Он с проклятием погрозил птице кулаком, но гнев его был большей частью направлен на себя самого, на ту шутку, которую сыграл с ним вышедший из повиновения разум. Он вспомнил, что в сарае пишущей машинки давно не было. Ее вместе с прочими вещами увезли люди шерифа. Ну, ничего полезного они из нее вытянуть не смогут; никогда не докажут, что она принадлежала ему. Да они и вообще еще не знают, что он — именно тот человек, которого они ищут…
— Карма.
Произнесенное вслух имя прозвучало, как проклятие, куда более грозное, чем адресованное дятлу, потому что теперь гнев дополнялся страхом.
Он оцепенел, отчетливо вспомнив прежде забытый эпизод последнего дня Тауэра. Карму, бегущую вслед за ним в сарай.
— Вы возьмете машинку с собой, брат?
— Нет.
— Тогда можно ее возьму я?
— Оставь меня в покое.
— Ну, пожалуйста. Можно, я ее возьму?
— Нет. Оставь меня. Я спешу.
— Тогда я, приехав к тете, смогу ее починить. Она будет, как новая. Пожалуйста, брат, разрешите мне ее взять.
— Ну, хорошо, хорошо. Только при условии, что ты будешь об этом помалкивать.
— Большое спасибо, — серьезно сказала она. — Я никогда этого не забуду. Никогда в жизни.
«Я никогда этого не забуду». Тогда эти слова прозвучали как обычная благодарность. Однако теперь они всплыли в его памяти в искаженном и преувеличенном виде. «Я никогда не забуду» превратилось в «я всем расскажу, что машинка принадлежала вам».
— Карма!
Звуки ставшего ненавистным имени разносились между деревьями, и он упорно следовал за ними.
Глава двадцать четвертая
Междугородный звонок раздался в субботу, почти в полдень. Куинн маялся в пустой квартире, ожидая Марту: она с детьми собиралась приехать к нему на денек из Чикота, чтобы всласть поваляться на пляже. Однако с утра солнце затянула тонкая дымка тумана, похожая на полоску синеватой стали, и Куинн мрачно взирал из окна на пустынный пляж и угрюмое серое море, пытаясь придумать какой-нибудь другой план безмятежного отдыха.
Он поднял трубку, втайне надеясь, что Марта изменила решение и сейчас сообщит ему, что приедет попозже.
— Алло.
— Это мистер Джо Куинн?
— Да.
— Пожалуйста, не вешайте трубку. С вами будут говорить.
Затем послышался торопливый, дрожащий голосок Кармы.
— Я не собиралась вам звонить, мистер Куинн, даже порвала вашу карточку, но номер на ней запомнила и… ну, в общем, я испугалась. И тете рассказать не могу, потому что весточку от мамы мне получить хочется, а тетя не разрешает больше иметь с ней ничего общего…
— Погоди, Карма, не части. Что там о весточке от твоей мамы?
— Несколько минут тому назад мне позвонил брат Язык и сказал, что привез очень важное известие от моей мамы и хочет вручить его мне лично.
— Где?
— Здесь, у меня дома.
— Как он тебя нашел?
— А он знал о моей тете, я о ней часто упоминала. Так или иначе, я ему сказала, что он сюда приехать не может, потому что тетя дома, хотя это неправда — она сейчас работает на выставке цветов. Хризантемы в степной траве, а внизу спрятан фен, и поток воздуха заставляет траву колыхаться — знаете, как красиво получается?
— Не сомневаюсь, — согласился Куинн. — Почему брат Язык не передал тебе сообщение прямо по телефону?
— Он сказал, что обещал моей маме встретиться со мной лично. Наверное, чтобы посмотреть, как я тут, хотя об этом он и не говорил.
— Звонок был местный?
— Да, он в городе. И подойдет к дому к четырем часам. Я ему сказала, что тети в это время не будет. И решила рассказать об этом вам — вы ведь говорили, что, если произойдет что-нибудь, связанное с любым членом колонии, я должна вам позвонить.
— Рад, что ты это сделала. Теперь слушай внимательно, Карма. Как по-твоему, твоя мама могла бы выбрать брата Языка, чтобы передать тебе весточку?
— Нет. — Минуту помолчав, она с детской прямотой добавила: — Я всегда думала, что они друг друга ненавидят. Конечно, мы не должны были никого ненавидеть, но некоторые все равно это делали.
— Хорошо. Теперь давай предположим, что никакого сообщения нет, а у брата Языка совсем другая причина, чтобы с тобой встретиться. Ты не представляешь себе, что это может быть?
— Нет.
— Возможно, тебе это представляется каким-нибудь пустяком, а для него важно.
— Ничего не приходит в голову, — медленно произнесла она. — Разве что он хочет вернуть свою дурацкую пишущую машинку? Ну и пусть забирает. Тетя месяц назад подарила мне на день рождения новую, портативную, серую с розовым…
— Подожди-подожди! Брат Язык дал тебе старую машинку?
— Ну, не то чтобы ДАЛ. Я ее у него выпросила.
— Это была его машинка?
— Да.
— И он хранил ее в сарае?
— Да. Я, бывало, туда забиралась и играла с ней, пока лента не порвалась. Да и бумага кончилась. Я была тогда еще совсем маленькой.
— Почему ты так уверена, что она принадлежала брату Языку?
