– Уверен?
– Да, уверен.
– Назови ее адрес, и я сразу посоветую, куда податься.
– Ее адрес к делу не относится.
Он уже раскаивался, что спросил у нее совета. Надо было просто узнать ее соображения и не уточнять географические рамки. А сейчас ему, похоже, навязывали неудобную тему.
– Почему это он к делу не относится? И какие у тебя смягчающие обстоятельства?
– Я не знал, что днюха прямо сегодня.
– О-о-о-о. Значит, новая пассия. И сдается мне, живет по соседству. Тут и впрямь одни продуктовые. Где ты ее закадрил?
– Не важно. Короче. Прошвырнусь по району.
– Уж не знаю, что ты здесь надыбаешь – может, дешевый чайник или ставку на забег в пятнадцать тридцать на ипподроме в Челтенхеме.
Район вокруг мясной лавки был на подъеме. Там появились кафе, где бородатые мужчины пили флэт-уайт, и бар, который специализировался на крафтовом пиве из микропивоварен. Новые кафе пришли на смену прежним кебабным и обшарпанным пивным. Впрочем, и старые торговые точки – дешевые универмаги, букмекерские конторы, газетные киоски, винные магазинчики, одно бюро ритуальных услуг и стайка мини-маркетов – цепко держались за свои места, невозмутимо и безбоязненно созерцая нашествие кофейных агрегатов.
– Может, духи? В аптеке продаются.
– Вот! Самое то. Грандиозная идея. Какие брать? Какой парфюм ты бы выбрала для себя в аптеке?
– Эта девушка – она такого же типа, как я?
Разумеется, нет, но Джозеф всегда терялся, если дело касалось образованных белых женщин. Кто их знает, что им по нраву? И если вдуматься, он был далеко не уверен, что Люси пользуется духами, по крайней мере в его обществе. От нее исходил нежный аромат, но так пахли – думалось ему – скорее лосьоны и кремы для лица.
– В некоторых отношениях, – ответил Джозеф.
– То есть белая, – заключила Кэсси.
– Это было бы – в одном отношении.
– Учится в универе, – продолжала Кэсси.
– Не… – Он вовремя осекся.
– Не в универе? Не доучилась? Боже мой!
– Что еще?
– Я знаю, кто это, – сказала Кэсси.
– Нет, не знаешь.
– Да это же та симпотная брюнетка – у нас закупается. А я-то думаю: что она так смотрит, что она вся сияет? Я замечала – тетки к тебе липнут. А ты, бывает, шутки ради им подыгрываешь. Но с этой ты осторожничаешь, и она с тобой тоже. Ой, прикольно, уписаться!
– Это не она, – сказал Джозеф, хотя оба понимали, что так говорится просто на автомате. – А с чего уписаться-то, в чем прикол?
– Ну, не знаю, просто… Кто бы мог подумать!
– С чего бы это? – агрессивно бросил Джозеф.
Кэсси, как он и предполагал, тут же пошла на попятную.
– Да так, просто… – забормотала она. А потом, не желая обострения: – Может, билеты?
– Билеты? Куда?
– Она ведь училка литературы, правильно? Значит, на спектакль.
– На какой еще спектакль? Я что, в спектаклях разбираюсь?
– Давай сюда мобильник и банковскую карту, – распорядилась Кэсси.
– А ключ от квартиры?
– Когда ты купишь сэндвич и вернешься, у тебя уже будут билеты.
– Как я, интересно, куплю сэндвич без карты?
– Это вместо благодарности?
Она выудила из кармана пятифунтовую бумажку и вручила Джозефу.
– Спасибо, – сказал он. – Буду должен.
– Да уж конечно, я на это как бы рассчитываю.
– И вообще, спасибо за все.
– Обращайся.
Джозеф отправился покупать сэндвич и поздравительную открытку, а когда вернулся, его уже ждали два театральных билета – на какую-то шекспировскую пьесу. Он попытался вспомнить, случалось ли ему когда-нибудь ухлопать такую уйму денег на покупку, которую он в гробу видал. Может, конечно, от похода в театр и удастся открутиться – но это было крайне сомнительно.
Перед выходом он попросил у Люси разрешения воспользоваться ее принтером, затем согнул пополам оба листка и вложил в купленный конверт с открыткой. С выбором открытки он намучился и в конце концов остановился на самой незатейливой, «С днем рождения», а потом намучился вторично, соображая, что бы такое приписать от себя, и в конце концов остановился на самой незатейливой приписке: «С любовью, Джозеф».
Открытку он вручил ей в ресторане.
– Надеюсь, – выдавил он. А потом: – Не знаю. – А потом: – Короче, вот.
Люси сделала такое лицо, с каким полагается раскрывать подарки: дескать, ах, ума не приложу, что же там может быть. А когда увидела билеты, Джозеф сразу понял, что они с Кэсси сделали правильный выбор. Люси разволновалась, умилилась и даже вроде бы проронила пару слезинок.
– Как ты узнал?
– Узнал что?
– Да все.
Вот что ее больше всего тронуло.
– Ты это смотрела? – спросил он.
– В смысле – за всю жизнь?
– Ну да.
– «Как вам это понравится»? Да, конечно.
У Джозефа вытянулась физиономия, и Люси поняла, что ответ – с его точки зрения – неправильный.
– Но другие постановки. Кто любит Шекспира, тот смотрит его пьесы не по одному разу.
– Ты серьезно?
