— Сожалею, что тебе пришлось пережить это. — Кири повернулась, положила голову ему на плечо и обняла свободной рукой за талию. Потом продолжала: — Судя по всему, Руперт Суиннертон — настоящее чудовище. К тому же он может оказаться одним из похитителей, хотя полной уверенности у меня нет, — сказала она. — Думаю, к нему следует присмотреться.
Мак припомнил то, что он знает о Суиннертоне: хладнокровный, как змея, этот человек приобрел в армии навыки, полезные для убийцы.
— Я стараюсь избегать предубежденности, но мне кажется, Руперт Суиннертон способен на что угодно.
— А я так надеюсь, что он виновен, — задумчиво сказала Кири. — Он очень неприятный человек.
— Значит, сегодня ночью мы сделали кое-что полезное. Хорошее начало для нашего расследования, — сказал Мак. Он наклонил голову и прикоснулся губами к гладкой округлости ее щеки. Она потянулась к его губам, и благодарность преобразовалась в страсть. Зеленое шелковое платье сводило его с ума с того момента, как Кири впервые его надела, а теперь ему больше всего хотелось снять с нее это платье и освободить ее груди — такие полненькие, такой безупречной формы. Запах, присущий только Кири, усиливался ароматом экзотических духов и изгонял из его головы все здравые мысли.
Ее колено скользнуло между его коленями… Но тут экипаж, скрипнув, остановился перед домом 11 по Эксетер-стрит.
Когда Мак прервал объятие, у него пульсировало все тело.
— Когда я рядом с тобой, здравый смысл, кажется, улетучивается сквозь окошко, — тяжело дыша, сказал он.
— Это вполне логично, — отозвалась она, с трудом сдерживая смех. — В экипаже мы одни, и нам хочется наброситься друг на друга.
— Ты хорошо разбираешься в логике, — сказал Мак, нежно прижимая ее к себе. — Наброситься и не выпускать из рук…
— Я научилась этому, наблюдая за кошками. Ее рука скользнула между его ног, и она с потрясающей точностью накрыла ладонью нужное место. — Логика подсказывает, что нам следует подняться в мою комнату и предаться безумной, страстной любви.
Глава 23
Слова Кири прочертили прямую линию от мозга Мака до его паха. Он изо всех сил старался овладеть собой, однако этому противился каждый мускул его тела. Но ведь они находились в наемном экипаже! Перед входом в свой временный дом.
— Мы сейчас выйдем из экипажа и оставим это безумие позади, — решительно заявил он. — Мы войдем в дом, разойдемся по нашим комнатам и заснем сном праведников. (Все это так, если не считать того, что он всю ночь будет лежать без сна, страдая от неудовлетворенного желания.)
— Ты говоришь глупости, — язвительно сказала она, стараясь отыскать свою шляпку. — Возможно, у нас нет будущего, но у нас есть настоящее. Мы страстно хотим друг друга, и мы живем сейчас за пределами наших обычных жизней. Пока продолжается это расследование, мы можем делать все, что пожелаем, без какого-либо неодобрения со стороны общества.
Стараясь прогнать эту соблазнительную картину, он распахнул дверцу и выскочил на улицу. На этот раз он не предложил ей руку, чтобы помочь выйти, потому что не осмеливался прикоснуться к ней, да и она вполне способна выйти из экипажа самостоятельно.
Она в зародыше пресекла его благие намерения, взяв его под руку. Не говоря ни слова, они поднялись по ступеням, и он отпер дверь. В маленькой прихожей для них была оставлена лампа с прикрученным фитилем. На столе горела всего одна свеча, а значит, остальные жители дома уже вернулись и легли спать.
Стараясь говорить как можно тише, он произнес:
— В Эдеме находились Адам, Ева и змей. Вы, леди Кири, несомненно, произошли от змея, который искушал Адама и Еву в обмен на их души.
Ничуть не оскорбившись, Кири рассмеялась:
— Я читала, что на самом деле змей соблазнил их возможностью физического познания друг друга. И с тех самых пор Адам и Ева не перестают с жадностью отведывать этого яблока. — Ее смех замер, и она сняла перчатки с элегантных рук. — Почему бы нам не сделать то же самое? Что в этом плохого?
Мысль о том, чтобы почувствовать эти прелестные ручки на своем теле, заставила его лихорадочно глотнуть воздух и отвести взгляд сторону.
— Ты слишком умна, чтобы не понимать, что сексуальное влечение может быть очень опасным. Меня оно чуть не убило.
— У меня нет сумасшедшего мужа, а у тебя безумной жены, если только ты ее где-нибудь не прячешь, — добавила она.
— После смерти Гарриет я не спал ни с одной женщиной, — скривив губы, сказал он.
Кири удивленно охнула.
— Но ведь не потому, что не было удобного случая?
— Не потому. Причина, я думаю, в чувстве вины. — Он заставил себя объяснить, почему он избегал любых связей с женщинами. — С Гарриет я потерял голову, и это привело к катастрофе, в результате погибла она и пострадало много других людей. Это сделало меня… недоверчивым.
— Мне кажется, она была обречена. Если бы Суиннертон не избил ее до смерти в ту ночь, наверняка с ней случилось бы что-нибудь другое, — тихо сказала Кири. — Не пора ли тебе снова жить полной жизнью?
