– Не понимаю, почему «горячая» – сексистское выражение, а «симпотная» – нет, – заспорил Белый Кевин. – Горячими могут быть и мужчины, и женщины. А симпотными – только женщины.
– Это тоже сексистское выражение.
– Ну, сдаюсь, черт тебя подери, – огрызнулся Белый Кевин.
– Вот и хорошо, – сказала Джен.
– И где она? – спросила Сюзи.
– Пошла обратно в паб с Беккой, – ответил Джозеф.
– Зачем?
– Откуда я знаю: кажется, Бекка чем-то расстроена.
– Чем?
– Без понятия.
Он не знал, как начать разговор. Если бы Сюзи помчалась в паб, потому что беспокоилась или злилась, или побила бы Люси, тогда, по крайней мере, стало бы понятно, что Сюзи и Бекка – пара. Однако выражение лица Сюзи не изменилось, и она не двинулась с места.
– Так вот, – сказала Джен. – Я тебя знаю. Если ты ее обидишь или бросишь, ответишь перед всей тусовкой.
– Передо мной не надо, – возразил Азад, – мне фиолетово. Но она, похоже, клевая.
Джозеф выпил еще два пива и пошел танцевать, а потом увидел, как по ступенькам спускается Люси. Одна. Он пробрался сквозь толпу ей навстречу и повел в нишу, где лежали пальто.
– А Бекка куда пропала?
– Домой ушла. Это я виновата.
– Почему ты?
– Черт меня дернул начать этот треп о смазках – вот она и расстроилась.
– Ну, ты не могла знать. А все остальные разговоры о смазках прокатили нормально?
– Она сама меня спросила. Я никогда таких тем не касаюсь.
– Я слышал весь ваш разговор. Это ты начала.
– Но она спросила меня про… Ладно. Она ушла, чтобы расстаться со своей девушкой.
– Со своей девушкой?
– Да, – отрезала Люси, как будто закрывала спор, но это был спор на тему, в которой она ничего не смыслила.
– Не Сюзи?
– Нет, с Сюзи они расстались несколько месяцев назад, но бедняжка об этом жалеет.
Люси за десять минут узнала больше, чем те, кто каждый день пересекался с Беккой по работе.
– Ей просто требовалось выговориться.
– Она могла поплакаться любому из нас.
– Да, но ведь не стала. Потанцуешь со мной? – спросила Люси.
– А выпить не хочешь?
– Нет, я в пабе две порции добавила. И уже наполовину забалдела.
– Почему бы не забалдеть на вторую половину?
Она улыбнулась и, взяв Джозефа за руку, повела его на середину танцпола. Диджей крутил ремикс «Body Drop» – по сути, только партия ударных, нотка синтезатора и рэп, но на такой громкости звучало отпадно – жутковато и футуристично.
В основном народ просто подпрыгивал с поднятыми руками – ни на что другое места, по сути, не хватало. Люси пальцами описывала в небе какие-то фигуры и строила комичные гримасы Джозефу. А тот всеми силами старался не провалиться сквозь землю от стыда.
Кое-кто из их компании тоже уже танцевал; глядя на Люси, на танцпол потянулись и остальные. Все принялись копировать движения ее рук. Никто не глумился. Похоже, Люси только украсила собой этот вечер.
На именинный ужин Люси жарила курицу-гриль, а Джозеф между тем готовил мальчишек к визиту своей матери.
– Она не любит плохие слова.
– Какие конкретно? – спросил Дилан. – Матерные?
– Те, которые относятся к сексу и к туалету.
– Туалетная бумага? – съязвил Эл.
– Не о том речь, ты прекрасно знаешь.
– Туалетный ершик? – подхватил Дилан.
– Стульчак?
– Дамский туалет?
– Мужской сортир?
– Заткнулись на минуту, – приказал Джозеф.
Мальчишки подчинились. Люси подумала, что это и полезный, и гнетущий опыт. Утешало лишь то, что он не зависит от мужского доминирования, ведь Полу такие воспитательные меры удавались даже хуже, чем ей.
– Каки, сраки, сиськи, письки, шишка, пофиг, нахер и так далее.
Мальчишки поняли, что лучше не смеяться, и на этот раз их серьезность стала просто невыносимой.
– А как по-другому сказать?
– Просто не заводите таких разговоров. У нас будет ужин. За столом никому не интересно слушать про ваши пенисы.
Люси хотела повторить слово «пенисы», чтобы немного разрядить обстановку, но решила, что это будет ребячеством, как ни крути.
– Еще какие запреты?
– А, да: чтобы никаких Иисусов и Христов.
– И «боже» нельзя?
– Только в самом крайнем случае. Вы же умные ребята. Я хочу, чтобы моя мама тоже это поняла.
– Слушайте, – сказал Эл. – Может, пусть Дилан поспрашивает у меня столицы мира? Я почти все знаю.
– Нет, умничать тоже не надо, – ответил Джозеф.
– Тогда я совсем запутался: что можно, чего нельзя, – расстроился Эл.
