— Откуда вы взялись? — спросил я, выпрямляясь.
— А, это вы, Равник! — воскликнул Новак. — Что это вы ковыряетесь в земле?
— Один бедолага выпрыгнул из этого окна; я ищу, не осталось ли чего-нибудь после него. А что делаете вы?
— Осматриваю машину того бедолаги. Тоже ищу, не осталось ли после него чего-нибудь.
— Вы разговаривали с Врзичем?
— И с ним, и с Сенечичем. Сейчас опять пойду к ним, пока мои ребята занимаются машиной. Кстати, поглядим, как у них идут дела…
Я последовал за ним. «Ребята», которые демонтировали рефрижератор — а то были, несомненно, мастера своего дела, — только что сняли огромные передние колеса.
— Как-то мы обнаружили наркотики в покрышках, — сказал Новак. — А в рефрижераторе хватает мест, где можно оборудовать тайники для «товара».
Минут десять мы постояли возле автомобиля, а затем вернулись в мотель.
Я предложил Новаку зайти в гостиную познакомиться со свидетелями событий, и он охотно согласился. Здесь были все, кроме Розмари. Рядом с Чедной сидел Штраус. При взгляде на багровое лицо немца невольно возникало опасение, что его вот-вот хватит удар. За другим столом сидели Прпич и Веселица. Я подумал, что Веселицу еще не допрашивали и непонятно, почему Сенечич его не трогает. Вдруг меня охватило беспокойство. Я подошел к Штраусу и поинтересовался, где Розмари. До него как будто не дошел смысл моего вопроса, и мне пришлось повторить.
— Боже мой, это так ужасно! Боюсь, что у нее нервное потрясение. Я отправил ее наверх. Пусть примет душ, придет в себя…
— Она ушла одна?
— Я проводил ее и велел запереться.
— Ох, Чедна, ведь ты обещала позаботиться о ней, — прошептал я и позвал: — Новак, скорее за мной, может, еще не поздно!
Должно быть, мой голос прозвучал столь повелительно, что Новак последовал за мной, не говоря ни слова. Я слышал за спиной тяжелое дыхание перепуганного немца. Наверное, к нам присоединилась и Чедна.
В коридоре я побежал, быстро поднялся по лестнице, перескакивая через ступеньки, и в мгновенье ока очутился у дверей номера Штрауса.
Подергал ручку. Заперто. Я позвал:
— Розмари!
Никто не откликнулся. Я изо всех сил заколотил в дверь с криком:
— Розмари, откройте, ради бога, откройте.
— Да что с вами? Вы сошли с ума? — пытался остановить меня Новак.
Я обернулся и рядом с Новаком увидел Штрауса — в его глазах был страх.
— У вас есть револьвер? Стреляйте в замок!
Новак колебался.
— Стреляйте! — Это прозвучало как приказ.
Раздался выстрел, и двери распахнулись.
В номере было темно.
Я щелкнул выключателем, и по комнате разлился свет.
На полу лежала обнаженная Розмари, а на шее у нее был шелковый шарф…
Глава четвертая
Бедная Розмари! Глядя на ее мертвое лицо, я невольно вспомнил слова Отелло:
Должна увянуть сорванная роза.
Как ты свежа, пока ты на кусте![25]
Но вряд ли в этих строках заключался ответ на вопрос, кто затянул шарф на шее Ромео, Юлианы и Розмари.
Когда я зажег свет и увидел лежащую на полу обнаженную Розмари с шелковым шарфом на шее, я застыл в оцепенении. Меня охватило чувство вины. Ведь я предвидел опасность и ничего не сделал, чтобы защитить девушку от руки убийцы.
Чедна не утратила присутствия духа. Оттолкнув меня, когда я попытался ее удержать, она приблизилась к Розмари, опустилась на колени, быстро развязала узел на шарфе и прислонила ухо к груди несчастной.
Штрауса я удержал, крепко схватив за руку, и оба мы могли лишь наблюдать, как Чедна, прибегнув к искусственному дыханию, пытается вернуть к жизни Розмари.
Тем не менее Звонко Новак тихонько вытолкнул нас из комнаты и закрыл дверь.
Появились Сенечич и Джордже.
— Что здесь опять происходит? — Сенечич почти кричал. Обращаясь к едва поспевающему за ним милиционеру, приказал: — Останешься у дверей! Без моего разрешения никого не пускать! — И мне: — Проводите господина Штрауса в кабинет директора и ждите меня там!
Штраус тяжело дышал, откинувшись на спинку стула. На его лице выступили капельки пота. Он напоминал дерево, годами наливавшееся силой и соками и вдруг подрубленное. Все рухнуло, никаких надежд.
Глядя на его усеянное каплями пота лицо, я вспомнил, что и тело Розмари было покрыто капельками влаги: она, наверное, только вышла из-под душа, когда на нее напал убийца.
— Вы плохо себя чувствуете? — нарушил я молчание.
— Дайте мне, пожалуйста, воды!
Я выглянул в коридор и у дверей кабинета увидел нового милиционера. «Сенечич усилил охрану, но, к сожалению, слишком поздно», — подумал я и попросил милиционера принести стакан воды.
— Моя репутация… — произнес Штраус, вытирая с лица пот и пытаясь улыбнуться. — Что подумают обо мне дирекция, акционеры, родственники?!
— Для вашей супруги смерть дочери — тяжелая утрата!
Я ждал, как воспримет Штраус мои слова.
