Нино Веселица поднимался наверх, чтобы напомнить Юлиане про лекарство. Нино? Дверь была заперта. Юлиана откликнулась, но в комнату его не впустила.
Значит, Розмари последняя, кто разговаривал с Юлианой.
А что, если Юлиана все-таки впустила Нино?
У меня голова пошла кругом.
На этот раз из задумчивости меня вывела Чедна:
— Двойное виски!
Ого! Я — минеральную воду, Чедна — виски!
Когда официант отошел, она обратилась ко мне с предложением:
— Давай объединим наши усилия! Идет?
— Я чувствую себя как в мышеловке. Кто-то за кем-то охотится, а кто кого поймает, неизвестно.
— Я буду ловить Штраусов, а ты — Прпича и Веселицу. Договорились?
— Я — отца с дочерью, а ты — вероятных убийц! — не согласился я.
Чедна усмехнулась:
— Убийцей можешь быть ты, хоть ты и исключил нас из списка подозреваемых.
— Тебя — нет, — мягко возразил я. — Если у тебя найдется мотив, ты остаешься в игре…
— Мотив есть и у тебя: когда-то вместо ягненка Ромео подсунул тебе старого кота! — И она многозначительно усмехнулась.
Я ценю чувство юмора, особенно в критических ситуациях, и еще — веские доводы.
— Соглашайся, — настаивала Чедна. — Ты уже нашел общий язык с Прпичем и Веселицей, а я даже не раскрыла тайну двуспальной кровати в номере Штраусов.
Я вздрогнул. Двуспальная кровать?
Ну да! Как это я не додумался, а ведь видел своими глазами!
Юлиану задушили шелковым шарфом, когда она отдыхала на единственной кровати в номере. Этот номер с этой кроватью взял для себя и своей дочери Штраус.
Отец и дочь в общей постели? Шестидесятилетний отец и семнадцатилетняя дочь — под одним одеялом?
И под этим одеялом нашла смерть Юлиана!
Я всегда преклонялся перед особенностью женщин чувствовать всем своим существом. Вот Чедна: ее незримые антенны улавливали таинственные сигналы, которые каким-то образом помогали разуму безошибочно приблизиться к истине.
— Ты до чего-нибудь докопалась? — спросил я подозрительно.
Она посмотрела на меня с таинственным видом.
— Вот выпью двойное виски, и в голове прояснится! А пока только домыслы. Штраусы постоянно ссорятся, у них — конфликт поколений. Оба пышут здоровьем, энергичны, как истые германцы. Самодовольны, я бы сказала, исполнены желания завоевать все окружающее пространство и… — Она замолчала. — Не знаю, — после краткого раздумья продолжила Чедна, — или я заблуждаюсь, или на правильном пути. Если на правильном — тогда я близка к истине, хотя не верю, что кто-то из них… — она подыскивала слова, — виновник преступления.
— Ты думаешь, они состоят в кровосмесительной связи? — произнес я осторожно.
— Вроде того, — подтвердила Чедна.
— Какая испорченность! — вырвалось у меня. — Как тебе могло прийти в голову такое?
— Но и тебе «такое» пришло в голову! — заметила Чедна. — Может, и ты, когда доживешь до шестидесяти, захочешь ощутить рядом под одеялом тепло молодого тела!
— У тебя есть доказательства?
— Нет, но я рассуждаю с позиции женщины, которая своим телом хочет обеспечить себе красивую жизнь!
— Неужели тебя не потрясла смерть Ромео и Юлианы?! — спросил я, изумленный ходом ее мысли.
— Тут ничего не поделаешь, — ответила Чедна. — Смерть — вне нашего понимания. Никто нам не вернет умерших. Лишь одно известно наверняка: когда-нибудь мы присоединимся к ним, и тогда, если дух живет и вне тела, они расскажут, кто повинен в их гибели.
— Красиво!
— Истина куда неприглядней, — парировала Чедна.
— И недоступней, — добавил я. — Ты не думаешь, что убийца кто-то из Штраусов?
— А ты? — ответила Чедна вопросом на вопрос. — Ты не думаешь, что кто-нибудь из двоих… — она взглядом указала на Прпича и Веселицу, — что убийца один из них?
— Не знаю! — проговорил я и сам удивился искренности, с какой высказал свое сомнение. — Не знаю! — повторил я. — Уверен я только в себе.
— Ну, значит, нас двое, — усмехнулась Чедна. — Добавь и Джордже. Не думаю, что он стал бы мстить Ромео из-за кошачьего жаркого. Круг сужается. Объединим наши усилия!
— За границами этого круга простирается весь мир! — высказал я мысль, выразившую мою беспомощность.
Наш бесплодный разговор прервал официант — единственный маяк в этом бушующем море страстей и догадок. Он принес двойное виски для Чедны и бутылку минеральной — для меня.
— Пора ужинать, — напомнил он, улыбаясь, как человек, прекрасно изучивший привычки своих клиентов. — Рекомендую блюда славонской кухни…
— Спасибо, позднее, — поблагодарил я. — Впереди у нас долгая ночь.
Я смотрел, что он ставит на другие столики, и таким образом узнал, что Прпич заказал бутылку темного пива, Нино — кока-колу, а семья Штраус — бутылку виски. Надо признать, что Штраусы вели себя как настоящие готы, предопределение которых — править миром. Они знали, что такое доброе вино и хорошая закуска.