– Вполне. Я на «Короля Лира» четыре раза ходила. Даже не припомню, был ли такой случай, чтобы я ограничилась одним просмотром. Основных произведений.
– А эта пьеса – основная?
– Ты о ней слышал?
– Кажется, да.
– Ну вот видишь.
– Но не смотрел ни одной.
– Разве вас от школы не водили?
– Нет.
На самом деле для их класса был организован культпоход, но Джозеф спрятал бланк разрешения, которое матери полагалось подписать, а в школе сказал, что мама одобряет только христианские мероприятия. Оглядываясь назад, он понимал, что учителя повелись бы на любую замшелую фигню, потому что опасались скандалов. Жаль, он не допер заявить, что мама не одобряет еще и французский, и географию.
– Тебе не обязательно приглашать меня. Возможно, ты захочешь пойти с тем, кто больше этого заслуживает.
– Я пойду с тобой.
До спектакля оставался целый месяц. Джозеф был почти уверен, что они пойдут вместе. У него никогда прежде не было таких отношений, которые предполагают, что через месяц все останется как есть, а может, еще и через месяц после этого.
В ресторане мальчишки вдруг стали наперебой требовать, чтобы Джозеф поехал с ними на поезде к бабушке с дедушкой; он так и не понял, что на них нашло.
– Надо будет подумать, – сказал Джозеф, услышав их рассказ про вокзальный киоск, где им разрешается покупать любые сладости.
– У них тем более собака есть, – добавил Дилан.
– Круто.
Люси решила внести ясность, чтобы охладить нарастающий пыл.
– Мы едем завтра, – сказала она. – У нас традиция – приезжать к ним на обед в ближайшие выходные после моего дня рождения. Раньше они сами приезжали к нам, но…
– Но папа обозвал бабушку плохим словом на букву «с», – выпалил Эл.
– Ну и ну, – сказал Джозеф. – Конечно, у них пропало всякое желание приезжать в гости.
– Им даже в Лондон расхотелось приезжать.
– А где они живут?
– В Центральном Брекзите, – ответил Дилан.
– Это мама так выражается, – сказал Эл.
– С недавних пор, – объяснил Дилан. – Потому что они взяли да и проголосовали за выход.
– Во-во, – подтвердил Эл. – За выход, за выход, за выход.
– Мне казалось, ты уже передумал, – напомнила Люси.
– Ага, – подтвердил Эл. – Так и есть. Но в день референдума я был за выход и до сих пор говорю, что победил.
– С тобой все ясно. Мои родители живут в Кенте, – сказала Люси. – Перебрались туда уже пенсионерами.
– А где ты выросла?
– В Эссексе, – ответила Люси. – На самом деле разница невелика. Не понимаю, к чему было затевать этот переезд.
– Значит, ты с нами не поедешь? – расстроился Дилан.
– Нет, – ответила за Джозефа Люси. – У него есть дела поважнее.
– На самом деле нету, – сказал Джозеф.
Это была чистая правда. Он мог заняться музыкой, но им с Джез так и не удалось выбрать дату, когда и он, и она, и студия звукозаписи были бы свободны, а летом как-то обленились. Что ему оставалось? Церковь, футбольные телерепортажи, ну, может, прогулка по Вуд-Грину с кем-нибудь из приятелей, кому некуда себя девать.
– Это хорошо, – сказал Дилан.
Люси улыбнулась. Правда, без особой радости. Улыбка вышла тонкая и неловкая. Разговор откладывался.
– Ты вовсе не хочешь ехать с нами, признайся? – под вечер спросила Люси, когда они, следуя заведенному ритуалу, вытаскивали из розеток одни электрические приборы и включали в сеть другие.
Джозеф рассмеялся:
– Можно подумать, на этот вопрос есть какой-то правильный ответ.
– Ну, в каком статусе ты там появишься?
– Какая разница? Кому придет в голову спрашивать?
– Они могут подумать, что ты нанят для какой-нибудь работы по дому.
– Так давай начнем обжиматься прямо у них на глазах, а?
– У меня уже начинается паническая атака.
– Ну и забей, – сказал Джозеф.
Ему не помешали бы новые джинсы.
– А нам обязательно обжиматься?
– Я пошутил.
– Да, но…
– «Но»? Что еще за «но»?
– Пойми. Мы и так вечно обжимаемся.
– Ну да, только не круглые сутки. Не обязательно идти на рекорд и обжиматься десять часов подряд. В гостях у твоих родителей можно и расслабиться.
– Мне кажется, я должна их подготовить. Заранее.
– Только, наверное, не эсэмэской.
– Да они толком и прочесть не сумеют. Черт! Получается прямо «Угадай, кто придет к обеду?».
– Теряюсь.
– Это старый фильм. Со Спенсером Трейси и Кэтрин Хепберн. Их дочь собирается замуж за Сиднея Пуатье.
– Надо думать, в этой истории присутствует кто-то черный. Или белый.
– Ты не слышал про Сиднея Пуатье?
– Не-а.
– Самый известный чернокожий актер своего времени.
– Значит, милая белая девушка собирается замуж за Сиднея Путь-йе-йе.
– Примерно так.
– А мы-то тут при чем?
– Ну, к слову…
– Да шучу я, шучу!
– Фу ты. Понимаешь, он собирается жениться на белой девушке, и, хотя родители ее придерживаются либеральных взглядов, отец против такого замужества из-за предрассудков, которые царят в окружающем мире. Но фильм был снят в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. А теперь, в две тысячи шестнадцатом, я задаюсь теми же вопросами.