Кончилось дело тем, что битый час братья молчали, поскольку оба мгновенно запали на Грейс. Они бы никогда в этом не признались и, скорее всего, даже не понимали, что с ними происходит, но все признаки были налицо: стоило Грейс произнести хоть слово, как мальчишки заливались румянцем и смотрели ей в рот. Потом благоговейное молчание сменилось комичной услужливостью, преувеличенной вежливостью и – время от времени – повторением по слогам трудных в правописании слов, звучавших в беседе. Люси могла совершенно не беспокоиться по поводу вульгаризмов, за исключением пары случаев, когда мальчишки вставляли в речь длинные слова, дабы показать свою образованность.
– Мама, давай я буду расставлять тарелки попеременно? – спрашивал Дилан.
– ПОПЕ-РЕМЕННО, – подхватывал Эл.
И так далее. Джозеф закатывал глаза. Грейс веселилась.
А в это время Люси и миссис Кэмпбелл умильно наблюдали за происходящим. Как ни странно, они ведь оказались в сходной ситуации: их сыновья старались – хотя и с разной степенью успешности – понравиться женщинам. Придет время – и Дилан с Элом будут сидеть в чужой кухне и прикидывать, как произвести впечатление на тех, которые вольны их принять или отвергнуть. Быть может, и Люси окажется рядом. Она почувствовала легкий укол надвигающейся паники. Перед ней замаячили важные обязательства и отношения, выбранные не ею самой. Она прониклась благодарностью к Грейс и ее матери, которые хотя бы стремились к сближению. Не иначе как этому способствовал ее возраст: они, по всей видимости, рассчитывали, что лет через пять им уже не понадобится сюда захаживать.
– Мы с тобой берем одно препятствие за другим, – сказал ей ближе к ночи Джозеф.
Он что-то читал в телефоне. Люси без удовольствия дошла до середины книги.
– Что ты имеешь в виду?
– В эти выходные пообщались с моими друзьями и родственницами. Это уже немало. А я познакомился кое с кем из твоей компании… Ну, короче.
– Препятствий больше нет, – заключила Люси.
– Разве что мой папаша. Но ты с ним не поладишь – с ним вообще трудно иметь дело, да это и не обязательно.
– А ты до сих пор не знаком с моими родителями, хотя там аналогичная история.
– Ну вот и разобрались. Разложили все по полочкам.
– Я валяюсь в постели с двадцатитрехлетним парнем, который шарится в телефоне, а сама читаю нудный роман, выдвинутый на Букера. Что пошло не так?
– Брось ты эту книгу.
– Я всегда дочитываю до конца.
– Зачем?
– Затем… Если хоть раз дать себе послабление, это может войти в привычку.
– Выходит, ты всегда читаешь скучные книги?
Она засмеялась:
– Стараюсь этого избегать.
– Наверно, плохо стараешься.
Теперь, когда они жили вместе и постель не всегда означала секс (хотя секс был гораздо чаще, чем привыкла Люси), Джозеф уже знал, что Люси быстро отключается, и тогда нужно снять с ее груди упавшую книгу и погасить прикроватную лампу. А Люси теперь знала, что Джозеф не отрывается от мобильного, даже когда ныряет под одеяло в трусах и футболке.
Поглощенный статьей, он снова уткнулся в телефон.
Люси перечитала абзац, до которого успела дойти, потом пробежала его глазами еще раз. В романе говорилось об отношениях садовника, разбивающего сад под руководством Умелого Брауна[19], и дочери хозяина поместья. Это даже не были отношения в привычном понимании. Дочь хозяина пыталась втолковать садовнику, что ему не зазорно питать чувства к мужчинам, как водилось у древних греков. Садовник пока этим не проникся. Страница за страницей шло изложение философии Брауна. С тяжелым вздохом Люси перевернула очередной лист и увидела еще один длинный абзац, посвященный сравнению ландшафтного дизайна с пунктуацией.
– Если он победит, это будет полная жопа.
– Кто?
– Да чертов Трамп.
– Что ты там читаешь?
– Статью на сайте «Эбони».
– Кому будет полная жопа?
– Нам всем, но, думаю, в особенности – черным в Америке.
– И женщинам.
– И мусульманам.
– И мексиканцам. Ты интересуешься американской политикой?
– Скорее, да. По-любому больше, чем британской. Все, что я слышу с детства, так или иначе возвращает меня к истории борьбы чернокожих за гражданские права. Сначала хип-хоп, потом Джеймс Браун, потом Арета, потом Мартин Лютер Кинг. Или от рэперов Public Enemy к Малькольму Икс. В Британии все иначе. Скука. Во всяком случае, ничего захватывающего. Брекзит да этот, как его, Джереми Корбин. Меня это не волнует.
После Брекзита Люси старалась не слушать и не смотреть новости. Теперь у нее из головы не шел Умелый Браун. Может, он прав: барьеры рухнули. А что дальше?
17
Он не знал, будить ее или нет, но был зол и не хотел злиться в одиночку.
– Люси.
Она взглянула на него и села в постели.
– Не может быть.
– Может.
– Господи. Жаль, конечно, – выговорила Люси.
– Ты пожалей не меня, а себя. Это ужасно для всех, – сказал Джозеф. – Ужасно для всего нашего проклятущего мира. Ужасно для женщин. Он трубит на всех углах, как хватает теток за всякие места.
– Я знаю. Но видимо, это как Брекзит. Люди, которые за него голосовали, будут счастливы.
– Ничего общего с Брекзитом. Возможно, Брекзит еще обернется благом. А этот гад ретвитит всякую мерзость от белых расистов.
– Расисты же голосовали за Брекзит.