– У тебя есть чем разбавить? Кока-кола?
– Нет. Мы кока-колу в доме не держим.
– Ну, ты приколист, – сказала Джез. – Водки ему не надо, кока-колы не надо…
«Пирога с курицей не надо, секса не надо, – мысленно подхватил Джозеф. – Что ж это такое?»
– Апельсиновый сок будешь?
– Может, коктейль предложишь?..
Он планировал в какой-нибудь момент сказать «да», но смешивать коктейли не имел никакого желания.
– А я «отвертки» хлебну.
Он достал из холодильника сок, а из морозильника – бутылку и принес пару стаканов. Джез наблюдала, как он наливает водку.
– Маловато будет. Даже не почувствуем.
В нем всегда жило… Он даже не знал, как это называется. Самоотречение? Послушание? Нечто связанное с церковью? В основном это чувство происходило из желания как можно дольше поддерживать форму. Вес его не менялся с восемнадцати лет, а фигура была для него важна. Джозеф терпеть не мог пироги с курицей, кока-колу, водку. Он даже огорчился, что не испытывает интереса к Джез. Это ведь никак не связано с фитнесом. И с церковью тоже.
– Я даже не знаю, чем ты занимаешься, – сказал он.
– В универе учусь.
– Да? По какой специальности?
– Туризм и гостиничный менеджмент, в Саут-Бэнке. На последнем курсе.
– А что потом?
– Откуда я знаю? В гостиницу, наверно, устроюсь. Только не здесь. Хочу из Англии уехать.
– Тебе тут не нравится?
– А кому тут нравится? Мрачно, цены задраны, дождь круглый год.
– А я не возражаю.
Он и сам не знал, насколько это соответствует истине, но почему-то начал заедаться. Никакого желания уезжать у него не было; отказ от своей страны был для него равносилен нехватке честолюбия и дальнейшему самоотречению.
– И куда же ты собралась?
– В Штаты. В Калифорнию.
– Туда виза требуется?
Виза! Ему стало тошно. Стыдно было подумать, как он с ней поступает.
– Мать-перемать! – вырвалось у Джез. – Я-то думала, это будет самая беспроблемная… как там говорится… интрижка в истории человечества. Симпатичный парень, одинокий, вроде поглядывает на меня с интересом. А теперь все мои планы зарубил, хотя им еще зреть лет десять.
– Извини. Не хотел тебя огорчать.
– Ну спасибо. Ты меня хотя бы поцеловать собираешься или нет?
– А ты все еще хочешь?
– Эти разговоры мне поперек организма, так что лучше уж…
Джозеф засмеялся и поцеловал ее. Он почувствовал в себе отклик, но отклик этот пришелся как-то некстати, не ко времени. Он возвращался к мысли, что суперское бывает разным. Бывает в стиле Джез – оно явно не вяжется, а то и вступает в противоречие с конкретной личностью. А бывает в стиле Люси – оно только становится горячее по мере знакомства. Правильно ли это? Если да, то как-то оно стремно.
Вдруг, безо всякой преамбулы, Джез запела: Бейонсе, «Пьяна любовью». Тот куплет, где говорится о пробуждении в кухне и о том, как же, черт возьми, такое могло случиться. У Джез был голос, причем совершенно неожиданный: настолько сильный, хрипловатый, выразительный, что Джозеф даже рассмеялся.
– Боже правый!
– Вот так-то, – сказала Джез. – Я еще много чего умею.
– Ты потрясающая.
Джез пожала плечами: дескать, я ж тебе говорила.
– Где спальня? – спросила она.
– Моя?
– Ну да. Твоя спальня. Куй железо, пока горячо.
– У кого железо горячо?
Он, честное слово, не собирался говорить пошлости или флиртовать. Ему просто хотелось проверить, насколько справедлива эта метафора. Отчего раскалилось ее железо: от этой песни? Или она рассчитывала, что песня сметет последние преграды?
– Надеюсь, у тебя, – ответила она.
И весь эффект от поцелуя схлопнулся. В этот миг Джозеф понял, что ему нужна другая.
– Послушай, – сказал он. – Сдается мне, я к таким темпам не привык.
– Чего?
– Да-да. Может, нам стоит встретиться еще пару раз.
– Чего?
Она, похоже, действительно не могла понять, к чему он клонит, а он не понимал, что здесь неясного. И с трудом ей верил. Как-то его переклинило. Симпатичная девчонка спрашивает, где у него спальня, а он не отвечает.
– Я не намерена выходить за тебя замуж, – сказала Джез.
Что за абсурд: он почувствовал укол отторжения.
– И как же ты это поняла в такой короткий срок?
– Что именно: твое желание на мне жениться?
– Нет, пойми, у меня как бы есть другая.
– Да ты, я вижу, ходок.
– Не то чтобы другая-другая, но…
– И как это понимать?
– Сам не знаю.
– Ну так пораскинь мозгами.
До него дошло, почему ей хочется ясности.
– Когда ты меня позвала на свидание, у меня еще не было…
– Кто кого позвал на свидание? – Джез пришла в ярость. Ситуация уже выходила за пределы разумного.
– Не важно, кто кого позвал: тогда у меня никого не было. Но с тех пор кое-что изменилось.
– Ты меня позвал два дня назад!
– Да. Это так. Но во мне всколыхнулось нечто такое, что, я думал, умерло.