Чедна отпила глоток виски, облизнула губы и, держа стакан на уровне глаз, с печальным видом засмотрелась на золотистую жидкость.
— Если б я была ясновидящей… Чао, приятель! Я присоединяюсь к семейству… — И Чедна перебралась за стол, где поглощали виски папаша и доченька Штраус.
А что делать мне?
Пребывать в одиночестве или составить компанию Прпичу и Веселице?
Я недолго размышлял, к кому подсесть, поскольку сразу вспомнилась история о Буридановом осле, и выбрал Прпича.
Вначале он будто и не заметил моего появления. Подняв стакан с пивом, он, подобно Чедне, задумчиво уставился на переливающуюся через край пену.
Наконец взглянув на меня, он пригубил пива, пробормотал: «Да, да!» — и вновь погрузился в молчание.
Увидев, что я пью минеральную воду, Прпич поддразнил меня:
— Что, трезвеем?
Я хотел было рассмеяться, но у меня вдруг пересохло в горле!
Если я и заподозрил Прпича в убийстве Ромео, то после гибели Юлианы подозрение рассеялось. У Прпича были причины желать смерти Ромео, но зачем стал бы он убивать незнакомую девушку? И сама собой возникла мысль: у преступника были основания для убийства и Ромео, и Юлианы. «Найди мотив — найдешь и убийцу!» — решил я.
Степан Прпич стряхнул оцепенение, отпил еще глоток и негромко, словно про себя, спросил:
— Кому понадобилось убивать Юлиану?
Я ожидал, что он продолжит свои размышления вслух, но он умолк, застыв в неподвижности. Однако я был уверен, что за внешней апатией крылась лихорадочная работа мозга. Следующие несколько минут показались мне вечностью. За соседним столом, напоминая восковую фигуру, сидел Веселица. Пожелтевшее лицо, окаменевшая поза говорили о том, что он заблудился мыслями где-то далеко, откуда не желал возвращаться.
Я услышал шепот Прпича. И снова он обращался скорее к себе, чем ко мне:
— Странно все-таки! Надо, чтоб все произошло именно в день годовщины моей свадьбы!
— Что? Годовщина вашей свадьбы? — Я насторожился.
— Сегодня ровно пять лет, как мы с Катицей обвенчались. Я пригласил ее поужинать, и она вот-вот должна прийти. — Он усмехнулся: — Потому я и надел новые ботинки, не из-за футбола же. Под комбинезоном у меня выходной костюм… Я и букет роз купил, и подарок — три метра шелка на летнее платье… Черт знает, кому все это понадобилось!
Интересно, что еще мне придется услышать?!
— Вы знали, что сегодня проедет Ромео?
— Черта с два! Если б знал, отпросился бы с работы и поехал с Катицей в город… Вот беда! Что-то она скажет, когда приедет? Ее ко мне не пустят!
— Почему?
— Ну, я же арестован, все мы арестованы, и чтобы ни о чем с ней не могли договориться…
— Мы все арестованы? — переспросил я, не очень в это веря.
— Все! Пока не докажем, что невиновны.
— Но кто-то из нас…
— Кто-то свою невиновность доказать не сможет. А мне труднее всех. Когда Сенечич спросил, не я ли убил Ромео, я ответил: «Нет, хотя у нас с ним были свои счеты!» И Юлиану не убивал. Я ее и не знал, у меня не было причин убивать ее. Но у кого-то были. Шею бы свернул тому…
— Вы все сказали Сенечичу?
— Все? — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Все, что и вам. А совсем все мне и самому неизвестно! Многое из того, что я ему сообщил, Сенечич знал. Еще я сказал, что жду Катицу, чтобы отпраздновать годовщину свадьбы…
— Он не спрашивал, заметили ли вы, находясь у бензоколонки, что-нибудь подозрительное — положим, поблизости от мотеля?
— Спрашивал. На то он и хороший следователь!
— Что же вы ответили?
Прпич помолчал, разглядывая меня.
— Хотите мне помочь? — спросил он наконец.
— Я верю вам. Если в моих силах, помогу.
— И вы под подозрением? — В его глазах блеснула веселая искорка.
— Полагаю. — Я ободряюще улыбнулся.
— Видите ли, у меня было много работы, мне некогда было бездельничать и глазеть по сторонам… — Прпич явно тянул время.
— Вы так и сказали Сенечичу?
— Нет! Я рассказал ему о том, что, по-моему, имеет отношение ко всем этим событиям… — Он опять задумался, очевидно решая, довериться мне или нет. — Я сказал, что видел, как Ромео шел к своему рефрижератору.
— Когда вышел из мотеля?
— Нет, он появился с западной стороны мотеля.
— Что вы хотите этим сказать?
— Бензоколонка находится у правого крыла здания. Со стороны Загреба, значит. Ромео появился справа, прошел мимо меня, как ни в чем не бывало, подмигнул и подошел к своему рефрижератору. Кажется, он слегка прихрамывал.
— И?
— Я видел, как он встал на подножку, открыл дверцу и забрался в кабину.
— Когда вы его видели?
— То есть в котором часу? Точно не знаю — наверное, где-то в середине первого тайма.
— Не до начала матча?
— По-моему, уже после того, как венгры забили нам гол; знаете, на бензоколонке есть транзистор…
— Это все?
— Еще я видел, как выходил толстый немец.
— Он ходил в автосервис узнать насчет своего «мерседеса», это мне известно.
— Но вначале он направился к машине Ромео…