Джозеф уставился в небо. Он не стал шепотом материться, не стал закатывать глаза.
– Проблемы, сэр? – издевательски спросил рыжий коротышка.
– Никаких проблем. Просто она могла бы подтвердить мои слова и положить этому конец. Но вам почему-то хочется продолжать.
– Мы лишь принимаем меры к тому, чтобы вы не наломали дров.
Входная дверь дома Люси распахнулась, и хозяйка устремилась вперед по дорожке.
– Что здесь происходит?
– Этот молодой человек утверждает, что он ваш приятель, – сказал долговязый.
– Так и есть.
– И многие ли приятели вас навещают в темное время суток? Или только этот?
– А вам какое дело?
– К сожалению, личная жизнь граждан зачастую становится нашим делом.
– На что вы намекаете?
Коротышка напустил на себя оскорбленный вид: выкатил глаза и поджал губы.
– Не усматриваю тут намеков.
– Вы что, устроили ему обыск?
– Кое-кого из ваших соседей насторожило его поведение.
– А чем он занимался?
– Это мы как раз и выясняем.
– То есть заведомо не тем, что он утверждает?
Люси посчитала – и это не укрылось от Джозефа, – что краткой вспышки возмущения будет достаточно, чтобы закрыть вопрос. Одно слово – училка и к тому же завуч: надумала, если эти бобби начнут заедаться, устроить им разнос. Да вот только подобные дела таким путем не решаются. Это все равно что умножить положительное число на отрицательное: результат по-любому будет отрицательным. Помножь черного парня на белую женщину: ответ будет – черный парень, вот такая у полицейских математика. Инцидент, может, и рассосется, но только если им самим надоест эта разборка.
– Как показывает наша служба, такое не редкость. Но вы не ответили на вопрос: часто ли он наведывается к вам на ночь глядя?
– А вы с какой целью интересуетесь?
– История знает такие случаи, мэм. Добропорядочные граждане вроде вас думают, что совершают благое дело, предлагая нам свою версию. – Рыжеволосый коротышка теперь перехватил инициативу. Нащупав слабые стороны Люси, он с удовольствием давил на кнопки.
– Каков же ход… ваших рассуждений? По-вашему, Джозеф собирался взломать дверь, а я, лишь бы его выгородить, свидетельствую, что он заглянул на чашку чая? В каком из возможных миров такое бывает?
– Хорошо, тогда как вы познакомились?
– Я на вас подам жалобу.
– Имеете полное право.
– Пойдем, Джозеф.
Бок о бок с ней Джозеф зашагал по дорожке. У двери до них донеслись неразборчивые слова коротышки и гогот долговязого. Разговор у них, конечно, мог быть о чем угодно, однако получилось уж слишком явно. Люси развернулась было, чтобы пойти назад, но Джозеф мягко подтолкнул ее к порогу.
– Хочешь глотнуть виски, или бренди, или еще чего-нибудь? – предложила Люси, наливая себе бокал вина из откупоренной бутылки, которая, казалось, бессменно стояла в холодильнике.
– Май на дворе, – ответил Джозеф. – Да и не так уж долго я на улице торчал.
– Не от мороза, а от стресса.
Джозеф хохотнул, но тут же понял, что она не шутит.
– Вот гады.
– Да уж.
– Ты не сердишься?
– На что? Да нет, не особенно.
– А я зла. Я просто в ярости.
Он хотел извиниться за то, что чуть не назвал ее расисткой, но от этого она могла взбелениться, и ситуация осложнилась бы еще больше. А у него не было желания выслушивать, какие чувства ему надлежит испытывать в данный момент.
– Я понимаю, ты хотела, как лучше, – сказал он. – Выкинь это из головы.
– Почему же?
– Честно? Да потому, что невелика важность.
– В том-то и ужас. Потому что этого как раз спускать нельзя.
– Ты против того, чтобы полицейские приезжали среди ночи, если у твоего дома ошивается незнамо кто? Лично я не против.
– В тебе говорит бравада.
– Вот только не нужно мне объяснять мои ощущения.
– Я объясняю лишь то, что от этого инцидента нельзя отмахиваться как от пустой случайности.
– Черт побери, Люси. Да если не отмахиваться от такой фигни, я с ума сойду.
От всех этих сложностей на него вдруг накатило изнеможение.
– Мне так стыдно, что я тогда сморозила насчет пения, – сказала Люси. – Просто по недомыслию.
– Я и сам хотел извиниться. За свою реакцию.
– Тебе извиняться не за что. Я не сообразила, как это прозвучало по отношению к тебе.
– Да никак это не прозвучало. Я взъелся из-за того, что трек получился так себе, и выпалил первое, что на ум пришло.
– Как на тебя действуют такие случаи?
– Стычки с полицией? Поначалу злюсь, естественно. А потом радуюсь, что живу не в Америке. В основном нашенские копы – просто болваны, которые начинают тебя плющить, а потом отваливают. А в Штатах тебя убивают. Фу ты. Не тебя, конечно.
Люси притихла, но по ее лицу можно было догадаться о многом.
– Тебе когда-нибудь…
Он тут же перебил:
– Послушай, мне известно одно: я – это я. А говорить за других не берусь.
– Мне этого достаточно.
