответил:
— Зачем же столько хлопот, не надо.
— Пустяки, — возразила она. — Вздор. Погоди малость, я и поесть чтонибудь придумаю. Горячий бутерброд будет очень кстати.
От ее слов у него сразу разыгрался аппетит. Она продолжала говорить, предваряя его отказ.
— От силы десять минут. Я постоянно чтонибудь стряпаю. Это так просто. И даже полезно. Почему не доставить себе удовольствие. Когда на душе совсем погано, приготовь чтонибудь вкусненькое. Вскипячу чайник, хлеба поджарю, а там можно и потолковать.
Мартин Бек понял, что отказываться бесполезно. Видно, эта маленькая женщина не лишена упрямства и силы воли, умеет на своем настоять.
— Спасибо, — покорно произнес он.
Она уже действовала. С шумом, с грохотом, но толково и быстро.
Мартин Бек никогда еще не видел такой сноровки, во всяком случае в Швеции.
Семь минут ушло у нее на то, чтобы приготовить чай и шесть ломтей поджаренного хлеба с тертым сыром и кружками помидора. Пока она молча трудилась, Мартин Бек пытался сообразить, сколько же ей всетаки лет.
Садясь напротив него, она сказала:
— Тридцать семь. Хотя большинство находят меня моложе.
Мартин Бек оторопел.
— Как ты угадала?..
— А что, ведь верно угадала? — перебила она. — Ешь.
Бутерброды были очень вкусные.
— Я вечно голодная, — объяснила Рея. — Ем десять, а то и двенадцать раз в день.
— Обычно у людей, которые едят десять, а то и двенадцать раз в день, возникают проблемы с весом…
— И ни капельки не толстею, — сказала она. — А хоть бы и потолстела. Плюсминус несколько килограммов ничего не меняют. Во всяком случае, я не меняюсь. Правда, если не поем, огрызаться начинаю.
Она живо управилась с тремя бутербродами. Мартин Бек съел один, подумал и взял второй.
— Похоже, у тебя есть что сказать о Свярде, — сказал он.
— Пожалуй…
Они понимали друг друга с полуслова. И почемуто это их не удивляло.
— У него был какойнибудь заскок?
— Вот именно, — подтвердила Рея, — с причудами мужчина, большой оригинал. Я никак его не могла раскусить и была только рада, когда он переехал. Что же с ним всетаки приключилось?
— Его нашли в его квартире восемнадцатого июня. Минимум полтора месяца пролежал мертвый, а то и больше. Вероятно, два.
Она поежилась.
— Кошмар. Пожалуйста, не надо подробностей. Я слишком впечатлительна, чтобы всякие ужасы слушать. Потом еще приснится…
Он хотел сказать, что она может быть спокойна на этот счет, но понял, что в этом нет надобности. Тем более, что она уже продолжала:
— Одно могу сказать тебе точно.
— Что именно?
— В моем доме ничего подобного не случилось бы.
— Это почему же?
— Потому что я бы этого не допустила.
Она подперла ладонью подбородок, так что нос оказался между средним и указательным пальцами. У нее был довольно крупный нос, руки крепкие, ногти острижены. Глаза строго смотрели на Мартина Бека.
Вдруг она поднялась и подошла к полке. Покопалась, отыскала спички, сигареты и закурила, глубоко затягиваясь.
Потом потушила сигарету, съела еще один бутерброд и, понурила голову, положив локти на колени. Наконец подняла взгляд на Мартина Бека.
— Может быть, я не упасла бы его от смерти, но, во всяком случае, он не пролежал бы так два месяца. И двух дней не пролежал бы.
«Да уж наверно», — сказал себе Мартин Бек.
— Квартиросдатчики в этой стране, — продолжала Рея, — последняя сволочь. Что поделаешь, строй поощряет эксплуатацию.
Мартин Бек прикусил нижнюю губу. Он ни с кем не делился своими политическими взглядами и вообще избегал разговоров с политической окраской.
— Что, не надо о политике? — спросила она. — Ладно, не будем ее трогать. Но так уж вышло, что я сама оказалась в числе квартиросдатчиков. Чистая случайность — наследство… Кстати, дом совсем неплохой, но, когда я сюда переехала, жуть что было, крысиная нора. Мой дорогой родитель за последние десять лет, наверно, ни одной перегоревшей лампочки не сменил, ни одного стекла не вставил. Самто он жил в другом конце города и только об одном заботился: собирать квартирную плату да вышибать жильцов, которые не могли заплатить вовремя. Потом превратил квартиры в общежития для иностранных рабочих и вообще тех, кому некуда деться. И драл с них втридорога, благо у них не было выбора. Таких сквалыг в городе хватает.
Ктото отворил наружную дверь и вошел, но Рея никак не реагировала.
В дверях кухни появилась девушка в рабочем халате, с узелком в руке.
— Привет, — поздоровалась она. — Можно, я попользуюсь стиральной машиной?
— Конечно.
Девушка не обращала внимания на Мартина Бека, но Рея сказала:
— Вы ведь не знакомы? Напомни, как тебя зовут.
Мартин Бек встал и подал девушке руку.
— Мартин, — сказал он.
— Ингела, — ответила она.
— Ингела только что въехала, — объяснила Рея. — В ту самую квартиру, где Свярд жил.
Она повернулась к девушке с узелком:
— Как тебе квартира, нравится?
— Здорово. Только уборная опять барахлит.
— Чтоб ее! Завтра утром позвоню водопроводчику.
— А так все в полном порядке. Да, знаешь…
— Что?
— У меня стирального порошка нет.
— Возьми за ванной.
— И денег ни гроша.
— Ничего. Возьми на полкроны, потом отработаешь — скажем, запрешь подъезд на ночь.
— Спасибо.
Девушка вышла; Рея закурила новую сигарету.
— Да, вот тебе один ребус… Квартира хорошая, я ее ремонтировала два года назад. Свярд платил всего восемьдесят крон в месяц. И всетаки переехал.