– Ты можешь ошибаться.
– Конечно. Но тогда почему ты пришел именно сюда? Да потому, что я никогда не ошибаюсь.
– Ладно, спасибо тебе.
Джозеф отсоединил ноутбук и убрал его в чехол.
– Поставь, я послушаю, – попросила Люси.
– И так хорошо.
– В каком смысле?
– Наверно, в смысле «нет».
– От меня может быть какая-нибудь польза. Я постоянно слушаю музыку.
– И что? Я в курсе. Но ты слушаешь совсем не то, чем я хочу заниматься.
– Разве это важно? Музыка есть музыка.
– Какая твоя любимая песня?
– Я не собираюсь отвечать.
– Почему же?
– Во-первых, потому, что у меня нет какой-то одной самой любимой песни. Как и у всех. Но какую бы я сейчас ни назвала, ты уйдешь, послушаешь, а потом вернешься и скажешь: «Это ни разу не похоже на мою музыку».
– Под какую песню ты любишь танцевать?
– Под «Workin’ Day and Night»[5] Майкла Джексона. Если ее ставят на вечеринке, я тут как тут.
Джозеф рассмеялся.
– Точно. Это ни разу не похоже на мою музыку.
– В положительном или в отрицательном смысле?
– В отрицательном. Я записывал свой трек на компьютере, дудок у меня нет, да и Квинси Джонс не продюсировал. Короче. Сериал будем смотреть или как?
В свое время Люси пропустила «Клан Сопрано». Ей помнилось, что этот сериал смотрели буквально все, но когда он вышел, ей было слегка за двадцать и жила она в жуткой съемной квартире на Страуд-Грин вместе с Джейн: обе работали не покладая рук, обе оттягивались по полной. Сейчас она даже не припоминала, был ли у них «ящик». А уж о кабельном телевидении не могло быть и речи. Джозеф, со своей стороны, даже названия такого сериала не слышал. «Гугл» сообщил им, что на момент трансляции первого сезона Джозефу было четыре годика. Он от души хохотал, а у Люси смешок получился несколько натянутым. Она спала с человеком, который в девяностых еще топал в подгузниках. В конце концов ее утешила мысль о том, что в ту пору оба они были слишком молоды, каждый по-своему. Но сейчас оба подсели на этот сериал; будь их отношения на какой-нибудь другой стадии, они бы смотрели по нескольку серий за вечер. А так и одну до конца не успевали досмотреть.
Первый сезон близился к концу. Десятая серия вертелась вокруг музыкального бизнеса: Крис и Адриана связались с гангста-рэпером по прозвищу Мэссив Джиниус[6], но у них все пошло наперекосяк, когда Адриана попыталась продюсировать трек одной рок-группы, потому что некогда встречалась с ее вокалистом. В конце концов Крис поколотил этого рокера его собственной гитарой. Люси не уследила, кто кому задолжал, но, поскольку финансовый конфликт упирался в нелегальное использование сэмплов, Джозеф впитывал каждый миг, будто глотая отвратительную микстуру, которую требовалось выпить залпом. В этой серии «Клана Сопрано» заимствование было показано как страшное, жестокое дело, а Джозеф как раз поживился музыкой с альбома Earth, Wind & Fire.
– У тебя имя есть? – спросила Люси, когда серия закончилась.
– То есть?
– Вроде Мэссив Джиниус.
– Ха. Нет, нету. Слишком большие заморочки.
Он рассказал, с какими сложностями сталкивается в университете £Мэн, и Люси посмеялась.
– Но разве нельзя просто взять музыкальный псевдоним? Я зову тебя Джозефом, а весь мир узнает под другим именем.
– Весь мир. А что, неплохо.
– Вот и славно: немножко Лондона, немножко страдания.
– Пожалуй.
– Типа Мэссив Джиниус.
– Мэссив Джиниус – обалденное имя.
– Вот его и возьми.
Джозеф поразмыслил:
– А что, юморное имя. Прикольное.
– По-моему, тоже.
– Спасибо. – А потом, не подумав: – Хочешь послушать трек?
– Если ты сам точно этого хочешь.
– У меня и другие имеются. Но над этим я больше всего корпел.
У Люси не было такой аппаратуры, как у £Мэна, но была маленькая «блютуска» – все лучше, чем ноут Джозефа. К этому гаджету он и присоединился, чтобы включить песню. Люси начала энергично кивать в такт, и Джозеф от стыда чуть не грохнулся в обморок. Думал попросить ее не дергаться, однако тогда пришлось бы перекрикивать свою музыку, а этого ему совсем не хотелось. Тем более она тогда станет допытываться, какого черта он не запрещает ей кивать в такт танцевальной музыке на кухне, у плиты, а у него не найдется внятного ответа, который не затрагивал бы ее возраста и ее… Ну, скажем так, ее педагогичества, что ли. Есть ведь такое слово?
Через пару минут Люси начала пританцовывать. Не то чтобы совсем уж пустилась в пляс, но стала двигать и бедрами, и ногами. Чувство ритма у нее присутствовало. Определенно, танцевать она умела. Но как-то не по-людски.
– Не могу находиться в этом помещении, – сказал он. – Нервы ни к черту.
Не успела она и рта раскрыть, как он сдернул в нижний сортир и там заперся.
Тогда Джозеф впервые ощутил, насколько он моложе. Точнее, он впервые ощутил, насколько она старше. И вроде бы не из-за этого танца. А из-за ее энтузиазма. Да, будь у него подруга-ровесница, она, возможно, повела бы себя так же. Но при такой разнице в возрасте все эти потуги – раскачивать бедрами, трясти головой – больше напоминали материнские похвалы. И трех секунд не прошло, как она уже стала всем своим видом показывать: дескать, мне нравится. Словно прочила: «Это будет бомба», хотя могло обернуться и так и этак.