– Нельзя же, согласись, каждые две минуты допытываться, каково человеку быть самим собой? Я ведь не собираюсь из тебя вытягивать, каково это – быть женщиной, или учительницей, или в возрасте за сорок.
– Если хочешь – спрашивай.
– Подозреваю, что каждый день ответы будут разными.
Люси с улыбкой поцеловала его в щеку, будто клюнула – второпях, но ласково.
– Соображаешь, – сказала она, и он вспыхнул. – Наверное, так и складываются отношения, – добавила Люси. – Из понимания, каково это – быть твоей второй половинкой.
– Возможно.
– И наскоком ничего не добьешься. Тут время требуется.
– Время у меня как раз есть, а у тебя?
– Для тебя – есть.
Тут Джозеф поцеловал ее как надо.
– Вот видишь? – сказала Люси, когда они переводили дыхание. – За это мы должны сказать им спасибо.
– Кому?
– Да этим проклятым полицейским. За ускорение процесса.
Она со смехом взяла его за руку и повела наверх.
8
Но комната наверху – и мальчики, и «Клан Сопрано» – была их ответом на все вопросы, и Люси начала задумываться, что будет, когда вопросы начнут усложняться. Она все еще любила их общий мыльный пузырь, но в нем было тесно и душновато, а нынче оба вели такой образ жизни, который удивлял и раздражал их знакомых: и Люси, и Джозеф отказывались от всяких встреч, от приглашений и тусовок. Они смотрели очередную серию и занимались любовью, смотрели еще серию и занимались любовью или же смотрели две серии подряд и не занимались любовью. Но хотя бы одну серию смотрели всегда и почти всегда занимались любовью.
– Ты в шахматы играешь? – однажды спросил Джозеф.
В тот день мальчишки ночевали у Пола, а потому Люси с Джозефом занялись любовью и посмотрели очередную серию – именно в такой последовательности. Они дошли до конца второго сезона, но решили не приступать сразу к третьему.
– Нет. Ну, в принципе ходы знаю. И шахматы у нас есть. Хочешь сыграть?
– Мм, только если…
– Только если я сразу не сяду в лужу?
Джозеф рассмеялся:
– Грубо выражаясь – именно так.
– Может, лучше в нарды?
– Когда-то отец хотел меня приобщить, но я много лет не играл.
Люси пошла к шкафу для настольных игр.
– Точно где-то были.
И принялась вытаскивать коробки.
– Ага. Да. Вот, держи.
Она передала доску Джозефу, и тот начал расставлять фишки.
– А кости есть?
– Ой, кости у нас точно есть. А вот еще «Монополия». Вот «Змеи и лестницы».
– И фишек не хватает.
– Не страшно. Можно какие-нибудь жетоны использовать, например, или что-нибудь похожее.
– Это как дождливые выходные в Саутенде, – сказал Джозеф.
Люси рассмеялась:
– Можно будет вечером куда-нибудь сходить.
– В кино, допустим?
– Или поужинать.
– Готов поспорить, насчет кино мы не сговоримся. Тебе что хочется посмотреть?
– Идет фильм с Мерил Стрип – о женщине, у которой ни голоса, ни слуха.
– Хмм, – только и сказал Джозеф.
Этот фильм они так и не посмотрели. И вообще никуда не пошли.
Люси со смущением вспоминала свой разговор с Джозефом о рецессии и ее влиянии на строительную отрасль, но оказалось, что в ту пору все обсуждали темы, в которых, по ее убеждению, очень мало смыслили; когда она это поняла, ей стало легче. За несколько дней до референдума в учительской разгорелся ожесточенный спор между учительницей рисования (сторонницей членства в Евросоюзе) и преподавателем географии (сторонником выхода) о будущей организации торговли с ЕС – спор, который, как подозревала Люси, возник на весьма зыбкой почве. В конце концов даже они сами поняли, что залезли в какие-то дебри, но это их не остановило.
– Вот скажи, что тебе приходит в голову, когда ты слушаешь, как эти умные экономисты описывают грядущую катастрофу? – кипятилась Полли, учительница рисования. – Неужели ты думаешь: «А сами-то вы соображаете, что несете»?
– Нет, – ответил географ Сэм. – Я думаю, ничего другого они и не скажут.
– Почему это не скажут?
– Да потому, что им и так неплохо живется, согласись.
– Не знаю, как живется экономистам, – сказала Полли, – но надо полагать, их, как и всех остальных, беспокоят цены на недвижимость.
– Цены на недвижимость, – повторил Сэм. – Господи. Такая фигня колышет только вашу братию.
– Какую это нашу братию? – возмутилась Полли. – Учителей рисования? Мы не так уж богаты недвижимостью.
– Я родом из Стоука, известно тебе? – продолжил Сэм. – А там можно купить дом за один фунт.
– За один фунт! – Но в голосе Полли звучали не интонации сомнения, а издевательские нотки.
– Да, представь себе. За один фунт. Заброшенный муниципальный дом.
– Так это социальное жилье.
– Да. Социальное жилье. Но в Лондоне такого не слишком много, верно? Здесь нет нужды сбывать недвижимость за бесценок.
– Мне бы побольше узнать об этом социальном жилье.
– А знаешь, где такая же фигня? В Детройте. В сраном Детройте. По нему как будто война прокатилась. А Стоук меньше чем в двух часах езды отсюда!