— А она у него уже была, когда мы с ним впервые встретились. Мы жили тогда в горах Сан-Габриэль. Я как-то раз бродила по окрестностям и услышала странный звук — было похоже, что бьют в барабан. Оказалось, это брат Язык сидел на крыльце своей хижины и печатал. Только он тогда еще не был братом Языком. Смешно, не услышь я тогда его машинку, он, может быть, так никогда им и не стал бы.
Краем уха Куинн услышал, как дверь в его квартиру открылась. Потом до него донеслись быстрые, легкие шаги Марты.
— Слушай, Карма, — торопливо сказал он. — Оставайся там, где ты есть. Запри все двери и не открывай, пока я не приеду. Я выезжаю прямо сейчас.
— Почему?
— Хочу кое о чем спросить брата Языка.
— Думаете, мама в самом деле велела ему что-то мне сообщить?
— Нет. Думаю, он хочет вернуть свою машинку.
— Но зачем? Она такая старая и разбитая… он все равно не сможет ею пользоваться.
— Зато полиция сможет. Эта машинка находилась на заднем сиденье машины О'Гормана в ту ночь, когда он был убит. Я это тебе говорю, чтобы ты поняла: он — человек опасный.
— Я боюсь.
— Не бойся. К четырем я уже буду у тебя.
— Обещаете?
— Обещаю.
— Я вам верю, — серьезно проговорила она. — Вы сдержали слово насчет лосьона от прыщей.
Куинн повесил трубку и прошел в переднюю. Марта стояла у окна, глядя на море, как всегда, когда она приезжала к нему.
— Итак, это еще не кончилось? — промолвила она, не оборачиваясь.
— Нет.
— У меня такое ощущение, Джо, что это никогда не кончится.
— Не надо так говорить, — он обнял ее и прижался губами к теплой шее. — Где дети?
— Остались с соседями.
— Они что, не захотели меня видеть?
— Еще как захотели. Для них это настоящее жертвоприношение — пропустить целый день с тобой. Да еще на пляже!
— Ради чего же это жертвоприношение?
— Ради нас, — слабо улыбнулась она. — Ричарду пришло в голову, что мне для разнообразия должно понравиться побыть с тобой наедине.
— А должно?
— Да.
— Перспективный паренек наш Ричард.
Она повернулась и серьезно посмотрела ему в глаза.
— Ты действительно так думаешь? Что он НАШ Ричард?
— Конечно. Наш Ричард, наша Салли.
— У тебя это звучит, как в сказке. «С тех пор они жили счастливо…
— Так и будет.
— …и беззаботно».
— Ого, еще с какими заботами! — ухмыльнулся он. — Но мы с ними справимся, если любим и верим друг другу. А я думаю, что это так. Верно?
— Да.
В ее голосе он ясно расслышал нотку сомнения. Она присутствовала всегда, но с каждой новой их встречей становилась все слабее, и он верил, что в конце концов эта нотка исчезнет совсем.
— Сейчас такой период, — мягко добавил он, — когда ты невольно все время сравниваешь меня с О'Горманом. И не в мою пользу.
— Неправда.
— Правда, правда. А еще ты будешь взвиваться, когда дети обидятся на меня, если я вынужден буду проявить строгость — я, мол, так поступаю, потому что они не мои. Вообще поводов для ссор хватит — взять хотя бы денежные проблемы…
— Не продолжай, — она прижала кончики пальцев к его губам. — Я уже думала обо всем этом, Джо.
— Тогда хорошо. Значит, мы оба знаем, что так может быть. Нельзя жениться с закрытыми глазами. Почему ты колеблешься?
— Не хочу совершить еще одну ошибку.
— Ты считаешь, что О'Горман был ошибкой?
— Да.
— В самом деле или просто потому, что думаешь, мне будет приятно это услышать?
— В самом деле — Он почувствовал, как ее плечи под его руками вдруг напряглись. — Наше замужество состоялось по моей инициативе, не по его. Потребность свить свое гнездо оказалась у меня настолько сильной, что заглушила здравый смысл. Я вышла замуж за Патрика для того, чтобы создать семью. Он на мне женился затем, чтобы… ну… было, наверное, много причин, но основная — у него просто не хватило сил мне противиться или меня огорчить. Теперь, зная, что он мертв, я могу объективно судить не Только его, но и себя. Основной недостаток нашего брака был в слишком сильной зависимости друг от друга. Он зависел от меня, а я была связана его зависимостью. Неудивительно, что он так любил птиц, должно быть, и себя частенько ощущал птицей в клетке… Так что случилось, Джо?
— Ничего.
— Нет, что-то произошло, я чувствую. Пожалуйста, скажи мне.
— Не могу. Во всяком случае не сейчас.
— Хорошо, — беспечно кивнула она. — Как-нибудь в другой раз.
Он многое бы отдал за то, чтобы этот другой раз наступил как можно позже, но знал, что так не получится.
— Я сейчас сварю кофе, — предложил Куинн. — Выпьешь чашечку?
— Нет, спасибо. Если нам надо к четырем быть в Лос-Анджелесе, лучше выехать сейчас же.
— Нам?
— Не для того же я сюда приехала, чтобы видеть тебя каких-нибудь десять минут.
— Слушай, Марта…
— Выслушать-то я тебя выслушаю, но предупреждаю — ничего не услышу. И не пытайся поставить меня по стойке смирно.
— Не в том дело. Звонок Кармы меня удивил. Я не знаю, в чем там дело. Может, и ничего особенного — вполне вероятно, ее мать действительно решила что-то ей передать с братом Языком. Но в случае, если все окажется не так просто, я бы предпочел, чтобы тебя рядом не было.