Спору нет, он хотел видеть в Люси преданную сторонницу, но пусть бы она выказывала преданность как-нибудь иначе. А как именно – сразу и не скажешь. Она делилась с ним своими рабочими новостями, и он старался показать, что слушает, что морально поддерживает, что ведет себя, как и подобает другу или возлюбленному. Но хотелось бы надеяться, что при этом он не давит на нее своей молодостью.
Сквозь дверь туалета донеслось соло трубы. Оставалась примерно минута звучания. Он вел себя как мальчишка. Теперь это стало предельно ясно. А все потому, что такая история была для него внове, потому что он стеснялся и робел. На самом деле он еще не проявил себя ни в одной области. Ему светило только по-щенячьи приносить хозяйке палку, чтобы ему чесали брюхо и приговаривали «умный песик», покуда он не превратится в старого пса, какого не обучишь новым трюкам.
– Я в восторге, – объявила Люси. – Это настолько… профессионально.
– Спасибо.
– Куда лучше той мути, которую крутят в клубах.
– А ты много тусуешься в клубах? И в каких же?
– Да ладно тебе, умник.
– Значит, сказать-то нечего?
На мгновение она замялась.
– Нечего. Все идеально.
– Ну, слабина все же есть.
– Нет, все здорово.
Слабина все же была.
– Единственное: я бы не стала слушать это дома.
– Это почему?
– Так ведь оно не для того сочинялось, правда?
– Допустим. Но… Ты же слушаешь танцевальные вещи. Да хоть Майкла Джексона.
– Наверное… А можно начистоту: мне больше нравится музыка с вокалом и словами.
– Ты иногда слушаешь джаз.
– Только под настроение.
– Значит, тебе вокал подавай.
– Возможно. – Она состроила гримасу, будто хотела ему сказать, что не желает его больше видеть.
– Вот и ФунтМэн то же самое сказал.
– Честно?
– Ну да.
– Вау.
– В каком смысле «вау»?
– Ты решил показать свой трек ФунтМэну, потому что он гений. И он сказал то же, что и я.
– Думаю, придется мне искать вокалистку. И сочинять хоть какой-нибудь текст. И мотив. До завершения еще как до Луны.
– Ну, среди твоих знакомых наверняка сыщутся голосистые.
Позднее он понял, что взъелся из-за разочарования и решил надавить на самое уязвимое место.
– Как это понимать?
– Ну, просто… у тебя, наверное, масса подруг с хорошими вокальными данными.
– Ага, и танец у нас у всех в крови.
– Ты должен понимать, что речь не об этом.
– А у тебя сколько знакомых вокалисток?
– Я же учительница. У меня немало таких знакомых.
– И все как на подбор – чернокожие девчонки?
– Думаю, мне лучше промолчать.
– Если у тебя с языка слетают одни расистские штампы, тогда конечно.
– Сам ведь знаешь, что это несправедливо. А если ты и впрямь считаешь меня расисткой, наверное, тебе не стоит сюда приходить.
Вызов был брошен с умом. У него возникло желание тут же уйти, потому как он злился на всех и вся, но уход был бы равносилен тому, чтобы, по версии Люси, заклеймить ее как расистку. Но на самом-то деле расисткой он ее не считал. У нее вырвались два расистских высказывания: «Среди твоих знакомых определенно сыщутся голосистые» и «У тебя, наверное, масса подруг с хорошими вокальными данными». С натяжкой – еще третье: «У меня множество таких знакомых». Он и похуже слыхал.
– Я не считаю тебя расисткой.
– Хорошо.
– Но все равно хочу уйти.
– Понимаю.
По обязанности чмокнув ее в губы, он снова убрал ноутбук в чехол и отправился домой.
В автобусе его колотило. Очень скоро он позволил себе признать, что та тема, которая без пользы и без толку владела всеми его мыслями, никак не связана с Люси и уж тем более с той перепалкой, начатой им самим. Бесился он из-за трека. Ему давно хотелось поразить воображение £Мэна; ему давно хотелось поразить воображение Люси. И теперь он устыдился, что дал им послушать трек без вокала, поскольку, запершись в уборной и слушая свой опус за дверью, с удручающей четкостью понял, чего недостает этой музыке. Он виделся себе агрессивным и обидчивым идиотом. Он уже не знал, сумеет ли написать нечто другое, понимая, что всякий раз будет терзаться точно так же. Забросить музыку он не мог, но не мог и предъявить ее миру.
У Джозефа было полно знакомых девушек – действительно чернокожих – с хорошими голосами. Люси сделала правильное предположение, а правильно или неправильно с ее стороны было его озвучивать – это другой вопрос. Для начала, он знал всех, поющих в церковном хоре. Возможно, церковь могла считаться одним из тех источников знакомств, на которые ссылалась Люси. В том хоре белых не было. Но он уже знал, чей голос должен звучать на треке, и его обладательница не входила в число этих певчих. Он не забыл, как у него на кухне Джез горланила песню Бейонсе. А если смотреть в корень, именно ее кандидатуру он и держал в голове, когда доводил до ума трек, когда носил его на прослушивание £Мэну и когда Люси говорила, что там недостает вокала. Он ни на минуту не оставлял эту идею, но прятал ее в уголке сознания, в куче скопившегося там барахла, прикрываясь, как ширмой, самой Люси, безденежьем и вечными подработками. Голос Джез был настолько хорош, что Джозеф уже готовился отправить ей SMS с просьбой взять на себя вокал, хотя и побаивался ее гнева. Ни у кого не повернулся бы язык обвинить его в отсутствии преданности своему ремеслу.