— Розмари! Ах! — Он заслонился рукой, будто отгонял страшное видение. — Вы тоже знаете, что она мне не дочь? — спросил он.
— Как вы сказали? — Я изобразил удивление.
— Следователь повнимательней взглянул на наши паспорта, заметил различие в фамилиях и… вот… Вашим друзьям было нетрудно вытянуть из нее все, что они хотели.
— Думаете, — осторожно спросил я, — она назвала убийцу?
— Да нет! Она не знала, кто убийца. Об этом ей нечего было сказать. А о наших отношениях они узнали. Видите ли, дорогой друг, в послевоенной Германии женщины стали легкодоступным товаром… Я познакомился с матерью Розмари в Вангене…
— С матерью вашей дочери?
— Да нет! Когда мы познакомились, Розмари уже была на свете! Отец неизвестен. Она росла, можно сказать, у меня на глазах, понимаете. Ну, и ее мать согласилась, чтобы Розмари поехала со мной…
— Вы рассказали об этом Сенечичу?
— Нет! Я полагаю, что наши взаимоотношения никак не связаны с убийствами.
— Вам известно, что Ромео побывал в комнате у вашей… у Розмари?
— Вы и об этом узнали? Ах, я старый дурак!.. Я очень рассердился на Розмари. Она упорно отрицала, что впустила его, но я-то понял… По выражению ее глаз… всегда… Ну, вы понимаете… Я просто взбесился!
— Ромео выпрыгнул в окно?
— Да.
— И вы решили объясниться с ним?
— Простите?..
— Выйдя из мотеля, вы, прежде чем отправиться в автосервис, подошли к машине Ромео…
— Не понимаю?..
— Приблизились к кабине, поднялись на подножку и затеяли объяснение с шофером!
— Вы меня видели? — осторожно поинтересовался Штраус.
— Я — нет. Но кое-кто видел и готов это подтвердить.
— О пресвятая богородица! — завопил немец, отирая с лица обильно льющийся пот.
Милиционер принес стакан воды. Штраус достал две стеклянные трубочки, вынул из каждой по таблетке и проглотил, запив водой.
— Спасибо… Все так любезны, однако ничего хорошего мне, похоже, ждать не приходится.
— Все тайное становится… — начал я.
— Да-да! Я скажу вам, мне теперь нечего терять. Действительно, я подходил к машине Ромео, я просил его оставить в покое Розмари.
— Вы повздорили?
— Ну, можно сказать и так. Ромео смеялся и оскорбил меня. Подумайте, он сказал: «Старому коту охота полакомиться цыплятинкой!» Я был в бешенстве, потянул за конец шарфа… — Он прикусил губу.
— Но, разумеется, слегка? — с невинным видом спросил я.
— Разумеется! Не собирался же я убивать его из-за этой… шлюшки. Просто хотел напомнить, что это моя «цыплятинка» и чтоб этот наглец отстал от нее…
— У вас есть свидетели, готовые подтвердить, что вы не задушили Ромео?
— Вы не лишены остроумия, приятель! — Штраус теперь держался как человек, который скинул с души тяжелый груз, поделившись своей тайной. — Должен признаться, и поверьте мне на слово: я сам себе свидетель. Клянусь вам, что, когда я ушел, Ромео был жив… — Он задумался. — Не передаст же меня следователь прокурору после нашего с вами разговора?!
— Не знаю, как он отнесется к вашему рассказу. Я лично могу и поверить, хотя боюсь, вам это не слишком поможет.
— Знаете, что мне сказал Ромео, когда я потянул за шарф? — Штраус засмеялся. — Надо признать, чувство юмора у него было! Он сказал: «Даже умерев, Ромео останется вечно красивым и живым!»
— На этот раз он оказался не только шутником, но и ясновидцем…
Нашу беседу нарушили Сенечич и Джордже. Следом за ними в кабинет вошел официант. Сенечич подошел к столу, снял телефонную трубку и обратился к официанту:
— Я хочу кое-что заказать для моих друзей. — Следователь кивнул в нашу сторону и, набрав номер, сказал в трубку: — Шефа, пожалуйста! Кто? Дежурный… а, это вы, Маричич! Придется вам еще прислать «скорую помощь»… Да, несчастный случай… Да, да, со смертельным исходом. Прошу сразу же произвести вскрытие… Чедна Врзич поедет… Она все вам объяснит… До свидания… — Закончив телефонный разговор, Сенечич повернулся к Штраусу: — Для вас обстоятельства складываются весьма неблагоприятно. Я вынужден подвергнуть вас предварительному заключению.
Штраус раскрыл рот и снова закрыл, не произнеся ни слова. А Сенечич, нацелившись пальцем в официанта, попросил:
— Принесите бутылку виски и несколько стаканов. И разумеется, лед.
Официант в свою очередь открыл рот, желая, видимо, что-то сказать, но лишь махнул рукой и вышел из комнаты.
Немец же, обратившись к Сенечичу, осведомился:
— Начнем беседу сразу или подождем, пока принесут виски? Я бы хотел выпить за ваше здоровье и пожелать успеха следствию…
Следователь и Джордже переглянулись, я же в глубине души ликовал, сам не знаю почему.
Джордже подошел ко мне, обняв за плечи, легонько приподнял и стал подталкивать к двери, нашептывая:
— Веселица в твоей комнате. Он буквально в шоке. Постарайся вывести его из этого состояния.