Он заглянул ей в глаза — зеленые даже при этом тусклом свете.
— А ты и впрямь язычница. Но ты слишком умна, чтобы не знать о возможных последствиях. Даже если меня не пристрелят твой отец или твой брат, не исключена возможность беременности.
— Можешь положиться на меня: я все планирую заблаговременно, — сказала она, одарив его озорной улыбкой, — Когда я подумывала о браке с Годфри Хичкоком, я расспросила Джулию Рэндалл о том, как предотвратить нежелательную беременность. Очень полезно знать хорошую акушерку! Я приехала на Эксетер-стрит подготовленной, потому что очень хотела быть с тобой, пока есть возможность.
Она ласково провела кончиками пальцев по абрису его челюсти.
— А может, ты намерен прожить всю жизнь, соблюдая обет безбрачия?
Он вздрогнул от прикосновения ее пальцев.
— Решительно не намерен. Ио уж лучше уступить зову грешной плоти с женщиной старше по возрасту и более опытной, чтобы избежать слишком серьезных последствий.
— Отношения между нами не будут иметь никаких последствий, если не считать сожаления, когда придет время расставаться. — Она сняла шляпку. — Тебе не кажется, что наслаждение, которое мы оба сможем получить, прежде чем расстанемся, будет того стоить?
Он не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать.
— Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал. Будь у меня хотя бы капелька здравого смысла, мне следовало бы взбежать вверх по лестнице и запереться на замок в своей спальне.
В слабом свете ее красота казалась несколько экзотической.
— Ты думаешь обо мне как об англичанке, потому что это та моя сторона, которую ты видишь, но я еще и дочь Индии. Мой разум не всегда работает так, как ты, возможно, ожидаешь.
— Это я успел заметить, — сказал он, пытаясь не смотреть на ее обнаженную кожу и округлости фигуры. — Неужели все индийские женщины — опасные соблазнительницы?
— Очень немногие, — улыбнулась она. — Тебе просто повезло.
В прихожей было тесновато и некуда было отступить, когда она обвила руками его шею. Все его чувства мгновенно отреагировали на ее голос, ее запах, ее прелестное гибкое тело.
— Ты думаешь обо мне как о невинной девушке, которая нуждается в защите. Но я не невинное существо, — тихо сказала она, немедленно доказав это страстным поцелуем.
— Ты заставила замолчать слабые возражения моей совести, Кири, — проговорил он, с трудом переводя дыхание. — Я почти поверил, что мы сможем быть любовниками и это не станет причиной еще одного несчастья.
— Мы можем быть вместе, не разрушая друг друга, — подтвердила Кири и взяла его за руку, — Это я тебе обещаю. А теперь пойдем.
Он зажег свечу от ночной лампы и следом за ней стал подниматься по лестнице. От сквозняка, гулявшего в проеме лестницы, пламя свечи трепетало, отчего Кири казалась скорее видением, чем существом из плоти и крови. Невероятная, прекрасная женщина, которая может отдавать себя, не требуя за это его душу.
Таких не бывает! Но сегодня ему отчаянно хотелось верить, что она именно такая.
Испытывая радость и ужас перед собственной храбростью, Кири привела Маккензи в свою спальню. Комната была довольно просторной, но из-за его широких плеч и высокого роста как будто сократилась в размерах.
Как только дверь за ними закрылась, он поставил свечу на стол и заключил Кири в объятия.
В комнате, освещенной единственной свечой, она ощущала его присутствие скорее благодаря обонянию и осязанию, чем зрению. Он был великолепен. И ей хотелось вдохнуть его. Испробовать на вкус, посмаковать. Вобрать в себя.
Его длинные умные пальцы массировали ее спину. Это было так приятно, что она не сразу заметила, как холодный зеленый шелк соскользнул вниз, улегшись на полу возле ее ног.
— Теперь твоя очередь раздеваться, — сказала она хриплым голосом.
Подойдя совсем близко к нему, она развязала галстук. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она почувствовала, как его пульс бешено бьется возле ее губ. И уловила солоноватый запах, присущий одному ему.
— Стой спокойно, — приказала она. — Я хочу довести тебя до безумия.
— Ты это уже сделала, — простонал он, однако стоял послушно, не шевелясь, пока она снимала с него пиджак и вытаскивала из брюк сорочку, шутливо проводя пальцами по коже.
Она стянула с него через голову сорочку, потом сняла жилет, подбитый ватой, который он надевал, чтобы казаться более коренастым. При этом ее пальцы прикоснулись к его спине, и она с удивлением ощутила сильно загрубевшую кожу. Она с любопытством обошла вокруг него и… замерла на месте.
Его спина представляла собой сплошную массу шрамов с неровными краями. Как дочь военного, она сразу поняла, в чем дело, и осторожно положила руку ему на спину.
— Насколько я понимаю, это результат наказания, которого так добивался Суиннертон. Удивительно, что ты остался жив.
— Меня, черт возьми, почти убили, — сказал он безжизненным тоном. — Он приказал дать мне двенадцать сотен ударов, то есть максимальное дозволенное число, но я потерял сознание где-то после пяти сотен. Суиннертон хотел, чтобы я получил полное число ударов перед повешением, поэтому меня уволокли в какой-то подвал и заперли там. Ко мне прислали хирурга, который подлатал меня немного, чтобы я смог получить оставшееся число ударов.