– А у тебя чего-как? – спросил Джош.
– Путем. Кручусь помаленьку.
– Ну, гуд.
– Ага. – Джозеф чувствовал, что надо бы подробнее расписать свою деятельность, не вдаваясь при этом в детали. – Хотелось бы все же двигаться дальше, понимаешь?
– Ага.
– Подзаработать чуток.
– И правильно. А мне еще сто лет выплачивать кредит за учебу.
– Вот-вот, прикинь? По крайней мере, на мне это не висит.
Под таким углом ему никогда еще не доводилось рассматривать свои дела. По сравнению с некоторыми из этой компашки он мог бы прослыть богачом, хотя бы потому, что на его банковском счете не было отрицательного баланса. На пять сотен, но все-таки он в плюсе, а Джош ушел в минус тысяч на сорок или пятьдесят.
– С предками живешь?
– Пока что да. Как раз подыскиваю что-нибудь подходящее.
На этой фразе что-то заставило его окинуть взглядом зал – вероятно, желание убедиться, что никакой суд не уличит его во лжи. В этот момент он буквально озирался по сторонам. Пока что судебное преследование ему не грозило, но в этом разговоре то и дело всплывали неудобные темы. Он бы с радостью ухватился за любую возможность говорить правду.
– Нравится здесь кто? – спросил Джош.
Джозеф по-прежнему осматривал толпу, но не для того, чтобы выказать интерес к девушкам, а только чтобы изобразить поиск нового жилья. Но такое объяснение прозвучало бы путано, если не дико.
– Есть очень классные телочки, – ответил Джозеф.
Теперь срочно требовалось разглядеть несколько подходящих кандидатур на тот случай, если Джош попросит кивнуть на одну-другую.
– Которую ты бы хотел привести в дом?
– Вон ту, – сказал Джозеф.
Ни одну конкретную он так и не приметил. Просто ткнул пальцем в пространство, надеясь, что где-то там найдется некая особа, хотя бы отдаленно подходящая на роль случайной возлюбленной или потенциальной жены – смотря что имел в виду Джош, когда сказал «привести в дом». В дом с пирогами, где ждет мама? Или в дом, где есть койка и презики?
– Ханну Джонсон?
Да хоть бы и ее, подумал Джозеф. Чем она хуже других?
– Ага.
– Знакомы?
– Вряд ли.
– Так вперед. Идем потреплемся.
Вот дьявольщина. Кто его тянул за язык? Убогая ложь о поисках жилья грозила обернуться разовым сексом, затяжными отношениями, а то и целой жизнью, отданной незнакомке, которая даже не в его вкусе.
Ханна, впрочем, оказалась вполне в его вкусе, хотя он даже не подозревал, что такой типаж способен вызвать у него интерес. Миленькая, спокойная, неглупая – в пользу последнего качества говорили не только очки у нее на переносице. Точнее, Джозеф не только потому счел ее умницей, что она носила очки. (Но в принципе очки вполне могли быть следствием ума. Наверное, много читает, вот и посадила зрение.) Училась она в Лондонском университете на отделении английской филологии. Студентов этого вуза Джозеф еще не встречал. А позже задумался: не Люси ли стала причиной такого интереса… не из-за нее ли его вдруг потянуло к любительницам чтения? Во время разговора он задавал вопросы, внимательно слушал, но ни разу не упомянул ни мясную лавку, ни культурно-спортивный центр (ни Люси), зато неожиданно для себя предложил ей пойти куда-нибудь посидеть. И почти сразу ему прилетело от Джез: та, как будто предчувствуя такое развитие событий, без обиняков выложила ему все, что думает про них с Ханной, а перед тем без обиняков наговорила о нем гадостей Ханне.
А £Мэн, кстати, отжег классно.
Субботним утром очередь к магазину вела себя непривычно: более шумно и оживленно. Покупатели оборачивались к тем, кто стоял позади, и обращались к стоящим впереди; беседы перетекали в торговый зал. Отпуск товара задерживался: прежде чем озвучить заказ, каждый хотел закончить фразу и высказать свои соображения. Окажись Джозеф за прилавком впервые, он бы решил, что у дверей высадили группу приезжих из глухой деревни, которых за каким-то лешим понесло к мясным прилавкам. С прошлой субботы страна успела проголосовать за выход из ЕС, а премьер-министр заявил о своей отставке – чем не веские причины для повышения децибелов субботнего утра. Среди «приезжих» затесалась и Люси. Он засек ее сквозь витрину за разговором через плечо с покупателем, стоявшим за ней, а когда она вошла в магазин, Джозеф попытался выловить ее голос из общего хора.
– Не понимаю. Что толку подавать петицию, если мы уже проголосовали?
Она приветствовала Джозефа улыбкой, и он улыбнулся в ответ.
– На сегодняшний день собрано восемьсот тысяч подписей.
– А сколько голосов было отдано за выход? Семнадцать миллионов?
– Около того.
– Вот пусть дойдет до семнадцати миллионов, тогда и я поставлю свою подпись.
– Если бы все рассуждали сходным образом, мы бы ничего не добились.
– Большинство рассуждает сходным образом, потому-то у вас и набралось еле-еле восемьсот тысяч подписей.
– Это только за сутки.
– Доброе утро. Четыре стейка, пожалуйста.
Люси оказалась у прилавка Кэсс. А Джозеф гадал, не для него ли предназначен четвертый стейк.