– И когда же оно всколыхнулось?
В таких узких временны́х рамках у него нашлось совсем мало вариантов ответа.
– Вчера.
– Вчера?
– Понимаю. Это нелепо. Однако же сердцу не прикажешь.
Потом он внутренне содрогался от подробностей этой перепалки, но больше всего ругал себя за эту последнюю реплику. Откуда она всплыла? Из какого-то старого фильма? Из книги, которую задавали прочесть в школе? Пытался нащупать нечто взрослое, а вышло с точностью до наоборот.
– Ты никак новую халтуру нашел? Говенные «валентинки» сочинять?
Джозеф хохотнул. Получилось и в самом деле прикольно. Вот только Джез не поняла юмора и уехала домой. Но в комнате остался ее голос: мощный, поразительный.
5
Церковь, которую они посещали, не очень-то напоминала церковь. В прошлом здесь размещалась библиотека, но здание было старинное, постройки девятнадцатого века, и для матери Джозефа это имело большое значение. Высокие своды и викторианская кирпичная кладка давали ей повод смотреть свысока на молельни, главным образом африканские, которые открывались по всему Тотнэму в букмекерских конторах и супермаркетах. «Несчастные люди», – говаривала она, проезжая мимо в автобусе, но сочувствия в ее голосе не было, только высокомерие. Она упивалась разницей в статусе.
Джозеф с неохотой шел в храм. В Бога он не верил, но Баптистская Церковь Царствия Небесного, как и его родная мать, не допускала, чтобы неверующие тихо сидели в задних рядах. Ему предписывалось стоя восхвалять Всевышнего в полный голос, а иначе можно было получить тычок локтем. Джозеф собирался с духом, чтобы признаться матери в нехватке благочестия для таких подвигов.
Во время проповеди у него пикнул мобильный; пришлось шепотом извиниться перед матерью, но она рассердилась; такое неуважение ему не прощалось. Джозеф вытащил телефон из кармана, чтобы отключить, но заметил, что сообщение пришло от Люси: Вечером будет время? Как прошло свидание? Едва выйдя за порог церкви, он ответил. В это время его мать беседовала со старушкой в инвалидном кресле – без этого не обходилось ни одно воскресное утро. Будь у него побольше цинизма, он бы позволил себе заметить, что из общения со старушкой в инвалидном кресле мать устраивает целый спектакль, словно совершая грандиозный жест христианского милосердия.
Прошло плохо. Время?
Приглашаем на ужин. В 18:30?
Отлично
– Сегодня твоя сестра придет с нами поужинать, – сообщила мать в ожидании автобуса.
– Скажи ей: пусть сперва зайдет Криса проведать.
– Она не желает его видеть.
– Сейчас он вменяемый. Полон ожиданий.
– Ожиданий чего?
– Референдума. Считает, что с выходом из Евросоюза сможет больше зарабатывать.
– Боже упаси.
– Ты не желаешь ему повышения зарплаты?
– У нас на отделении я нынче единственная санитарка из местных. Остальные – полячки, венгерки, испанки. Если мы их выдворим, работать будет некому.
– Значит, ты собираешься голосовать за то, чтобы нам остаться в Евросоюзе?
– Да. Конечно.
– Он считает, что выходцы из Восточной Европы отнимают у него заработки.
– Многие так говорят.
– И кто же прав?
– Не знаю. Но пациентов государственного здравоохранения всяко больше, чем монтажников. Короче, за стол садимся в полседьмого.
– Я пас, – ответил Джозеф. – Сегодня вечером ухожу.
– Никуда ты не уйдешь. Будешь ужинать с сестрой.
– Я подписался за детьми приглядеть. У Люси. Не могу ее подвести. Надо было меня заранее предупредить.
– Заранее я и сама не знала.
– Когда же она успела тебе сообщить? С утра ты мне ничего не сказала, а потом телефон отключила.
– Почему ты по первому же свистку несешься к этой женщине, к Люси?
– Она не свистит. Она спрашивает, найдется ли у меня время посидеть с детьми. Я всегда могу отказаться.
– Вот и откажись.
– Я уже согласился. К тому же она платит хорошо.
– В котором часу тебе уходить?
– В шесть.
– В шесть часов? В воскресный день? Куда это она намылилась в воскресенье вечером?
– Я не спрашивал, мама. Мне-то какая разница?
Когда воскресным утром мать отправлялась в церковь сразу после ночного дежурства, выносить ее было нелегко, и Джозеф к этому притерпелся. От голода и усталости у нее резко портился характер, а отсыпалась она днем, после обеда. Научись он зарабатывать музыкой, можно было бы уговорить мать бросить работу, но ей нравилось работать в больнице, а работа в больнице предполагала разные смены.
– Очень большая разница. У тебя семейное мероприятие.
– Ты шутишь?
– Если она куда-то собралась, пусть идет с детьми. Время не позднее. Или пусть перенесет на более позднее время. Ты хотя бы спроси.
Он набрал Люси.
– Привет, – сказала она. – Вечером все в силе?
– Тут такое дело. Я обещал маме с ней поужинать, и она спрашивает: не могла бы ты взять мальчишек с собой?
– Нет, брать их с собой я не буду. Мы договаривались вместе поужинать у нас дома, а потом я должна уйти.