– Значит, вы собираетесь сидеть сложа руки?
– Мне, пожалуй, осталось только сокрушаться.
– Доброе утро.
Джозеф взял на себя следующего покупателя – в последнее время он предпочитал иметь дело с мужчинами. С тех пор как они с Люси начали спать вместе, он обслуживал ее всего один раз; ощущение у обоих было своеобразное, они еле сдерживались, чтобы не разразиться хохотом. Как будто на нем была шляпа с надписью «Я трахнул Люси».
– Слушаю вас.
– Дюжину безглютеновых сарделек, пожалуйста.
– Двадцать фунтов сорок пенсов, – раздался голос Кэсс.
– И еще будьте добры – рагу из баранины. Мое мнение не совпадает с мнением большинства. Что тут скажешь? Что напрасно они так поступили? Но ведь нас ждет полная катастрофа. Это какое-то безумие.
– Что-нибудь еще?
– Еще, пожалуйста, маринованных куриных шашлычков. Штучек шесть, наверное? Да. Шесть.
– Устраиваете сегодня барбекю?
– Видимо, завтра к вечеру. Если погода не подведет.
Джозеф размышлял, не предложит ли ему этот человек подписать петицию. Скорее, нет. Ведь в очереди все были из одного теста. А за прилавком – из другого, если не считать студентки университета, Кэсс.
– А вы подписали? – обратился к ней тот самый покупатель.
Ничего себе, подумал Джозеф. Офигеть.
Позже он сообразил, что вопрос был задан просто в знак уважения или как-то так. Тот субъект знал, кто такая Кэсс и что собой представляет, но даже предположить не мог, кто и что есть Джозеф. На самом деле Джозеф был только рад остаться без внимания. Ну что мог ответить человек, проголосовавший за оба варианта? Видимо, «И да, и нет».
– Да, – ответила Кэсс. – Конечно. Только сама не знаю, какой от этого прок.
А что, собственно, подвигло этого агитатора обратиться именно к ней? Ее акцент? Брови? Крохотная татуировка на руке? Во многих отношениях, думалось Джозефу, этот мужичок имеет с ним не меньше общего, чем с Кэсс. Во время последнего чемпионата мира они перекидывались репликами о футболе; сын этого дядьки играл в том же клубе, где подрабатывал тренером Джозеф. Но выходит, было в Кэсс нечто такое, отчего этот петиционер узрел в ней единомышленницу, пусть даже в одном этом вопросе. И не ошибся. А Джозефа-то как это касалось? Вообще-то, напрямую, ответил он сам себе. Неприятные ему типы никогда не звали его на тусовку, где ему неприятно было бы оказаться. Но отсутствие приглашения все равно задевало.
В такси, по дороге в гости, у Люси защемило в груди, но она не знала, как побороть это напряжение. Такое чувство способен вызвать старый фотоальбом, последний день сказочного отпуска или быстротечный миг материнства, когда твой ребенок совершает нечто такое, чему – вне всякого сомнения – больше не бывать, по крайней мере в такой форме, и потому тебе хочется остановить время. Или, например, переезд на новое место и расставание с тем домом, где тебе сопутствовало счастье. Конечно, это ее дом, и, конечно, через пару часов она вернется, но тот дом, куда ее примчит «Убер», станет для нее совершенно другим. В собственном доме ей сопутствовало счастье, потом – сплошное горе, а теперь, с появлением Джозефа, она вновь стала счастливой. Но этот период, по ее мысли, близился к завершению. Когда она вернется, он встретит ее на пороге как образцовый бебиситтер. Вполне вероятно, что они даже лягут в постель. Но все лучшее угасало нежно и грустно, и эта грусть – как в конце фильма – была неслучайной и неизбежной.
Хотя они даже не касались этого вопроса. Джозеф, как обычно, пришел после работы; она зажарила стейки на гриле, который специально разогрела за час до его появления, чтобы им всем вместе поесть перед ее уходом, после чего он остался с мальчиками играть в «ФИФА». Так что никакого разговора, никакого решения не было. Обо всем сказали жесты и позы, безответные реплики и слегка чопорная вежливость, несвойственная их общению. Откуда что взялось? С уверенностью она могла утверждать только одно: это как-то связано с событиями той недели. Вчера ему хотелось провести вечер с теми, кто не станет совать нос в его личную жизнь. А ей сегодня хотелось пообщаться с теми, кого волнует ее личная жизнь. Наверное, их все же не разделяла пропасть, подобная той, что расколола страну. Но тем не менее что-то развело их в противоположные стороны.
В гостях ей первым делом пришло в голову, что она просто засиделась в четырех стенах и соскучилась по приятному обществу. У нее создалась иллюзия, будто дом, дети и Джозеф подпитывают ее всеми необходимыми жизненными соками, но она, конечно, заблуждалась. Такой рацион не мог считаться здоровым. Порой она в одиночку выбиралась в кино; даже там ей было приятно оказаться среди родственных душ, которые выбирают те же фильмы. Иногда без этого никак.
Первым, кого она увидела, оказался Майкл Марвуд.
– Привет.
Он чмокнул ее в обе щеки и заключил в краткие объятия. Судя по всему, эта встреча его обрадовала, но вместе с тем немного смутила. Уж не прокрутил ли он в памяти, подумалось ей, все подробности того их свидания или все же часть из них затерялась в тумане временного расстройства психики?